«Шмель» — прозвище вертолётов Ми‑8.
если порывом ветра снесло в сторону кусок газеты или откатило банку из–под консервы. Но сразу относить свёрток не стал, а за несколько приёмов отнёс к краю площадки, за границу вертолётных винтов, свои пожитки. Он делал это неторопясь, одновременно наблюдая за приближающейся группой людей. Некоторые его настораживали.
Первыми в паре шли лётчики. Они, как и Иванец, были одеты в линялые, почти белые лётные комбинезоны. На головах были фуражки советского образца, с голубым кантом, разлапистой кокардой и огромной, невероятным образом выгнутой, тульей. Такие фуражки когда–то шили у мастеров «под заказ», отваливая немалые деньги, и называли «генеральскими». Было ещё одно прозвище для таких головных уборов, и оно, как нельзя кстати, подходило для лётчиков — «аэропорт». Острословы, или просто наблюдательные люди, иногда добавляли: «для мух». В такую жару, когда голова потела нещадно и мухи не брезговали отведать человеческого пота, такое примечание было весьма точным. У летунов на груди, на перекинутых через шею засаленных ремнях, болтались короткие «калашниковы» — АКСУ.
Вслед за ними, почти впритык, едва не наступая на пятки, семенил человек с непокрытой головой. Сразу в глаза бросались его маленький рост, ладно подогнанная, гладкая, словно выглаженная, чистая мабута, и висящий через плечо израильский пистолет–пулемёт «узи». Штаны на коротышке были аккуратно закатаны до высоты берц, сами же ботинки бросали блики со старательно начищенной кожи, и играли на солнце парными, никелированными пряжками на берцах. Обувь на этом человеке была явно не армейского образца, по крайней мере, не советского. На нём не было головного убора, но по всему видно было, что он привычен к солнцепёку. Это подтверждал прочный бронзовый загар на лице и руках, да контрастирующие с ними, выгорелые до соломенного цвета, волосы на голове и руках. На глазах были плоские, спортивного стиля солнцезащитные очки. Хотя они и скрывали глаза идущего, но не трудно было угадать, что они внимательно оскабливали все предметы окрест. Короткие, торопливые, но точные движения этого человека выдавали в нём искушённого войной бойца и спортсмена. В свободной от оружия руке он легко, без напряжения нёс большую парашютную сумку. Она не была полна, но по той прочности, с которой она не реагировала на инерции, можно было угадать, что ноша не так легка, как казалось со стороны. Малыш запросто справлялся и с жарой, и с тяжёлой поклажей, нисколько не отставая от уверенно шагающих лётчиков.
Вслед за ним, бесцветным ручейком шли шестеро гигантов в длинных одеждах. Платья, почти до пят, свободно свисали с их широких плеч, скульптурно обрисовывая каждый шаг идущих; на головах выцветшие афганские шапочки; на шеях мотки двухцветных арабских шарфов, а на бородатых лицах ослепительно бликовали зеркальной надменностью очки. Каждый из шестерых нёс на левом плече раздувшуюся парашютную сумку, а в правой руке — американская винтовка М 16, известная плохим отношением к грязи и пыли, но выдающейся точностью.
Эти несуразно, непривычно рослые арабы насторожили Александра, и он не заметил, как рука легла на новенький автомат и сняла его с предохранителя. Он поднял с земли разгрузку и кинул её на плечо, когда отправился относить мусор подальше от вертолётной площадки, чтобы иметь под рукой уверенность полных автоматных рожков и гранат. Спускаясь с холмика, он то и дело оглядывался на приближающуюся группу людей, чувствуя с их стороны угрозу. Интуиция теребила сознание колючим холодом, предупреждая об опасности. Они, несомненно, были опасны, притом смертельно.
Процессию замыкало отделение солдат. Худые измождённые фигуры срочников ломались под тяжестью ящиков, термосов и каких–то мешков. Униформа на них висела, словно шторы в заброшенном доме; пятна пота расползались на спинах и под руками. Короткие, кривые и стоптанные ботинки натужно скребли пыльный каменистый склон холма. Солдатики, скорее всего, несли боезапас и продовольствие. Панамы на их головах больше напоминали комки просаленной бумаги, чем головные уборы защитников родины. Александр понял, что это были его подчинённые — новое пополнение в роту, но он пока решил не наваливаться на них со службой. Пусть передохнут немного. Для настоящей службы скоро будет и время, и место.
