— Если б вы только знали, с кем говорите, вы отвернулись бы от меня, бежали с омерзеньем прочь…

— Ни в коем случае! А с кем имею честь?..

— Я самый обыкновенный вор. Обокрал банк и удрал с деньгами.

— С какой целью совершили вы эту глупость? — осведомился незнакомец без малейшего удивления в голосе.

— С целью великой, общенациональной. Чтоб в течение нескольких лет нажить в Америке и Австралии капитал и залить Польшу потоком золота. Но украл я также и для себя, желая тем самым возродиться духовно.

— Это вам не удастся, никто еще не возродился благодаря богатству, сами увидите.

— Ах, даже и не увижу, потому что завтра же утром все это богатство переложу обратно в сейф.

— И разумно поступите.

— Что делать… Украсть украл, а бежать с награбленным не могу. Страх отнял у меня силы, я схожу с ума от страха, преследуют меня призраки, всюду полно духов… Каждую минуту я могу выдать себя… Какой фарс!.. Какая мука!

— Этот страх спасает вас от окончательной гибели. Он словно лихорадка во время болезни: это говорит о том, что организм борется со смертью. Для такого дела вы мелки… Хорошо еще, что все можно исправить. Если б вам удалось скрыться с деньгами, это было б для вас большим несчастьем.

— Положим, это вы зря… Мне б только перебраться через границу… Мне нужен простор, океаны и материки… Я создан быть сыном солнца, а прозябал кассиром в банке, где заправляют мошенники… Я задыхаюсь от жажды подвигов, а живу в подземелье, прикованный к жене и четверым детям, которых давно пора отравить мышьяком или топором зарубить… Ах, свобода!!! Дремлют во мне великие силы, гениальные идеи, эпохальные открытия… Я овладел капиталом, который даст мне возможность выйти на мировую арену…

И вдруг он смолк, сорвавшись с вдохновенных вершин, не понимая еще, что случилось. Мандолина затренькала назойливо и нагло, из-под искусных пальцев виртуоза вырвалась пошлая песенка — точно грязью окатил. Это насмешничала «Титина», пустая и глупая, заигранная до омерзения.

— Довольно, довольно! — закричал Спеванкевич, затыкая уши.

Но музыкант с невозмутимой жестокостью дотренькал до конца куплета и повел сначала. Кассир исторг глухой крик ярости, еще аккорд, и он ринется на мучителя — но как раз в это мгновение мандолина смолкла. Кассир тяжело упал на тачку — прямо на портфель.

— Я полагаю, у вас нет теперь иллюзий насчет собственной особы?

— Никаких! Но знайте: я сижу на трехстах семнадцати тысячах долларов!

— Подразумевается, они в портфеле?

— Подразумевается… Но и это еще не все. В карманах тысяч больше ста — злотые, франки, фунты. И все это, выходит, я должен вернуть?

— Деньги ровно ничего не значат.

— Деньги… Но ведь триста семнадцать…

— Чушь! Цифры — фикция. Взгляните, вон Полярная звезда, еще светло, поэтому она едва заметна — вон там… Видите?

— Вижу…

— Так вот… Ученые хотят запугать меня астрономическими выкладками, утверждая, будто путешествие на эту прекрасную звезду продлится сорок семь лет со скоростью трехсот тысяч километров в секунду — попробуйте перемножить эти цифры с карандашом в руке да поразмыслите над тем, что получится. А я вам скажу: стоит мне пожелать, я мгновенно там окажусь да могу вас еще с собой прихватить. Хотите?

— Нет! Нет!!!

— Глупец! Не бойтесь, вот уже две недели, как я бываю там ежедневно и всякий раз возвращаюсь без помех обратно.

— Ах, умоляю, не надо… Сжальтесь!..

— Впрочем, ладно… Какой мерой пользуются люди? Цифрой. Но вы не поразите меня и миллиардом долларов. Подите прочь со своим дурацким портфелем: с ним или без него вы в этом мире жалкий идиот, а я, у которого за душой ни гроша, — владыка космоса, я обладаю тайной земных стихий, читаю сокровенные мысли человека, знаю прошлое и будущее, ведаю секрет жизни и смерти… Хотите знать, когда наступит ваша смерть — год, месяц, день и час?

— Нет! Нет! Ни слова!.. Молчите!

— А что с вами будет завтра в это самое время?

— Не хочу! Хотя, по правде сказать, только это меня еще всерьез интересует… Нет! Ради всего святого, не говорите: лучше ничего не знать. Что будет, то будет.

