– Стивен.

– Я в порядке. Просто дайте мне минутку, пожалуйста.

– Стивен.

– Ради Бога, Финч, признайте, что это ужасно.

Он поднял голову и увидел, что Финч стоит в дверях галереи и рассматривает через стекло какую-то скульптуру.

– Смотри, – сказал Финч и ворвался в магазин.

Стивен подошел к окну и приложил руку к стеклу, прикрывая глаза от солнца. Финч отчаянно жестикулировал, пытаясь привлечь внимание молодой женщины в джинсовой юбке и длинных сережках, касавшихся ее плеч. Скульптура была из нержавеющей стали и являла собой абстрактную чувственную форму, нечто среднее между облачком и кляксой. Края были изогнутыми и восхитительно гладкими, металл играл отраженным и преломленным светом, отбрасывая на потолок цветные призмы. Табличка у подножья гласила: «Вертикальная лужа № 3 – Кесслер».

Кесслер. Элис. Стивену не приходило в голову, что она могла быть художником. Честно говоря, он мало задумывался о том, чем Элис зарабатывала на жизнь, когда бросила магистратуру. Но в любом случае трудно было предугадать, что она променяет орнитологию на скульптуру. Впрочем, если она скульптор, становится понятным, почему она оказалась в Санта-Фе. А если она здесь, ее можно найти. Стивен оперся о подоконник. Они все-таки нашли ее.

Стивен рванул в галерею и в дверях налетел прямо на профессора.

– Мы нашли Элис! – Стивен сгорал от нетерпения, не мог дышать и чувствовал себя счастливее, чем когда-либо. – Вам дали номер? Где она остановилась?

У Финча было странное выражение лица, задумчивое и неуверенное.

– Мы нашли не Элис.

– О чем вы? «Кесслер». Так написано прямо под скульптурой за главной витриной.

– Агнета. Кесслер – это Агнета. Стивен, похоже, мы нашли дочь Томаса. Не Элис.

– Но Элис была здесь, в Санта-Фе. Я видел пометку на календаре. Возможно, она приезжала навестить дочь. Это идеальный вариант.

– Не думаю, что это подходящее слово. Впрочем, скоро мы все узнаем. Я оставил свою визитку владелице галереи. Она свяжется с Агнетой и попытается устроить нам встречу.

– Но что вы ей сказали?

– Я солгал.

Никогда еще ложь не приходила ему в голову настолько быстро. Без всякой задней мысли – «Кесслер» могло означать только Элис – Финч ринулся в наступление и спросил о скульптуре в окне.

– Местная художница. У нее восхитительные, уникальные работы. В большинстве своем довольно габаритные, а эту она сделала специально для меня, для витрины галереи. Агнета Кесслер.

Женщина спрятала волосы за уши и тепло улыбнулась Финчу, оценивая его как потенциального покупателя.

– Вы сказали Агнета?

– Да. Вам нужна информация? У меня где-то был отрывной листок.

Финч запаниковал. Он был совершенно не готов наткнуться на нее так легко. Тем более теперь, когда ему казалось, что на поисках наконец поставлен крест. Я хотел бы обсудить с ней возможный заказ. Полная фикция. Но, сказав это, Финч уже не мог вернуться к настоящей причине, по которой хотел видеть эту женщину. Ему протягивали отрывной листок, он тут же сложил его и сунул в карман пальто. Он не хотел видеть лица Агнеты. Сначала нужно было поговорить с Элис, а не с ее дочерью. Нельзя было ничего сказать Агнете, не выдавая Элис, а он не хотел подводить девушку, которая внимательно смотрела на него с холста, или молодую женщину на фотографии, которая выглядела такой счастливой.

– Она может и не выйти с нами на связь.

– С чего бы это, Финч? Она художница, это заказ. Скорее всего она еле сводит концы с концами, как и большинство художников. А мне правда нравится то, что она делает, по крайней мере эта работа. Это все равно как смотреть в лужу. Или в кривое зеркало. Или в то и другое одновременно.

– Отлично. Предложишь ей что-нибудь продать, и дело с концом.

– Вы шутите.

– Не уверен.

– Финч, мы должны выяснить, знает ли она что-нибудь о картинах. А иначе зачем мы здесь? Если она захочет вернуться с нами в Нью-Йорк и увидеться с отцом, тем лучше. Мы будем героями на всех фронтах.

