Сложно описать те чувства, что охватили меня при первом прочтении столь странного документа. По всем правилам, мне следовало бы от души посмеяться над подобными чудачествами, превосходившими по своей изобретательности иные относительно разумные теории, развлекавшие меня несколько последних недель; однако в этом письме было нечто такое, что заставило меня воспринять его на редкость серьезно. И хотя я ни на минуту не поверил в существование таинственных пришельцев-инопланетян, о которых меня информировал мой корреспондент, я тем не менее после нескольких дней сомнений и колебаний почти полностью уверовал в здравомыслие и искренность этого человека, а также и в то, что Генри Эйкли на самом деле столкнулся с неким реальным и при всем при том загадочным явлением, которое мог объяснить лишь при помощи фантастических образов. Разумеется, все изложенное в письме не могло соответствовать действительности; с другой стороны, упомянутые им факты безусловно заслуживали самого тщательного исследования. Судя по тексту, его автор был чрезвычайно возбужден и встревожен, причем складывалось такое впечатление, что у него имелись на то веские основания. Почти во всех пунктах его рассказ отличался точностью и логичностью; в целом же он совмещал в себе отличительные особенности некоторых древних мифов и самых фантастических индейских преданий.

Я вполне допускал, что Генри Эйкли действительно слышал в горах странные голоса и действительно нашел описанный им черный камень; я допускал это, несмотря на сделанные им безумные выводы – они могли сложиться в результате длительного общения с человеком, который якобы шпионил в пользу пришельцев, а позднее покончил с собой. Несмотря на свою невменяемость, этот полуграмотный фермер, очевидно, обладал недюжинной способностью убеждать людей в своих бредовых идеях, и наивный Эйкли поверил его россказням, причем увлечение фольклором послужило для этой веры благодатной почвой. Что же касается нынешнего положения дел, то, скорее всего, Эйкли не мог нанять себе слугу или работника потому, что суеверные местные фермеры, как и сам Эйкли, считали, что его дом по ночам осаждают какие-то страшные существа. В конце концов, многие собаки имеют обыкновение лаять в ночное время по малейшему поводу.

И еще одно – пластинка с записью, которая (я в этом не сомневался) была сделана именно при тех обстоятельствах, что описывались в послании Эйкли. Эта запись должна содержать что-то необычное: возможно, какие-нибудь животные производили звуки, похожие на человеческую речь, а может быть, то и в самом деле была человеческая речь – но речь совершенно одичавшего, ведущего ночной образ жизни лесного жителя, опустившегося до почти животного состояния. Затем я вернулся мыслями к черному камню с иероглифами и стал соображать, какое из известных в природе явлений могло сыграть с Эйкли эту шутку. А как надо было относиться к упоминанию о фотографиях, которые он намеревался выслать мне и которые показались старожилам «чудовищно правдоподобными»?

Перечитывая каракули Эйкли, я вдруг со всей ясностью осознал, что у моих легковерных оппонентов может найтись гораздо больше подтверждений их нелепым теориям, чем я предполагал. В конце концов, среди этих глухих гор могло из поколения в поколение обитать племя каких-нибудь деградировавших изгоев, которых местные жители принимали за чудовищных пришельцев из космоса и в таком виде запечатлевали в своих легендах. А если в горах действительно водились отшельники такого рода, то весьма вероятно, что во время наводнения в потоках были замечены их мертвые тела. В таком случае без особой самонадеянности можно заключить, что как древние легенды, так и современные свидетельства имеют под собой одну и ту же реальную основу. Я перебирал в уме все эти соображения, откровенно стыдясь того, что породила их такая невероятная чепуха, как странное письмо неведомого мне Генри Эйкли.

