— С мореплаванием золото тоже не совместимо.

— А разве море не таит в себе несметные сокровища?

— Верно. Но теперь путь в море мне заказан, и я должен искать сокровища на суше, — вздохнул венецианец, указывая на ростовщическую контору.

Данте хотелось бы понять, почему венецианец все время натянуто шутит. При этом он, кажется, прибеднялся. Недаром же мессир Доменико пожирал его таким алчным взглядом. Этот кровопийца никогда не ведет себя так почтительно с теми, кто унижает себя, прося у него денег.

Нет! Данте не сомневался в том, что Веньеро что-то предложил ростовщику и ничего у него не просил.

— Морские дороги ведут в сказочно богатые страны, в которых бываете вы, моряки…

Веньеро стиснул локоть Данте железными пальцами.

— Да. Мне приходилось грабить суда сарацин. Наведывался я и к генуэзцам, прежде чем ветры судьбы успели занести меня на флорентийские холмы. Несколько лет назад я мог за свой счет снарядить боевую галеру, и мессиру Доменико в те времена было бы со мной ни за что не познакомиться, — ностальгическим тоном сказал венецианец. — Однако я совершал в жизни не только добродетельные, но и безумные поступки. В этом-то моя беда…

— От таких поступков страдают все. Разве не от них все наши несчастья? Однако, по-моему, любовь — не безумие…

— Ну да. Еще в таверне я сказал, что хожу к ростовщикам не из-за любви, а по прихоти гораздо более страшного демона! — расхохотавшись, перебил поэта Веньеро.

— Игра! Игра — вот искушение! — добавил он тут же, увидев недоумение на лице у поэта.

Данте кивнул и тоже улыбнулся.

— Ну если такова ваша вторая страсть, я ничему не удивляюсь!

— Нет. Не вторая, а первая. А вы не испытываете удачу? Для меня было бы большой честью сыграть с вами. Наверняка вы непобедимый игрок.

— А вы, я думаю, замечательный моряк. Чтобы отдаться на волю случая или волн, требуется немало мужества.

— А вы когда-нибудь выходили в море?

— У самого берега. Думаю, мне суждено провести всю жизнь на суше.

— А ведь вы ученый человек и много знаете. Отвернувшись от царства Посейдона, вы лишаете себя возможности познать очень большую часть мира, в котором мы живем.

— Очень неустойчивую и непостоянную часть. Господь отделил своею волей воду от суши, отдав первую рыбам, а последнюю — людям. Я выбираю людей… А что же такого вы узнали в ваших плаваниях, мессир Веньеро, что я не могу узнать на суше?

— Я узнал, как несовершенны наши народы и страны, — внезапно посерьезнев, сказал моряк.

— Можно подумать, что вы доплыли до сказочных Островов Блаженных, по сравнению с которыми блекнут остальные края.

— Мой приказ был прост, — пожав плечами, сказал Веньеро. — Защищать от пиратов-сарацин грузовые корабли Венецианской Республики, плывущие в Палестину. Этим я и занимался многие годы… Однако в один прекрасный день ко мне на борт поднялся важный человек, возвращавшийся из Иерусалима в Венецию. У него были такие грамоты, что я был вынужден подчиняться его приказам. Он был стар, но еще бодр и приказал мне плыть на запад к берегам Марокко. Целый месяц мы плыли вдоль африканского берега до самых Геркулесовых столпов.

— Вы поплыли дальше?

— Да.

— Что? Что там? — воскликнул Данте, подавшись к венецианцу.

— На юге, за линией экватора мы увидели звезды другого полушария. Прекрасные! Яркие! Совсем не похожие на наши! Но и на те края Господь наложил свою печать, предвещая пришествие Христово! Мы увидели четыре больших звезды в форме креста.

Поэт слушал моряка, разинув рот и затаив дыхание.

— А что еще вы видели?

— Водяные горы, огромных рыб, страшных чудовищ, спрутов со щупальцами выше мачт, воровавших по ночам моряков… Вот, собственно, и все. Ночью было очень холодно, а днем — невыносимо жарко. Наверное, мне надо было прибить к носу галеры моих врагов, и мне повезло бы больше…

— Ну да. Греки тоже думали, что человеческие жертвоприношения сулят удачное плавание… Но что же искал тот человек, который приказал вам плыть туда?