– Героями? – Финч покачал головой, поражаясь, как Стивен может столько упускать из виду. – Ты в самом деле думаешь, что Элис так на это посмотрит? Тебе не кажется, что это ей решать, когда и что говорить Агнете о Томасе, и говорить ли вообще что-нибудь? Такие новости не узнают от чужих людей.

– Но Элис мы не нашли, верно? И разве вы не должны во всей этой истории принимать сторону Томаса? Он отец, его мнение тоже должно учитываться.

– Дело не в том, чтобы принимать или не принимать чью-то сторону.

– Финч, я знаю, вы думаете, что я забочусь только о себе, и по большому счету это правда. Мне хватает честности признаться в этом. Но я должен увидеть эти картины. Я не сплю по ночам, думаю о Натали и Элис, сомневаюсь, верны ли мои догадки. Единственное, о чем я могу говорить с уверенностью, это руки. Больше ничего. Я ничего не знаю об их возрасте, одежде, о том, сами они на портретах или с ними есть кто-то еще. Послушайте, в какой бы неприглядный клубок они ни спутали свои личные жизни, меня это не касается. Я сочувствую им, если это кому-то интересно. Но я впервые в жизни по-настоящему хочу разобраться в сути картины, Финч. Я хочу знать, что пытался сказать Байбер, а не только посмотреть, как выглядят две другие панели. Никогда еще мое восприятие не было настолько близким к отцовскому. Неужели вам не хочется знать? Неужели вы не сделаете всего, что в ваших силах, чтобы докопаться до сути?

Финч поднял руки, показывая, что с него хватит. На него давил непосильный груз, он будто слышал, как падают костяшки домино, одна на другую, отдаваясь тихим стуком у него в ушах.

– Дело сделано. Не важно, хочу я знать или нет. Теперь уже поздно останавливаться.

– Так что мы будем делать?

– Ждать Агнету Кесслер.

Она позвонила после обеда, когда они сидели в вестибюле гостиницы и Стивен уминал добавочные крекеры, сыр и херес. Финч заметил, что его салфетка обрастает крошками: Стивен машинально перемалывал все съедобное, когда нервничал. Профессор положил свой мобильный телефон на столик между ними, и, когда раздался звонок, оба застыли, глядя, как трубка, вибрируя, ползает по темному дереву. Наконец Стивен схватил телефон и сунул его Финчу, пытаясь проглотить недожеванный кусок сыра.

Ее голос оказался не таким, как он представлял, но как его вообще можно было представить? Ожидать, что она разговаривает, как Элис? Но как разговаривает Элис? Сбивчивая и мелодичная умная стеснительность? Голос певчей птицы в утреннем воздухе, радостный и звонкий? Или же Агнете могла передаться подозрительность и настороженность Томаса, выраженная отрывистой речью и холодной отстраненностью. Все эти предположения наверняка были продиктованы его собственным чувством вины. Голос Агнеты оказался теплым и уверенным. Она подъедет за ними в гостиницу, они посмотрят ее законченные скульптуры и те, которые пока в работе. У нее студия во дворе дома, который находится недалеко от площади.

– Тут и пешком дойти не проблема, если есть такое желание. Но вы, наверное, все утро проходили по городу, и если вы здесь недавно, то можете заблудиться. Я не хочу, чтобы вы сбились с дороги. А то еще окажетесь в доме или студии у кого-нибудь другого и будете вместо моих смотреть чужие работы.

Она рассмеялась.

Ответный смех Финча был более натянутым и неловким. Совесть грызла его, изнутри и снаружи. Агнета была очаровательна. Он извивался как уж на сковородке. К тому времени, как он повесил трубку, Стивен уже бил копытом: мерял шагами паркет вокруг дивана, то пряча руки в карманы, то вынимая, то снова пряча.

– И? – спросил он.

– Она заедет за нами через полчаса. Мы отправимся к ней домой, в ее студию, смотреть работы. Надеюсь, ты не шутил, когда говорил, что хочешь что-то купить.

– Можно взять у вас денег взаймы?

Финч зыркнул на него, решив поделиться своим мрачным настроением:

– Нет, но пусть тебя это не останавливает.