Тридцатого января 1945 года было очень холодно: 18 градусов мороза. Фарватер в Данцигской бухте пришлось расчищать ледоколами. Прогноз погоды был неутешительным: сильный шторм, ураганные порывы ветра. Встречным курсом, прямо на лайнер, двигался пароход «Реваль», заполненный беженцами из Тильзита и Кёнигсберга; он шел от Пиллау, последнего порта Восточной Пруссии. Поскольку мест внизу не хватало, беженцы сгрудились на верхней палубе «Реваля», при этом многие замерзли насмерть, продолжая стоять, как «ледяные столбы». «Вильгельм Густлофф» принял часть уцелевших беженцев с этого корабля — они были уверены, что уж на океанском лайнере уцелеют.
Кстати, на «Вильгельме Густлоффе» было «слишком много капитанов» — не один, как на «Титанике», а целых четыре. Это тоже сыграет роковую роль, потому что все они перессорились, да к тому же были больше озабочены собственным спасением, чем спасением пассажиров. Радиограммой на пароход пришел приказ о конечной цели маршрута: будущие подводники должны были сойти на берег в Киле, как и девушки из вспомогательной службы ВМФ; там же полагалось оставить и раненых. Беженцам же надлежало двигаться во Фленсбург.
Метель не стихала, и вообще было слишком много негативных факторов, которые позднее усугубили положение: на капитанском мостике шли непрекращаюшиеся ссоры, не хватало судов сопровождения и спасательных ботов, верхняя палуба обледенела, и потому невозможно было воспользоваться зенитками.
Но главное было в другом: не только лайнер шел на расстоянии 12 миль от берега Померании. Тем же курсом следовала советская подводная лодка «С-13», входившая в состав Краснознаменного Балтийского флота. Подлодка дожидалась немецких военных кораблей, покидавших портовый город Мемель. С экипажем в 47 человек и десятью торпедами на борту она направлялась к померанским берегам. Командовал подлодкой знаменитый моряк Александр Маринеско.
«Вильгельм Густлофф» шел на Запад к району отмели Штольпмюнде. В это время сто бомбардировщиков совершили ночные налеты на немецкие города Хамм, Билефельд и Кассель. Президент США Франклин Рузвельт уже отправился в Ялту, чтобы принять участие в конференции, которая должна была решить вопрос о новых европейских границах. Из всего сопровождения «Густлоффа» только эсминец «Лёве», сражаясь с высокой волной, продолжал идти заданным курсом.
Тем временем капитан Маринеско уже засек военный транспорт и судно сопровождения. «По его собственным словам, сказанным позднее, он был готов атаковать фашистских гадов, напавших на его родину и разоривших ее, где бы он их ни встретил». Маринеско решил атаковать из надводного положения. Три торпеды устремились «к безымянному для Маринеско кораблю». Перед этим капитан «увел лодку немного вниз, так что корпус ее не был виден, из воды при всё еще высокой волне торчала только рубка… “С-13” беспрепятственно приблизилась к цели с левого борта… Нос корабля вошел в перекрестье прицела».
Первая торпеда попала ниже ватерлинии в носовую часть корабля, где размещались кубрики экипажа. Тем, кто там находился и уцелел при взрыве, «не суждено было выжить, поскольку капитан Веллер при первом же докладе о повреждениях приказал автоматически задраить все переборки носовой части корабля, иначе лайнер мог бы клюнуть носом и начал быстро тонуть». Матросы и хорватские добровольцы погибли, оказавшись в отрезанных отсеках корабля.
Следующая торпеда взорвалась под бассейном на самой нижней палубе. «Уцелели лишь две или три девушки, многих разорвало на куски осколками кафеля и мозаичного панно, которое украшало фронтон бассейна». Последняя торпеда попала в среднюю часть корпуса, в машинное отделение. «Сразу же не только остановились двигатели, но и погасло внутреннее освещение на палубе, отказала прочая техника». Паника быстро распространялась по лайнеру, имевшему десятиэтажную высоту и длину более двухсот метров.
Подать сигнал SOS не удалось, поскольку судовая радиостанция вышла из строя. И лишь эсминец «Лёве» сигналил в эфир: «“Густлофф” тонет после трех торпедных попаданий!» «Лайнер стал погружаться носом, одновременно заваливаясь на левый борт».
