«Вот чего бы мне хотелось, — признается рассказчик, — чтобы родился я не в тот фатальный день 30 января, а в конце февраля или начале марта сорок четвертого года, в каком-нибудь захолустном уголке Восточной Пруссии, мать — Безымянная, папаша — Неизвестный… Вместе с приемными родителями, которые сами были бездетны, я переселился бы по окончании войны в британскую оккупационную зону, в разбомбленный Гамбург».
Потом семья перебралась бы на родину отца, в Росток, который относился к советской оккупационной зоне и тоже был разбомблен. «Дальше всё пошло бы параллельным курсом к биографии матери, всё было бы так же: пионерский отряд с флажком, марши Союза свободной немецкой молодежи». Только пестовало бы его другое семейство. «Мне бы это вполне понравилось».
Но, как говорится в новелле, «треклятое провидение» оказалось против. «Не представилось шанса уцелеть в качестве безымянной находки. Запись вахтенного журнала гласила, что в благоприятный момент незамужнюю Урсулу Покрифке, беременную на последних сроках, удалось эвакуировать со шлюпки на борт миноносца “Лёве”… Пока смерть продолжала собирать на бушующем море и в недрах “Вильгельма Густлоффа” свою богатую добычу, уже ничто не препятствовало матери разрешиться от бремени».
Однако Пауль считает, что «всё это неправда. Мать лжет». Он уверен, что родился «на чертовом лайнере и уж только потом мать и младенца перетащили на “Лёве”». Но Тулла, уверен Пауль, «не хочет, чтобы роды состоялись на “Вильгельме Густлоффе”». «Сама мать, которая обычно помнит всё до мельчайших подробностей, колеблется в своих свидетельских показаниях». Она сочиняет «фантазии на тему его рождения». Правдивость Туллы Покрифке действительно вызывает большие сомнения. Совершенно очевидно, она готова на всё, лишь бы вынудить сына описать катастрофу во всех ужасающих деталях.
Паулю совсем не нравится быть сыном Туллы. И не только потому, что мамаша не слишком-то склонна была заниматься ребенком.
Тулла — как ее рисует Грасс — еще в детские годы отличалась абсолютной непредсказуемостью, буйным темпераментом, коварством и в то же время особым видом покладистости, которая позволяла ей всегда держать нос по ветру. Ее можно было склонить к чему угодно. Внешне она всегда была малопривлекательна, но что-то удивительным образом притягивало к ней особ противоположного пола. Тулла с ее близко поставленными круглыми глазами, худая, жилистая, обладала «сверхогромными», как правило, забитыми ноздрями. Она гнусавит из-за вечно заложенного носа, но остается обольстительницей. «Это она умела». Тулла натравливает пса Харраса, спустив его с поводка, на учителя музыки и балетного аккомпаниатора Бруниса и на его бедную приемную дочь Йенни. По доносу Туллы Бруниса арестовывают. Но даже в пожилом возрасте она обладает каким-то сексуальным магнетизмом — как она сама говорит, «есть во мне нечто эдакое». Она соблазняет сначала дворовых мальчишек, потом взрослых мужчин.
В «Собачьих годах» вся вторая часть романа (то есть примерно треть) посвящена Тулле, которой повествователь Гарри Либенау, ее кузен, пишет любовные письма. Тулла — это стихия, инстинктивный антиинтеллектуализм, хотя назвать ее просто глупой тоже трудно.
Она завидует всем, кто обладает хоть каким-то талантом, — например живущей по соседству Йенни, которую усыновил учитель Брунис. Йенни очень музыкальна и прекрасно танцует (позднее она становится балериной). Тулла ненавидит ее за успехи в музыке и балете. Она делает подруге множество гадостей, более того, приносит ей несчастье. Но позднее Йенни, ставшая по ее вине хромой, ей всё прощает.
Когда утонул маленький глухонемой брат Туллы Конрад, та от горя залезла в будку пса Харраса (отца того самого Принца, которого подарили фюреру) и целую неделю не вылезала оттуда, поедая собачью требуху и вообще став похожей на собаку. Она, получается, способна на сочувствие, на сопереживание. И в то же время она может быть злобной и непримиримой.