— Он был ученым. Вам известна тайна магнитного полюса?

— Вы говорите о железной стрелке, которая всегда показывает на север? Этот прибор, изобретенный в Амальфи, уже хорошо известен.

— Да, но, возможно, вы не знаете о том, что по мере движения на заход солнца эта стрелка все больше и больше отклоняется от севера. Старец должен был измерить это отклонение на каждом градусе долготы. Теперь полученные им результаты хранятся в архивах Венеции, которая использует их для дальнейшей борьбы с неверными, — сказал Веньеро с такой кривой усмешкой, словно воспоминания об этом плавании были ему не очень приятны. А может, ему грустно было вспоминать свою родину.

— День за днем мы трудились и страдали ради того, что никому не понадобилось, — презрительно добавил он.

— Зачем вы так говорите? Борьба за новые знания — благороднейшее из занятий. Вам так не кажется?

— Возможно, мессир Алигьери, но еще больше мне кажется, что я смогу потопить вражескую галеру у сарацинских берегов и без этих цифр… Впрочем, вы — ученые, наверное, слеплены из другого теста. Вам не нравятся пробелы на страницах книг. Вам обязательно надо их заполнить. Вы, как и тот старик, готовы продать душу дьяволу, чтобы открыть очередную ничтожную и никому не нужную истину. Тот досконально изучил нравы восточных народов. Во время бесконечных ночей нашего долгого плавания, греясь у печки на корме галеры, он рассказывал мне о религиях этих народов и о демонах, которых они умеют вызывать. Эти странные верования, как заморская зараза, докатились и до нас в котомках пилигримов. Оказывается, есть народы, поклоняющиеся камням и гордящиеся этим. Совсем как мессир Бруно!

— Бруно Амманнати? Богослов с Третьего Неба? — удивленно спросил Данте.

Ну да, ведь и Амманнати побывал за морем!

— Да. Он. Вы не слышали его проповеди в церкви Сорока Мучеников? Они очень вдохновенны. Мастер Амброджо тоже любил их слушать. Я часто видел, как он о чем-то оживленно беседует с Амманнати. Как знать, может, Амброджо был религиозен… Ваш город, кажется, вообще притягивает людей добродетельных вроде Ангольери, — саркастическим тоном сказал капитан.

— Чекко Ангольери, — пробормотал Данте. — Он необычный поэт и большой оригинал. Вы не находите?

— Конечно, и при этом у него побольше здравого смысла, чем у многих других.

— Возможно. Вы его уже как следует узнали? — как бы невзначай спросил Данте, не сомневавшийся в том, что венецианец в разговоре с ним очень осторожен.

— Пока нет, мессир Алигьери. Я же простой моряк… Но мне сразу показалось, что чувства, которые он описывает, сродни моим, и он мне сразу понравился. У нас с ним одна и та же страсть, и речь, конечно, идет не о любви к поэзии… Теперь мне надо идти. Не хочу отрывать вас от дел по управлению городом и от прочих важных занятий, — сказал Веньеро, хитро покосившись на контору ростовщика.

Данте проследил за тем, как венецианец уходит прочь, а потом решительно вошел к ростовщику. Мессир Доменико, как обычно, сидел за грубым деревянным столом, заваленным бумагами и конторскими книгами. При виде Данте он и не подумал встать. Ростовщик просто кивнул поэту головой, разглядывая красный сверток у того под мышкой.

— Вы принесли мне залог, мессир?

Поэт с трудом удержался от резкого ответа. Ему нельзя было сейчас ссориться с Доменико. Всему свое время, но сейчас этот пес — единственная надежда свести концы с концами…

Чувствуя себя невероятно униженным, Данте лихорадочно вспоминал приготовленную речь, которой он намеревался убедить ростовщика одолжить ему денег, но гладко говорить у него сейчас не получалось.

А тут еще Веньеро! Зачем он сюда приходил?.. Да пошел к черту Манетто! О деньгах — потом!

— Магистрат должен поговорить с вами, мессир Доменико, по поводу одного преступления!

Ростовщик тут же изменился в лице.

— Преступления?.. О чем вы?

Данте с удовлетворением заметил, что ростовщик наконец-то заговорил с ним почтительным тоном.