На краю площадки люди остановились. Скинув сумки, арабы присели на корточки, подперев головы руками и положив винтовки на сгибы локтей. Солдаты, с натужными стонами, слышимыми даже через громкий звон силовой установки вертолёта, сложили свою ношу и тут же повалились наземь, застыв в своём отрешённом безразличии ко всему. Во весь свой небольшой рост остался стоять лишь коротышка. Он скинул сумку, и, уперев руки в бока, стал осматриваться. Лётчики влезли в вертолёт, и тот, натужно звеня и свистя, начал раскручивать лопасти несущего винта.
Под холмом, возле неглубокого оврага, промытого редкими дождями и вешними водами, стояла покосившаяся коробка клозета. Овраг был засыпан различным мусором, из которого торчали сухие останки собачьих тел. Они были так сухи, что на них не было даже мух. От оврага и туалета остро несло фекалиями и хлоркой. Александр выбросил в овраг свой свёрток с мусором и вспомнил, что неплохо было бы облегчить перед дальней дорогой мочевой пузырь и кишечник. Деревянное строение было сухим и источенным червями, оно угрожающе трещало и шаталось. В туалете своими делами можно было заниматься с определённой долей опасения, что хлипкое строение в любое мгновение могло опрокинуться в овраг, увлекая за собой и неосторожного обитателя в самый неподходящий момент. Но искать лучшее место было некогда. Жара и едкий запах забивали дыхание, выедали глаза, и чтобы как–то с этим справиться, сидя на корточках над выпиленной в досках пола дырой, чувствую оголённым задом дуновение горячего воздуха, Александр уткнул нос в сгиб локтя и зажмурился.
Застегнуться и поправить одежду он решил вне туалета. Несколько минут в нём дались непросто. То и дело накатывали волны тошноты. Придерживая штаны одной рукой, другой вытирая слёзы с лица, он вышел наружу, но едва не вскрикнул, когда сразу перед собой увидел наглаженного коротыша. Его появление было неожиданным. Звон вертолётных турбин не позволил расслышать его шагов, и ходил он, наверняка, тихо и осторожно.
— Будешь крайним, товарищ старший лейтенант? — спросил бронзовый истукан. Улыбка расплылась по его лицу. Ровные ряды белых здоровых зубов блеснули неискренностью. Так скалится хищник, предвкушая сочную на кровь добычу.
— Нет, — ответил Александр, застёгивая ширинку. — Теперь крайним будешь ты.
— Да? — с наигранным изумлением переспросил коротышка, обходя Левченко и открывая дверь в туалет. — А я думал — занято.
Он постоял пару секунд, заглядывая внутрь клозета, затем отшатнулся, отмахиваясь руками от зловония, как от мушиного роя. Мух же на самом деле не было. В такой ядовитой атмосфере они бы не смогли выжить.
— В хороших домах в такие места ставят слив и вентиляцию.
Хмыкнув, Саша, стал подниматься на холм, поправляя одежду, разгрузку и проверяя по привычке оружие.
— Постой, лейтенант! — окликнул его коротышка. Левченко сделал вид, что не расслышал и продолжал идти дальше.
— Товарищ старший лейтенант! Левченко! Саша остановился и обернулся. Малыш стоял на краю оврага и справлял малую нужду. Струя ме
талась из стороны в сторону, рассыпаясь на солнце искристым веером.
— Мне надо с тобой поговорить, товарищ старший лейтенант. По службе. Ты на место Кадаева?
— Вместо Кадаева, — поправил Левченко.
— Пусть будет «вместо», — согласился коротышка. Он говорил, повернув голову набок, при этом не без удовольствия, как было видно, управлял струёй мочи. — Подойди. Не хочу кричать.
Вертолётные турбины выходили на номинальную мощность, и во время разговора приходилось повышать голос. Левченко сделал пару шагов к незнакомцу, удивляясь, как может в таком маленьком человеке уместиться столько влаги.
Не отрываясь от «дела», малыш протянул на руке в сторону Александра расстёгнутый бумажник. Бумажник был на длинной цепочке, одним концов уходивший в карман. На одной половине бумажника красовалась неведомая красивая бляха из белого металла, украшенная незамысловатым эмалевым рельефом, какими–то цифрами и буквами. На другой стороне, под прозрачной плёнкой кармашка, лежало раскрытое удостоверение с фотографией владельца. Александр успел прочитать «майор Супрун Владимир…» и странную аббревиатуру из трёх прописных литер, прежде чем диковинный документ отправился обратно в карман владельцу.