Считая, что Эдди Амзель «испортил» Харраса, она «в слепом гневе» забрасывает его камнями, стараясь причинить боль. С Амзелем у нее особые отношения — она гонит его со двора, пронзительно крича: «Жиденыш!» И до хрипоты, кипя от бешенства, снова и снова бросает ему обидное слово, уже вошедшее в моду, ведь нацисты пришли к власти. Она не может видеть, как «толстый Эдди» провожает на уроки музыки «толстую Йенни».
Костлявая, худющая Тулла с ее огромными ноздрями неизменно привлекает мальчишек и мужчин. Она умоляет Иоахима в «Кошках-мышках» вытащить из-под затонувшего корабля «утопленника», предлагая взамен себя. Всё это — игры подростков, проявления неустоявшегося характера, но что-то страшноватое уже тогда проглядывает в облике этого тощего подростка по имени Тулла.
Оказавшись с родителями на «Вильгельме Густлоффе», она, неизвестно от кого ожидающая ребенка, оказывается живучей и удачливой, а благодаря ее живучести и удачливости ее ребенок не погибает, как тысячи других младенцев, а остается жив. Позднее она будет предлагать сыну разных кандидатов в отцы — среди них будет упоминаться и несчастный Иоахим Мальке из «Кошек-мышек», и кузен Гарри Либенау, который в «Собачьих годах» пишет ей бесчисленные письма, и некий фельдфебель, который «скрипел зубами при зачатии» (имеется в виду еще один герой этого романа — Вальтер Матерн). Но Пауль так никогда и не узнает, кто на самом деле был его отцом. Вместо отца ему достаются «взаимозаменяемые фантомы».
Потеряв на утонувшем корабле не только все вещи, но и своих родителей, Тулла не слишком предается скорби. Она снова демонстрирует высокую степень адаптации к любым условиям и всё ту же неиссякаемую жажду жизни.
Правда, пережив катастрофу, она становится совсем беловолосой — не седой, а именно беловолосой, что многие мужчины находят весьма привлекательным. Один из них дарит ей, когда она работает водителем трамвая в ГДР, лисью шкурку, и эту лису, столь ненавидимую ее сыном, она надевает на плечи в самые ответственные моменты.
Оказавшись на территории, вошедшей в советскую оккупационную зону, а именно в портовом городе Ростоке, она легко приспосабливается к новым жизненным обстоятельствам и начинает считать «первое в истории немецкое государство рабочих и крестьян» своим, как до того считала своим национал-социалистический рейх. Впрочем, в этом она мало отличается от подавляющего большинства соотечественников. Тулла учится на столяра, ведь она выросла в столярной мастерской и с детства пропахла столярным клеем. Этот запах словно навсегда пропитал ее тощее тело.
Специалисты знают, что старый натуральный столярный клей имел малоприятный, если не сказать ужасающий, запах, но Тулле и он оказался на пользу, только усилив ее сексуальную привлекательность. Она становится передовиком социалистического труда, выполняет и перевыполняет нормы, делается активисткой и вообще чувствует себя отлично даже тогда, когда страну разделяет Берлинская стена.
Ее сын Пауль перебирается на Запад, становится журналистом, печатает заметки в шпрингеровской прессе, потом находит себе более почтенные издания, где и пытается приложить силы. Мать всю жизнь давит на него. И главным пунктом ее усилий и нажима становится настойчивое стремление внушить ему, что он должен, обязан поведать миру о трагической истории взорванного лайнера.
Однако Пауль поначалу не очень-то склонен уступать настырной матери. Его мало интересует судьба затонувшего корабля и вся эта «старая история», о которой Тулла ему постоянно твердит. Он женится на учительнице Габи. У молодых супругов рождается сын, которого — в память о погибшем братике Туллы — нарекают Конрадом, Конни.
И вот мы подходим к третьему кругу действия, уже современного, однако, как всегда у Грасса, тесно переплетенного с прошлым. Пауль, которого и мать и жена считают неудачником, мало чего добившимся в карьере и жизни, разводится с женой, и та уезжает с ребенком к своей родне в захолустный городок Мёльн. Тут снова возникают переклички с прежними произведениями Грасса. Напомним, что «Речь об утрате», о которой уже говорилось довольно подробно, посвящена трем погибшим турчанкам, сгоревшим заживо в подожженном неонацистами доме в городе Мёльне. Вот и в новелле городок Мёльн еще сыграет свою роль.
