Если только его найдут… Бывает, что все усилия полиции оказываются тщетными. Эндрю сказал, что будет у Малькольма все утро. Он уже договорился на работе. И нет никакой необходимости сидеть с мальчиком вдвоем. Значит, я вполне могу вернуться домой и закончить свой важный перевод. Но мне тоже хотелось побыть с сыном. Я тоже ощущала необходимость видеть его. И я посидела еще немного с ним, с Эндрю. Пришла медсестра, чтобы проверить зонды и отделители жидкости. Она двигалась почти бесшумно, улыбнулась нам с мужем.

Я спросила:

– А как быть с бородавкой?

Она посмотрела на меня с изумлением. Эндрю – тоже. Он даже вскочил со стула.

Я почувствовала, что краснею, и пробормотала:

– Нуда, у Малькольма на ступне бородавка, ее нужно каждый вечер тереть маленьким скребком, а потом мазать специальной мазью. Он принес эту гадость из бассейна, и лечить ее очень долго…

Медсестра буркнула что-то невразумительное и быстро вышла. Эндрю с раздражением посмотрел на меня. Как обычно, когда он нервничал, родной язык взял верх. Знал бы он, какими хлесткими бывают английские слова…

– For God's sake, Justine. How pathetic can you get![6]

Я указала на сына и шепотом сказала, что нам не нужно ругаться в его присутствии. Эндрю сразу замолчал. Через несколько минут я ушла. Я не могла больше выносить ни неподвижности сына, ни раздражения мужа. Я вернулась домой.

Устроившись за компьютером, я еще раз перечитала текст, но слова, которые мне предстояло перевести, просто не имели смысла. Ни на английском, ни на французском. Я взяла телефон и набрала номер комиссариата, в котором мы с Эндрю были вчера. Меня долго переключали с отдела на отдел, прежде чем я наконец услышала слегка тягучий голос светловолосого следователя:

– А-а, это вы! Наезд на несовершеннолетнего. Супруг-англичанин.

Я спросила:

– Скажите, пожалуйста, есть какие-то новости?

На том конце провода послышался щелчок зажигалки. Я интуитивно угадала, что мой собеседник пожимает плечами.

– Я же сказал, что на это уйдет время. Неполный номерной знак… Придется повозиться. Да и людей мало, а дел – невпроворот. Вы же не одни у нас, мадам.

Я ощутила, как отчаяние и чувство собственной беспомощности захлестывают меня.

– Но разве у вас нет компьютеров, специальных баз данных? Разве так трудно восстановить этот несчастный номерной знак?

Мой собеседник затянулся сигаретой.

– Это вам не американский детективный сериал, мадам. У нас во Франции все устроено по-другому.

– Как «по-другому»? Как идет расследование во Франции?

Голос мой стал пронзительным, у меня даже запершило в горле.

– У нас действительно есть база номерных знаков, она называется STIC. В ней хранятся данные из всех выданных техпаспортов. Но поиск не происходит автоматически. Нужно все проверять – цифры номера, марку машины. Страничка за страничкой. Поэтому это и долго, мадам.

Я чуть было не повесила трубку. Мне хотелось плакать. От боли в животе я молча скрючилась с телефоном в дрожащей руке.

Наверное, ему стало меня жалко. Он спросил:

– Как дела у вашего мальчика?

– Чуть лучше, я думаю. Но он до сих пор в коме.

– Мы найдем его, мадам. На это уйдет время, но мы его найдем. Я повесила трубку и прошла в кухню, чтобы налить себе вина.

Сейчас не время для спиртного, но мне было плевать. Я в этом нуждалась. Потом я сказала себе, что нужно позвонить подругам и рассказать о Малькольме. Но у меня не было на это сил. В итоге я отправила некоторым электронные письма, но не слишком вдавалась в детали.

Зазвонил телефон. На экране определителя высветился номер моей матери, но мне и с ней не хотелось разговаривать. После звукового сигнала послышался ее голос: «Дорогая, это я. Я говорила с Эндрю, он рассказал, как у вас идут дела. Твоя дочь в школе. Она спала хорошо. Я сказала, что сегодня ты заберешь ее домой, но если тебе нужна помощь, просто позвони. Твой отец в ужасном состоянии. Он очень расстроен. Я обо всем рассказала твоим брату и сестре. Они наверняка уже звонили тебе. Мы с тобой, дорогая. Я всегда готова помочь тебе, моя Жюстин, можешь на меня рассчитывать».

