Оказалось - из подвала дома, впереди которого мы находились метрах в семи - десяти, а на первом этаже были наши автоматчики, ударила очередь из автомата. Пули ударились над нашими головами о крышки люков, меня не задело, а у командира танка оказалась простреленной кисть правой руки, он пережав запястье левой рукой, держит её на весу. Быстро разворачиваем башню назад, уцелевшие наши автоматчики соскочили с брони и забежали за дом, кричим автоматчикам, которые в доме, чтобы тоже выскочили за дом и шарахаем в подвальное оконце из пушки - и дом завалился, но не сильно: у подвала сверху бетонное перекрытие. Это было характерно для многих, даже сельских домов в Восточной Пруссии. Немцы давно и основательно готовились к войне. Отъехали назад за перекосившийся дом, перевязали простреленную насквозь руку командиру танка, доложили комбату. Он распорядился командиру танка идти на сборный пункт раненых, на его место сесть пулеметчику. Затем последовала команда перейти нам снова на правый фланг и вместе с еще одним танком и самоходкой обходить Ляук, выбивать немцев из траншей и подавить артбатарею, расположенную где то в низине впереди. Выскакиваем на бугор на правой окраине. Наш танк идет вторым, в стволе орудия осколочно-фугасный снаряд. Внимательно смотрю из-за крышки своего люка вперед. Замечаю далеко впереди, километрах в двух или, пожалуй, еще дальше на снегу танк. Кричу стреляющему: посмотри в прицел, что за танк. Было повторено только что: танков у немцев нет, стреляющий начинает разворачивать башню вправо и... в этот момент во внутреннюю темноту танка внизу, впереди ног врывается большой сноп искр. Сильно почему-то сдавило дыхание, сзади через моторную перегородку рвануло пламя. Кто-то кричит: всем за борт! Вот для этого случая и нужен открытый люк, или, по крайней мере, - незапертая крышка люка. Давно и твердо условились: если в танк попадает снаряд и он загорается, то заряжающий, у которого над головой отдельный люк, должен мгновенно оценить обстановку и первым покинуть танк. Через его люк должны выбраться еще двое - трое: пулеметчик снизу, механик-водитель, если ему нельзя выбираться вперед через свой люк, и командир орудия, зажатый слева у пушки. В горячке, если человек даже тяжело ранен, он в состоянии еще выскочить из танка. Через 10-15 секунд он уже это сделать не сможет - как правило, шок. Были у нас в бригаде случаи, когда выскакивали из танка с перебитыми до костей ногами и с другими тяжелыми ранениями. Выскочит в таком состоянии человек и тут же теряет сознание. Мгновенно выбрасываюсь из люка, кубарем скатываюсь сзади башни по броне и шлепаюсь позади танка в проталину среди мокрого слежавшегося снега. Рядом с головой фырча уходят вдаль низко над землей огоньки трассирующих пуль. Прижимаюсь к земле - спасет ли, ведь чужая. Вслед за мной скатываются с брони и шлепаются в грязь еще двое, кто не вижу, лежу неподвижно. Вот почему я хорошо знаю, что пуля, когда она пролетает совсем рядом, не свистит, а издает какой то, не то громкий шелестящий звук, не то - какое-то фырчание. Обстрел нас пулями прекратился. Лежа неподвижно начинаем переговариваться между собой, глазами выискиваем, куда бы скорей перескочить - в любой момент может рвануть боеукладка. Метрах в 10 - 15 - большая куча сухого навоза. Договариваемся перескочить туда одновременно, по счету раз, два, три. Кто-то громко считает, на счет три пулей вскакиваю и за несколько прыжков - за кучей, остальные - тут же. Снова рой трассирующих пуль, но мы в ложбинке за кучей. Укрытие все же малонадежное. Опять прижавшись к земле высматриваем, куда бы перескочить еще раз. Видим, как из-за углов ближайших зданий нас прикрывают стрельбой автоматчики, несколько танкистов, видимо, из сгоревших ранее танков. Наш командир танка с подвязанной правой рукой стреляет из револьвера левой. Они и не давали немцам как следует прицелиться в нас. Заметили невдалеке ложбинку поглубже и снова по команде «три» кидаемся в неё. Никогда в жизни ни до, ни после этого, я с такой превеликой охотой не бросался на землю щучкой. После следующего подобного броска - мы уже за домом. Все трое живы. Осматриваемся - не видно нигде механика-водителя Джабаева. Никто его не видел после того, как