— И вы с этим портфелем в руках намеревались завоевать мир?! Поздравляю. Можете возвращаться домой.

— Ах, если б мне удалось вернуться…

— Удастся, удастся…

— А далеко отсюда до станции?

— Через пятнадцать минут дойдете.

— До свиданья… Может, вас не затруднит проводить меня немного?.. Становится все темнее… Страшно… Я могу заблудиться, по дороге на меня могут напасть… Если я вернусь без портфеля, то мне, собственно, незачем возвращаться…

— А мне-то какое дело?

— Но… Простите, пожалуйста, вы спасли мне жизнь, хоть я об этом и не просил, следовательно, вы некоторым образом обязаны…

— Какая наглость! Раз пошел такой разговор, можете вешаться снова, не помешаю. Прощайте!

— Сжальтесь! Не покидайте!

— Отвяжитесь! У меня нет времени на глупости, я тороплюсь на Полярную… Проке! Проке! Анаборас! Артамон!..

— Смилуйтесь надо мной… Господи!..

Маг запрокинул голову и раскинул руки. Он мерно дышал и, тихо постанывая, бормотал заклинания. Затем быстро-быстро замахал руками. Умолк и замер. Его силуэт рисовался на фоне мерцающей июльской ночи, длинный и тонкий, похожий на черный крест. Над его головой кружились две летучие мыши, пропадая и появляясь опять. Через некоторое время они призвали к себе третью, и образовалось черное подвижное кольцо, которое смыкалось и размыкалось, вращаясь в тишине с тревожным шелестом. Кассир наблюдал, готовясь внутренне пережить нечто чудовищное, кошмарное. Голова кружилась. Этот жуткий человек, который при столь странных обстоятельствах возник на его пути, этот ясновидец, к которому после стольких часов безумств и блужданий судьба привела его снова, внушал ужас. Он чувствовал его власть над собой. Он знал: только в нем его спасение, но не мог понять, как надо с ним говорить, как его задобрить. Он боялся сказать лишнее слово, чтоб опять не возбудить гнев, не вызвать каких-нибудь страшных проклятий, в чью силу теперь уже не мог не верить. Да, он верил! Властелин, возвратясь с Полярной звезды наделит его каким-нибудь могущественным и добрым словом, отчего на бандитов, подкарауливающих его всюду: на Главном вокзале, на улице, под воротами и на лестнице, найдет затмение, а ему самому удастся без приключений добраться до дому. В то же время этот маг может напустить на него порчу и заставить ночь напролет блуждать по округе, подвергаясь всевозможным бедам, а утром он опоздает в банк, и тогда, даже если он отдаст все до гроша, не избежать ему тюрьмы… В приступе безмолвного отчаяния Спеванкевич закрыл лицо руками и стал ждать неведомо чего, все надежды были уже потеряны. Внезапно он ощутил страшную боль в голове, точнее вспомнил о ней: душный приторный запах этого проклятого места обострил боль до невыносимости. Он застонал, сделав это, впрочем, как можно тише, схватился за голову руками — и боль каким-то чудом пропала…

Ибо над головой колдуна, чье астральное тело пребывало в это мгновение в квадриллионной пропасти вселенной, мыши вились уже черным роем. Бледное, чуть подернутое отблеском зари небо потемнело. От зигзагов и поворотов, которые выделывали летучие мыши, чтоб разминуться друг с другом, у Спеванкевича закружилась голова. Иногда этот рой сливался в огромный подвижный шар, перекатывавшийся по небу, иногда две-три отделялись от остальных и как бы под действием центробежной силы проносились перед самым носом кассира, и тогда он отскакивал с дрожью отвращения, стукаясь всякий раз затылком о ствол дерева. Наконец одна из них в неистовом своем кружении все-таки задела его — кассир громко вскрикнул, и в ту же секунду маг ожил, опустил руки и заговорил быстро-быстро, прерывающимся голосом.

— Божественное упоение… Сегодня я улетел гораздо дальше… Я был так близко от Млечного Пути — двадцать тысяч лет со скоростью света, триста тысяч километров в секунду — я сосчитал бы все звезды, если б существовало число, соответствующее их множеству… Я был богом… Единым и одиноким, царствующим над океаном миров… Был богом, значит, им и остался! Двадцать тысяч лет туда и столько же обратно — бездна времени, которую один только я могу преодолеть — а на глупой земле, как я вижу, ничего не изменилось, даже ночь еще не наступила. И этот олух сидит, как сидел…