Я попыталась сосредоточиться на работе. Невозможно… Я смотрела на экран, но перед глазами стояло застывшее лицо Малькольма.

Голос пресс-атташе в телефонной трубке:

– Вы должны приехать. Возникла проблема: ваш перевод не соответствует продукту. Это не то, совершенно не то! Настоящая катастрофа!

Я едва удержалась, чтобы не спросить, в своем ли она уме. Я бы с удовольствием потрясла, как грушу, эту наманикюренную гламурную штучку – в туфлях без задника, с массивными серебряными браслетами на запястьях и блестящими черными волосами, просиживающую дни напролет в своем белом кабинете, оформленном по всем правилам «zen». Когда речь идет о переводе, можно было бы подобрать какое-нибудь другое слово вместо «катастрофы». Знает ли она вообще, что такое настоящая катастрофа? Катастрофа – это когда твой сын в коме! Но я ничего ей не сказала. Набрав в легкие побольше воздуха, я ответила, что это неудивительно, что мой перевод не соответствует продукту. Я напомнила ей, причем все тем же спокойным тоном, что она не захотела показывать мне этот самый «продукт». Создатели окутали этот аромат атмосферой тайны, никто не должен был видеть и нюхать его до момента, когда он появится на полках магазинов. Мне сообщили не его название, а кодовое обозначение – «Х500». Как я могла перевести текст с английского на французский, не видя флакона, не имея представления об аромате этой парфюмированной воды? Как могла написать нечто чувственное, вызывающее яркие ассоциации, заставляющее женщин мечтать об этом аромате, когда в моем распоряжении был только короткий исходный текст на английском, сухой, словно позавчерашний хлеб?

Я пробежала глазами несколько строк своего перевода. Ужасающая фривольность фраз, непристойных и в то же время пустых, не несущих в себе ни капли смысла, навевающих мысли о надушенных тщеславных дамочках с ярким макияжем, не способных думать ни о чем другом, кроме своей внешности, своей способности соблазнять и своих любовных приключениях. «Поцелуй солнца на моей золотистой гладкой коже… Я чувствую себя свободной, красивой, беззаботной. Жара длится до глубокой ночи, словно чарующее обещание. В зеркале я вижу себя – загорелую, источающую свет. Ночь дарит мне очарование, наполняет летней чувственностью. Парфюм окутывает меня своей темной свежестью, пробуждает во мне дерзость, выражает все мои летние желания. «Х500» открывает для меня врата ночи. Я знаю, что не засну до рассвета. «Х500» – и я отдаюсь во власть чувственности летних ночей…»

– Приезжайте немедленно, мы уже все решили! Мы покажем вам флакон и разрешим понюхать парфюм. Разумеется, это запрещено, но у нас нет выбора!

Мне очень хотелось сказать ей, что я не приеду. Плевать на парфюм, ведь моего сына сбила машина и теперь он в больнице. Я просто не могу приехать. Но потом подумала, что ведь с Малькольмом сейчас Эндрю. И он ни за что не уедет, пока не приеду я. Значит, я могу попасть на эту встречу. И я сказала «да».

Пришлось срочно стягивать с себя джинсы, кеды и пуловер. Офис фирмы-производителя этого парфюма – воплощение современной роскоши. В отличие от меня… Я облачилась в темный костюм-двойку классического кроя. Надела изящные туфли-лодочки. В этом наряде я чувствовала себя весьма некомфортно. Я надевала его только на такие вот встречи и… на похороны.

Похороны… Малькольм. Его смерть. Его похороны. Этот костюм. Его могила. Я рухнула на кровать и закрыла глаза. Пора прекратить думать о таких ужасных вещах. Сестра только что сказала мне, когда мы говорили по телефону: «Ты должна сохранять бодрость духа, Жюстин. Ты должна верить. Малькольму необходимо, чтобы ты верила в него, чтобы вы все в него верили. Он проснется, он обязательно проснется, Жюстин, ты должна в это верить!»