– Честное слово, мне так казалось. Какое–то время я даже была уверена в этом.
– И припасла серной кислоты, чтобы плеснуть мне в глаза?
– Почти. Хотела Алпу рассказать, а потом вместе с ним застукать вас.
– Плохой из Алпа компаньон, он же всегда на охоте.
– Виктор буквально ел тебя глазами. А мне было завидно, потому что на меня он никогда так не смотрел.
– Просто жаль, что я сама этого не замечала.
Тихо, как привидение, в кухню проскользнул Наурис и хотел стащить мясо, но его уличили и начали стыдить.
– Нам с Илгонисом смертельно жрать хочется! – оправдывался он, как плаксивый, обиженный мальчик. Немного сутуловатый, но очень даже симпатичный, мускулистый.
«Илгонису сейчас семнадцать, значит, Наурису уже двадцать один», – подумала Карина.
– Всем хочется! Сейчас сядем за стол, – сказала Спулга.
– Если бы вы из своих яств пожертвовали нам хоть косточку, мы бы удалились и не стали мешать вам.
– У меня же сегодня день рождения.
– Мамуленька, я прекрасно это знаю и еще утром поздравил тебя восемнадцатью поцелуями. Илгонис тоже знает, он же тебя поздравил горшком с георгинами.
– Азалией, – поправила Спулга.
– Ну ладно, георгиновой азалией.
– Куда вы собрались?
– Нам просто скучно будет смотреть, как вы киряете! Илгонис хочет показать мне свою новую гоночную машину, может, по дороге высосем по коктейлю в какой–нибудь кафушке.
– Но чтоб не позднее десяти были дома. У Илгониса утром тренировка, – строго сказала Карина. – И никаких коктейлей!
– Мы же пьем только безалкогольные – молочные.
– Не зли меня, – сказала Карина тем же тоном. – Мама с тобой не справляется, а у меня ты получишь трепку в два счета!
– Я убегаю, я испугался, мне тут угрожают насилием! – Наурис быстро выскользнул из кухни. Он и в самом деле немного побаивался Карины, и ему было неудобно: раза два она видела его на улице изрядно выпившим, но ни отцу, ни матери, видно, не сказала об этом. Если бы сказала, то не обошлось бы без воспитательных бесед.
– Как учится в институте?
– Ленится, мерзавец, – ответила Спулга. – Тянет с зачетами, знает, что из–за Виктора не отчислят.
– Может, лучше было бы, если бы поступил в политехнический?
– Виктор надеется, что Наурис продолжит его работу. Ничего, все в конце концов уладится, он ведь еще совсем ребенок. Такой возраст: уже не мальчик, но еще не мужчина.
– Для тебя он всегда будет мальчиком, так же как для меня Илгонис.
Тема разговора в гостиной переменилась, голоса перекрывали друг друга, значит, говорили о работе и ругали техническое снабжение. Наконец верх взял баритон Эдуарда Агафоновича.
– Надо отдать им должное: коньяк они не признают. Только водку. Но и хлестали ее, простите за выражение. Однако все это зря, профессор! Мы от них ничего не получим. Они только на обещания мастера! Никак не возьму в толк – то ли не могут достать эту аппаратуру, то ли боятся. Если все дело только в боязни, то надо попробовать их заинтересовать.
– Или, как в народе говорят, смазать, – вмешался Алп. И стал напевать на мотив известной песенки: – Смазать, смазать, а кого мне смазать? – всех подряд!.. Виктор, накапай мне еще немного.
Несмотря на свой большой рост, хмелел он обычно быстро.
Эдуард Агафонович, не слушая Алпа, продолжал говорить Виктору:
– Я думаю, что скорее всего они не могут. Чего им бояться подмахнуть и наше заявление – мы ведь устроили все почти официально, в худшем случае можно схлопотать замечание или выговор.
– Но они серьезные специалисты, – возразил профессор.