Как бы там ни было, я откликнулся доброжелательно-заинтересованным посланием, в котором предлагал сообщить подробности. Ответ от Эйкли пришел незамедлительно; в конверте, как и было обещано, лежали фотографии упомянутых в предыдущем письме мест и предметов. Когда я извлек снимки из конверта и взглянул на них, меня охватил внезапный страх, как если бы я прикоснулся к чему-то запретному. Хотя изображение почти всегда было расплывчатым, эти снимки сами по себе обладали какой-то жуткой силой. Казалось, они воздействовали на зрителя одной своей подлинностью – сознанием того, что они были непосредственными зримыми отпечатками бытия, результатом обезличенного процесса передачи изображения, исключавшим возможность любого рода предвзятости, лживости или неточности.

Чем больше я смотрел на фотографии, тем сильнее понимал, почему с самого начала столь серьезно воспринял рассказ Эйкли. Эти снимки, несомненно, приводили явные доказательства того, что в горах штата Вермонт скрывается нечто выходящее за рамки наших современных научных знаний и представлений. Самое тягостное впечатление производила фотография следа – она была сделана при ярком солнечном свете в каком-то пустынном месте с мягкой и жирной почвой. С первого же взгляда мне стало ясно, что это была не какая-нибудь там дешевая подделка: объектив фотоаппарата четко зафиксировал мелкие камешки и травинки рядом с отпечатком, а это сразу же определяло масштаб изображения и исключало возможность двойной экспозиции с целью обмана. Судя по снимку, это была скорее клешня, чем нога. Даже сейчас мне трудно описать этот след – скажу лишь, что его мог оставить какой-нибудь чудовищных размеров краб. Как я ни вглядывался, я так и не смог определить направление движения. Отпечаток был не особенно глубоким и по размеру приблизительно соответствовал следу человека. От центральной вмятины в противоположных направлениях расходились парные зубчатые отпечатки неведомого назначения. Впрочем, я не могу с уверенностью сказать, что эта клешня служила только для передвижения.

На другой фотографии (сделанной при довольно слабом освещении) был запечатлен закрытый правильной формы валуном вход в пещеру, расположенную где-то посреди леса. На голой земле перед ней протянулись многочисленные цепочки странных следов; когда же я изучил снимок при помощи лупы, мне вновь стало не по себе, ибо следы эти как две капли воды напоминали отпечаток на предыдущей фотографии. На третьем снимке я увидел круг из вертикально поставленных камней на вершине безлюдного холма – подобные круги некогда делали друиды. Пожухлая трава поблизости от круга была сильно вытоптана, однако даже с помощью увеличительного стекла я не обнаружил никаких следов. Местность эта казалась абсолютно пустынной: на заднем плане виднелись необитаемые горы, тянущиеся до самого горизонта.

Если снимок с отпечатком следа вызывал смутную тревогу, то фотография большого черного камня, найденного в лесах на склоне Круглой горы, невероятно будоражила воображение. Должно быть, Эйкли запечатлел этот камень на рабочем столе в своем кабинете: на заднем плане можно было разглядеть ряды книг и бюст Мильтона. Судя по всему, объект был установлен вертикально и обращен к фотокамере своей относительно неровной поверхностью размером тридцать на шестьдесят сантиметров. Никакими словами не смог бы я описать ни поверхность камня, ни его форму и очертания. У меня даже не возникло никаких догадок относительно тех диковинных геометрических принципов, по которым он был высечен (а в его искусственном происхождении я не сомневался). Впервые в жизни я столкнулся с предметом, столь чуждым нашему миру. Иероглифы на поверхности камня были почти не видны: я сумел разглядеть всего один или два, но и они выглядели достаточно впечатляюще. Конечно, не стоило исключать возможность подделки, поскольку не один я был знаком с чудовищным «Некрономиконом» – этим вместилищем кошмаров безумного араба Абдула Альхазреда; и все же я невольно содрогнулся, когда разобрал некоторые иероглифы, упоминаемые, насколько мне было известно, в леденящих душу преданиях о том бессмысленном хаосе, что царил во Вселенной до того, как возникла Земля и прочие миры Солнечной системы.