Через час на трассе его подбирает пустая «теплушка». Она едет в Читу. Одну бутылку он даёт водителю, добавив пару пачек дефицитных сигарет, остальное выпивает сам. Потом выныривает время от времени из липкого и тяжёлого алкогольного дурмана, чтобы блевать в форточку на мелькающую рядом обочину. Утром ему хорошо, не смотря на то, что терзают жажда и головная боль.

Белоруссия легла мягкой повязкой на раненую отчаянием душу. После раскалённых пустынь Узбекистана, острых гор, после лысых ветреных сопок Забайкалья, лесистый простор Беларуси, с её аккуратно вычерченными городами да пряными хуторками, приятно напитывал сознание. Женская приветность согревала сердце, и хлипкая европейская зима была не в состоянии лишить молодого человека этой благодати. Теперь эта повязка слетела, содранная лишениями дальней дороги, да навалившейся отчаянной несуразицей новых обстоятельств.

Круглый майор уже начал уставать. Он перестал качаться на каблуках и подпрыгивать в своих стараниях быть убедительным. Старший лейтенант, как и прежде, его не слушал, про себя досадуя, что ему не удалось надышаться белорусской весной. Здесь же она была жиденькой, вжатой меж гор, выдавленной на редкую, забитую среди камней, растительность. Была середина марта, но листва уже набиралась сока, шелестела на сильном ветру, перемешивая пыль. К столь ранней весне лейтенант был более привычен. Цветущие абрикосовые сады в феврале он хорошо помнил из своих лет учёбы в Узбекистане. А о том, как переступал через размокшие сугробы на майские праздники в Забайкалье, вспоминал не без содрогания. Он тяжело вздохнул. Слишком много географии на такую короткую жизнь. Не приходился ли он родственником Миклухо — Маклаю? Узнай он об этом — не удивился б.

Из уединённых размышлений его вывела тишина. Майор стоял напротив, сверля его пытливым взглядом. Левченко укорил себя за оплошность, что слишком увлёкся сетованием на горькую судьбу, пропустив какой–то вопрос офицера.

— И долго мне ждать, лейтенант?

— Виноват, товарищ майор. Задумался.

— Задумался?! О чём?

— О выводах, товарищ майор.

Это был штамп. Старый добрый штамп, обычно успокаивающий всех желающих «построить» зазевавшуюся жертву.

— Интересно–интересно, — пробубнил майор. — Выводы, значит, делаешь?

— Так точно!

— Правильные?

— Так точно, товарищ майор.

— И откуда к нам такой думающий прибыл?

Новых размышлений о незавидной собственной судьбе у старшего лейтенанта уже не было, чтобы отвлечься во время следующего майорского «разгона», поэтому благоразумно решил более не умничать. Себе дороже.

Он назвал прежнее место службы.

— А–а–а! — не без злорадства протянул майор. — Из тёплых краёв, значит… И за что тебя так?

— Не русский. — Что же ещё можно было сказать?

— Еврей?

Сложно было ответить на этот вопрос. Во–первых, он никогда не видел в армии евреев, хотя провёл в ней едва ли не всю жизнь, начиная с младенческого возраста, родившись в семье военнослужащего. Вовторых же, вряд ли какой еврей был бы, окажись по нелепой неосмотрительности в армии, дважды дураком, чтобы позволить упечь себя в такую даль, как этот гарнизон, находящийся если не на краю земли, так на краю когда–то необъятной страны мира.

— Нет, товарищ майор. Советский я…

Глаза старшего офицера потеплели.

— У нас все такие, — сказал он, и в его голосе более не было прежнего недовольства. — Сложно, но служим. — И зачем–то с ударением добавил: — Родине!..

Он взял молодого офицера за локоть и повёл за собой в открытые ворота части.

— Сначала представься дежурному. Я тебя возле плаца подожду. Проведу в штаб. Тут недалеко, ну, чтобы не блудил. Вдруг, передумаешь. Были и такие.

Вряд ли он говорил серьёзно. Куда было бежать? Бежать — это раз и в сторону, сто метров, пусть пять километров, но не тысячи. Да, и куда бежать, если тебя нигде не ждут? Ждали тут. Лучше быть там, где нужен, чем натирать бока, пытаясь устроиться там, где всем на тебя плевать.

— Татаров! — громко позвал майор.