Для родственников погибших или немногих уцелевших, писал автор, три торпеды, выпущенные с подлодки Маринеско, — орудие убийства. А для советских моряков потопленный корабль был набит фашистами, напавшими на их родину и оставлявшими за собой при отступлении выжженную землю…
Рассказчик размышляет: «Упущения мстили за себя. Почему не были заранее подготовлены к спуску спасательные шлюпки, которых и без того не хватало? Почему не проводились регулярные противообледенительные работы? Сказалось отсутствие части экипажа, оставшейся за задраенными переборками в носовой части корабля… Доступ к спасательным шлюпкам имелся только с солнечной палубы, а она обледенела, была скользкой, как каток, к тому же накренилась, и масса людей, хлынувшая с верхних палуб, не могла удержаться на ногах. Кое-кто, потеряв опору, уже падал за борт. Далеко не на каждом был спасательный жилет. Внутри корабля стояла жара и духота, поэтому те, кто выскакивал на солнечную палубу, были слишком легко одеты», а при восемнадцати градусах мороза и соответственно низкой температуре воды «мало у кого были шансы преодолеть температурный шок. И всё же люди прыгали за борт».
С капитанского мостика отдали приказ оттеснить толпу на застекленную нижнюю палубу, закрыть там двери и выставить охрану. В результате в эту замкнутую «стеклянную витрину» набилось более тысячи человек… Стариков и детей, по словам рассказчика, затаптывали насмерть на широких лестницах и узких трапах. Каждый думал только о себе. Люди не подчинялись команде: «В шлюпки — только женщины и дети!» — в результате чего спаслись преимущественно мужчины.
Командование лайнера тоже думало только о себе. Люди летели в ледяную воду по скользким поверхностям и гибли от переохлаждения. Ужаснее всего был вид качавшихся на воде мертвых детей в громоздких жилетах. Зато офицер высокого ранга вывел свою жену на кормовую верхнюю палубу и сумел спустить мотобот. «При спуске вниз запертые за бронированным стеклом прогулочной палубы женщины и дети увидели практически пустой бот, а спускавшаяся пара на миг разглядела за стеклом эту человеческую массу».
Это центральный стержень действия, вокруг которого существует еще несколько «кругов» или «рамок». Известно высказывание Гёте, сделанное в беседе с Эккерманом (кое-кто приписывает это высказывание Генриху Клейсту), что главное в новелле — это некое «неслыханное происшествие». История знает немало таких «неслыханных происшествий», в том числе морских катастроф, например историю «Титаника».
Тема кораблекрушений — вообще давний топос литературы. Не обращаясь к более ранним временам, вспомним хотя бы «Робинзона Крузо» или «Детей капитана Гранта» и «Таинственный остров». Но в XX веке, если не считать трагические времена двух мировых войн, как самая трагическая воспринимается история «Титаника». Есть кстати, некоторые совпадения с «Вильгельмом Густлоффом» — низкая температура за бортом и нехватка спасательных шлюпок.
Но новелла Грасса прячет за главным «неслыханным происшествием» — гибелью огромного количества людей, не сумевших спастись с тонущего корабля, — еще не одну «неслыханную историю». Итак, второй пласт, или круг действия — это история семьи рассказчика, некоего Пауля Покрифке, которого угораздило родиться как раз в тот момент, когда затонул «Вильгельм Густлофф». Его беременную восемнадцатилетнюю мать, уже лежавшую в схватках, спасли матросы, перетащив на эсминец «Лёве», где сразу же появился на свет новорожденный Пауль.
Тулла (она же Урсула) Покрифке встречается нам и в повести «Кошки-мышки», и в романе «Собачьи годы». У Пауля и его матери отношения не самые теплые. Позволяя разгуляться своей фантазии, рассказчик воображает себе, как было бы замечательно, если бы он оказался не сыном Туллы, а младенцем-найденышем — а был и такой на «Густлоффе». В спущенной на воду шлюпке, рядом с трупами женщины и девочки-подростка, нашли шерстяной плед, превратившийся в ледяной ком, а когда его размотали, обнаружился ребенок, последний из спасенных с лайнера. Случайно в ту ночь на дозорном судне был дежурный врач, который нащупал у младенца слабый пульс, начал делать ему искусственное дыхание, впрыснул камфару, и младенец открыл глаза. Возраст найденыша оценили в 11 месяцев.
