Передав раненых санитарам, начали анализировать происшедшее. Импровизированный консилиум установил следующее. Пользуясь шумом подходящих для буксировки танков и тем, что все внимание экипажа было обращено к ним, немцы быстро подвели близко, чуть сбоку к застрявшему танку свою самоходку «артштурм». Как я узнал много-много лет спустя, на ней был установлен инфракрасный прицел.(Ее позднее подбили). Этот случай был разобран в журнале боевых действий 183 ТБ. С помощью такого прицела был подожжен первый танк, что и застало нас врасплох. Затем уже при хорошем освещении легко были подбиты остальные наши машины. Немецкая же самоходка не была видна со стороны освещенных танков (кто-то ее видел лишь мельком при отблеске пламени), да и экипажи были не готовы к бою: наш танк был небоеспособен, в остальных экипажи были не полными, все находились вне машин.
Бывалые ветераны утверждали, что моего командира Сергея убило баллистической волной от бронебойного снаряда.
Вот так закончилась эта памятная до сих пор танковая атака на Дойчендорф.
Ночь провели вместе с пехотой в подвале разрушенного дома на опушке леса. Спать не пришлось — духота. Поднялись на свежий воздух и тут узнали о коварной вылазке противника: только что вырезали наш пулеметный пикет, выставленный метрах в 200-х от дома, в подвале которого мы находились. Все посты слышали оклик: «Стой, кто идет?» и ответ: «Свои». А очередная смена караула обнаружила у обоих пулеметчиков отрезанные головы. Все были убеждены, что это, конечно, дело рук наших предателей, воевавших на стороне немцев.
Утром, когда рассвело, увидели, как немцы лазают по нашим дымящимся танкам. Взяли у пехотинцев карабины, подползли к танкам метров на 200 и открыли по немцам огонь. Те мгновенно исчезли, залегли за танками.
После событий на окраине Дойчендорфа нашему погоревшему и убавившемуся экипажу дали отоспаться двое суток в ближайшем батальонном тылу, километрах в 10 от боевых позиций танков (тыл танкового батальона — это несколько автомашин — «студебеккеров», в которых размещена довольно мощная радиостанция, 3—4 штабных работника, служба продснабжения с полевой кухней и некоторое другое тыловое хозяйство. Как правило, все это располагалось в захваченном населенном пункте, иногда в лесу). Впервые в жизни проспал подряд двое суток с одним коротким перерывом на очень хороший обед. Весь приштабной народ (офицеры, шоферы, связные, писарь и повара) очень заботливо, даже трогательно относились к горевшим экипажам, возникавшим почти что с того света.
Через 2 дня нас подняли срочно принимать снова тридцатьчетверку, выходящую из полевых ремонтных мастерских. Включили в экипаж нового комтанка лейтенанта Василия Садохина.
И снова — под Дойчендорф. Здесь остатки нашего 2 ТБ под командованием самого боевого комбата капитана П. И. Громцева заняли оборону на опушке леса напротив неподдающегося нам Дойчендорфа.
По ночам один танк выдвигался вперед и обстреливал дорогу, ведущую в Дойчендорф, по которой немцы в темноте усиленно передвигали свои войска. Выделялся на обстрел этой дороги всего один танк, т. к. боеприпасы у всех были на исходе, и количество орудийных выстрелов ограничивалось. В первую же ночь по прибытии поставили на обстрел дороги и наш экипаж. На время обстрела в лес справа метров на 100 выдвигали две пары автоматчиков в охранение: правый фланг у нас был открыт, и никто не знал, что там в лесу делается.
Не успели мы сделать и пяти выстрелов по очень смутным силуэтам на дороге, как прибегают автоматчики из охранения и сообщают, что по всему лесу в нашем направлении идут, громко крича, немцы. Быстро отходим назад и чуть — от леса, разворачиваем танк в сторону леса и, когда крики стали слышны нам, открываем по лесу огонь из пушки и 2-х пулеметов, простреливая лес слева направо и справа налево. В ближайший кустарник, находящийся в мертвой зоне башенного оружия, бросаем гранаты.
Во время обстрела леса вышел из строя башенный пулемет, это сразу осложнило дело. Пришлось быстро разбирать его внизу на боеукладке в темноте на ощупь, оказалось — сломался выбрасыватель гильз (вот где очень пригодилась тренировка в танковой школе и разумное соревнование: кто быстрее с завязанными глазами разберет весь пулемет и полуавтоматику пушки). В ЗИПе выбрасывателя не оказалось, и при первом же затишье пришлось бежать за ним к ближайшим танкам, находящимся метрах в 400-х от нас. Сбегал, выпросил в одном из танков запасной выбрасыватель, вернулся, собрал пулемет, После замены выбрасывателя долго еще держали лес под обстрелом
Наутро осмотрели лес — весь он был усеян убитыми немцами — это была отчаянная психическая вылазка пьяных немцев с фаустпатронами на танки.