выскочили из горящего танка. Все три наши машины пылают уже вовсю, Около танков тоже никого не видно. Стали тут же за домом сообща анализировать произошедшее. Выяснилось, что замеченный нами вдали танк - «тигр», он и сумел поджечь все три машины наши с большого расстояния. Мы его на таком расстоянии достать не смогли бы. Выбросились же мы из танка рядом с немецкими траншеями, метрах в 30 - 50 от них, оттуда и поливали нас свинцом. Как удалось выбраться из этой ситуации живыми - трудно поверить. Мокрых, грязных, возбужденных нас отправили в штаб батальона во главе с раненым командиром танка, вернее - сопровождать его. Идем по утренним танковым колеям, туда, откуда начиналась атака. И только теперь заметили, что погода совсем весенняя, небо чистое, ярко светит солнце... В штабе батальона на другой день из нас погорельцев снова срочно сформировали экипаж, посадили на покалеченный, но на ходу танк с разорванной и развороченной букетом пушкой и послали на поддержку совсем поредевших танков бригады, атакующих какой то населенный пункт за захваченным Ляуком. Когда проезжали Ляук, попросил остановить танк, чтобы осмотреть наш сгоревший накануне и еще дымящийся танк. Дали мне две минуты. Сбегал - передний люк приоткрыт, на сидении механика-водителя обгоревшее до костей тело нашего бедного Джабаева. В полуметре от него в переднем броневом листе дыра от бронебойного снаряда. Видно убило его сразу раскаленными броневыми осколками... В бой на уникальной машине с пушкой-букетом, идти не пришлось, управились без нас, и мы сдали ее для транспортировки в полевые ремонтные мастерские. Это был кажется, конец февраля 1945 года. Больше в танке воевать мне не пришлось, в нашей танковой бригаде оставалось всего несколько танков. Вскоре был я назначен связным штаба 2-го батальона с командным пунктом 183 ТБ. В этой роли пришлось много ходить вблизи переднего края боевых действий, передавать устные распоряжения, когда их воздерживались передавать по радио, носить
письменные распоряжения, подбираться к подбитым нашим танкам, остановившимися перед немецкими траншеями; при этом однажды побывал под пулями снайпера, но повезло. Пришлось пережить еще немало острых моментов.
ВЕСНОЙ 45-ГО В ВОСТОЧНОЙ ПРУССИИ
Последние танковые бои 183 ТБ с немцами вел наш героический комбат-2 капитан Павел Иванович Громцев. Все оставшиеся танки бригады (3 или 4) были отданы под его командование и составляли весь его танковый батальон (вместо 21 по штату). Эта горстка атаковала немецкую оборону на подступах к Браунсбергу, сгорая один за другим. Ходил я, ставший после Ляука «безлошадным» и назначенным связным его штаба, к его танку, стоящему перед немецкой обороной, узнавал обстановку и состояние экипажа.
Чуть ли не в последнем танке сам Громцев был тяжело контужен и отправлен в госпиталь. Это был его 7-й и последний сгоревший танк на тяжелом, невероятно тяжелом боевом пути от Подмосковья, Сталинграда, Прохоровки, Днепра и Прибалтики до Восточной Пруссии. Было известно, что за Восточную Пруссию он представлен к званию Героя Советского Союза, но, как рассказывали потом, в машину, везущую документы в штаб корпуса, среди которых было и его представление, попала бомба, а до возобновления представления так дело и не дошло.
Редактор нашей газеты «Вперед и выше» как-то меня упрекнул и даже задержал публикацию одной из моих моей статей за то, что в ней не было ни слова об авиации. И сейчас, заканчивая воспоминания о боях в Восточной Пруссии, я вплотную подошел к тому моменту, когда можно несколько восполнить этот пробел.
С конца марта и в апреле 45-го я уже в танке не сидел, был связным штаба 2-го танкового батальона с командным и наблюдательным пунктами танковой бригады. Во время перемещений между этими тремя пунктами в непосредственной близости от передовой пришлось невольно, но постоянно наблюдать за воздухом и хорошо видеть действия наших бомбардировщиков и штурмовиков, бомбардирующих и штурмующих оборону противника. Но прежде чем поделиться своими впечатлениями о действиях нашей фронтовой авиации весной 1945 года в Восточной Пруссии, мне хотелось бы сделать небольшое отступление от темы и высказать необщепринятые суждения о некоторых событиях, связанных с нашей авиацией.