Из здания КПП тут же выскочил капитан. Он был одет в форму, теперь уже устаревшего, советского образца. Китель, галифе, сапоги до колен и фуражка. И на всём этом играли нескромным золотом советские звёзды. На форме майора ни кокарды, ни петлиц не было. Только погоны.

— Не Татаров, а Саттаров, — недовольно пробурчал капитан. — Саттаров. Пора бы уже запомнить, Иван Денисыч.

— Так татарин же! — возразил майор. — Или вот, как лейтенант — советским будешь?

— Когда надо будет — буду советским, — пресно выдал капитан, поправляя на плече красную повязку с надписью «ДЕЖУРНЫЙ по части». — Чего звали? Политинформацию прослушать?

— Хамоватый ты, Саттаров, — покачал головой майор.

— Мы татары такие.

— Явно тебе в «дежурных» сидеть нравится, — нахмурился майор.

— Ну, да! Посидишь здесь с вами — как же! Поседеешь скорее.

— Тут к нам старший лейтенант. «Для прохождения дальнейшей». Из новой Беларуси. Проверь документы и журнал заполни. Журнал — обязательно!

Майор заложил руки за спину и засеменил куда–то вглубь части. Левченко, как положено по Уставу, отчеканив три шага и приставив руку к козырьку форменной кепки, доложил капитану, затем передал документы. Вяло ответив на приветствие, капитан поздоровался с новоприбывшим за руку.

— Капитан Саттаров. Румаз Алларович. Можно просто Румата. Будем знакомы.

Уже просматривая документы, не глядя на старшего лейтенанта, сказал:

— Саш, ты бы тут без всяких этих гусарских штучек… Ну, там строевая, тянуть ножку, Устав показывать, да козырять. Ладно? Ты меня понял?

Левченко дёрнул плечами. Вряд ли он решится ещё раз проигнорировать нормы Устава. Несколько минут назад он, устав с дальней дороги, и разыскивая битый час нужный адрес в незнакомом городе, просмотрел майора и не «козырнул» вовремя. Вот, всё и началось. Слава Богу, неплохо закончилось.

— Я тоже по началу ножку тянул, да топал, как караул у мавзолея. Теперь из дежурных не вылажу.

— Давно здесь?

— Да с годик будет.

— Ну как?

— Когда «каком», когда раком… Так ты из Белоруссии? Как поживает бывшая союзная республика? Наши «друзья» через бруствер, «натовцы», уже обживают её?

— Там ещё должно быть холодно.

— Я не о том. Жить–то там как сейчас?.. Давай зайдём в «дежурку» — журнал надо заполнить, иначе майор не слезет. Ещё тот гад, хотя и мужик. Наш мужик.

В помещении «дежурки», старательно, каллиграфически выводя каждую букву, капитан начал заполнять журнал дежурства.

— Так как там, в Белоруссии?

— Не в Белоруссии, а в Беларуси. Теперь так называется страна.

Саттаров оторвал взгляд от писанины и с изумлением посмотрел на Левченко.

— Беларусь? — переспросил он. — Без «б»?

— Точно! — подтвердил Саша. — Никаких «б». Как есть — Беларусь. Он не выдержал и засмеялся.

— Чё ржёшь–то? — смущённо улыбнулся капитан.

— У вас, что тут — ни прессы нет, ни телевидения?

— Что–то есть… Прессу я не читаю. Местного языка не знаю. И телик не смотрю. Местные программки нудноватые. И без знания языка тоже не разгонишься при просмотре.

Александр полез в дорожную сумку и достал ворох прессы, которую прикупил в Минске и Москве. Журналы, газеты. Саттаров, словно не веря, смотрел на всё это добро широко раскрытыми глазами. Он даже не мигал. Затем трепетно провёл рукой по бумаге.

— Ну, так уважил, друг!

— Читай на здоровье. Просвещайся. Я уже почти всё наизусть знаю.

— Спасибо, кореш! С меня причитается! Вот, держи, — он вернул документы, ещё раз пожал руку. — Тебе теперь вверх по дороге триста метров. Там будет плац. А за плацем штаб. Увидишь. До вечера. Ты пока разбирайся с представлением, а там увидимся в общаге. Лады?

— Годится!

Саттаров проводил Александра на улицу.

— Вечером расскажешь ещё о Беларуси-и. Правильно я сказал?

— Нет. Бе–ла–ру-си. Одна «и». И через «а». Теперь так у них. Слушай, Румата?..