ПОСЛЕДНЯЯ ТАНКОВАЯ АТАКА
После недельного топтания под Дойчендорфом в Восточной Пруссии, где-то под Браунсбергом (ныне - польский Бронево), о чем я вкратце рассказал выше, нашу 183 танковую бригаду(вернее - оставшиеся 15 - 20 танков и самоходок Су-85) сняли с занимаемых позиций и поставили задачу захватить населенный пункт Ляук, расположенный тоже где-то недалеко в этих краях. К утру, перед рассветом прибыли в назначенный район и заняли исходную позицию на окраине леса метрах в 700 - 800 от этого самого Ляука. Танки расположились на окраине леса с интервалом 30 - 50 метров, точно по боевому уставу, что случалось не часто. Каждому экипажу поставили индивидуальную задачу, направление движения, ближайшую цель, назвали все сигналы - на начало атаки, на перенацеливание, конец атаки и т.д. Это все было сделано на местности на рекогносцировке командиров танков.
Рекогносцировка командиров танков на исходных позициях - самый психологически напряженный момент в жизни экипажа танка. Все уже подготовлено к бою, двигатели еще не остыли, с брони сброшено все, что может гореть и мешать, экипаж томится в ожидании. В бою весь сосредоточен на своих обязанностях: забрасываешь в ствол пушки пудовые снаряды (унитарные патроны, то есть гильзу вместе со снарядом), ловишь на откате ствола пушки горячую гильзу и за борт ее в открытый люк башни на головы автоматчикам (они, естественно, орут, матерятся), следишь за откатом орудийного ствола, загоняешь в ствол новый снаряд, следишь за работой спаренного пулемета, меняешь диски, успеваешь между выстрелами пушки выглядывать из люка, смотришь, что делается вокруг танка, что делается на позициях противника, лихорадочно протираешь триплексы перископов, постоянно запотевающие, успеваешь обменяться жестами с командиром танка и стреляющим. И ни о чем другом в бою не думаешь. А во время рекогносцировки командиров танков все совсем по-другому. В голову лезут всякие мысли, воспоминания. Что-то делают сейчас твои друзья, одноклассники, однокурсники и та, которая останется в памяти на всю жизнь, как первая трепетная несостоявшаяся юношеская любовь. И каждый думает о том, повезет ли, останешься ли жив, ведь кто-то обязательно погибнет на этот раз. Кто-то негромко запевает свою любимую песню, кто-то спешно строчит письмо на родину. Но вот, командиры танков возвращаются, доводят до сведения всего экипажа задачу. Нам - овладеть правой окраиной Ляука. У противника артиллерия, пехота в траншеях с фаустпатронами, танки не обнаружены разведкой. Все посторонние мысли исчезают, теперь ты всем своим существом в бою. Следует общий сигнал - заводи... вперед. Одновременно выходят из леса все танки, начинают бить танковые пушки. Где-то позади танков идут бронетранспортеры и дают целеуказания сплошными огненными струями - трассами из счетверенных малокалиберных пушек, еще только- только начинает рассветать... Врываемся на окраину, перед нами кладбище, идем через него, останавливаемся и ведем огонь с места по подвалам, откуда появляются мерцающие огоньки выстрелов, по обозначившимся траншеям. По радио следует команда - перейти на левую окраину Ляука, там фаустники сожгли несколько наших машин. Перемещаемся по окраине этого, не то поселка, не то деревни, не то маленького городка - основная его часть впереди в низине, с этой окраины не видно. В некоторых домах уже наши автоматчики, стреляют из окон куда-то вперед, никаких жителей не видно. Встали рядом с крайним домом, в нем наши автоматчики, стреляют тоже куда-то по подвалам и чердакам редко расположенных впереди домов. Выдвигаемся вперед дома, осматриваемся. Впереди вспыхивают частые огоньки выстрелов в нашу сторону — идет перестрелка с нашими автоматчиками. Наконец, замечаем впереди, метрах в ста еле заметный бруствер хорошо замаскированной траншеи в прилегающем к крайним домам редком лесочке. Заметили траншею по показывающимся то в одном, то в другом месте каскам и головкам фаустпатронов. Ага, голубчики, сейчас мы вас выкурим оттуда. Бьем по брустверу из пушки и из спаренного с ней пулемета. Из траншеи выскочило несколько фигур и бросились вниз по склону, уходящему от нас. Крышки моего люка и люка командира танка у нас, как всегда, открыты, застопорены, ведем наблюдение, прикрываясь ими. Вдруг, в очередной раз, когда после выстрела пушки смотрим вперед, стараясь определить, откуда могут бить по танку фаустпатронами, у меня над головой возникли огненные всплески, командир танка Василий Садохин, державшийся правой рукой высоко за крышку своего люка, вскрикнул и опустился вниз, я тоже мгновенно юркнул вниз, автоматчики, располагавшиеся на броне сзади башни, застонали.