– Ничего мы не получим, – махнул рукой его собеседник. – Зря я пропивал с ними свое здоровье. Специалисты? Возможно. А вы думаете, специалисту не хочется после московской сутолоки подышать ионизированным воздухом Рижского взморья и покорчить из себя барина? Командировочные ему платят, гостиница и дорога – бесплатные, вдобавок на ваши деньги, профессор, я вожу их по кабакам и все время делаю комплименты. Такая командировка в пять раз приятнее отпуска. Если не больше.
– Стареешь, Агафоныч, видишь все в мрачных тонах.
– Нет, профессор, просто я тертый калач. Поэтому еще раз повторяю: придется ехать и искать деловых людей. Кстати, это и обойдется дешевле – по крайней мере, на все будет твердая цена, а не туманные обещания.
– Ящики и основания я вам сделаю даром, – вдруг выпалил Алп, обидевшись на то, что его как бы исключили из разговора.
– Ты правда мог бы? – растерянно воскликнул Виктор. – Алп, ты настоящий друг! Ты мне очень помог бы!
– Дайте только точные размеры и ищите электронику.
– Электронику нам соберут и смонтируют на уровне мировых стандартов. Быстро не получится, но у меня хоть будет гарантия, что не останусь с носом.
– Мы же не сможем оформить, – хмуро возразил Агафонович. Казалось, что возможность изготовить аппаратуру на месте ему явно не по душе. Должно быть, затрагивала его материальные интересы.
– Нержавеющая сталь вас устраивает?
– Конечно.
– Хотелось бы узнать, как он это провернет, – продолжал ворчать Агафонович.
– У меня, уважаемый, в отличие от вас, всего три маленькие премудрости, – Алп развалился в кресле. Агафоновича он считал гнидой, которой не место в этом узком, избранном кругу. Кроме того, его раздражали очень дорогие подарки, которые всегда приносил Агафонович – это ставило других в неловкое положение. «По крайней мере, к Виктору таким образом возвращается часть его денег», – хихикая, говорил Алп Карине. – Три маленькие премудрости, но с ними можно долго и сытно прожить. Если рабочий недоволен, я ему доказываю, что он сам во всем виноват, чтобы ему не взбрело в голову, что и начальник может быть виновен. Если недоволен мастер, я говорю ему, что он виноват вместе с рабочим, а если недовольны в объединении… нет, там недовольных нет: я щажу их нервную систему и наверх подаю только хорошие сведения. Потому что они любят хорошие сведения, с них ведь тоже спрашивают хорошие сведения, вот ради этого–то они и готовы кое на что смотреть сквозь пальцы. Это моя третья премудрость, а свои основания из нержавеющей стали вы получите, дайте только чертежи! Что, мало премудростей? Пожалуйста! Как многие начальники, и я знаю лучше, как мы будем жить, чем как живем. Еще?
– Алп, а ты не рискуешь? – строго спросил Виктор, но вряд ли он отказался бы от предложения, даже если бы Алп ответил утвердительно. Интересы клиники он ставил превыше всего.
– Бог дал человеку шкуру не для того, чтобы он сам с себя ее сдирал.
– Прекрасно, будем считать, что основания у нас уже есть, – враждебно подытожил Эдуард Агафонович. Он чувствовал себя немного обкраденным, но не очень об этом сожалел.
Стол накрылся как по мановению волшебника: подкрахмаленная скатерть спланировала точно на место, нигде не было ни морщинки; большие тарелки с холодными закусками одна за другой опустились на нее, поблескивая, рядами выстроились рюмки, а вилки, казалось, изготовились к тому, чтобы воткнуться в закуску.
Спулга ликовала.
– Надо подвинуть цветы, я расставлю бутылки, – сказал Виктор.
Как всегда, стали спорить и обсуждать, убирать цветы со стола или нет, и, как всегда, одержали верх те, кто утверждал, что на буфете они будут выглядеть еще красивее.
Профессор направился в кабинет, но на пороге остановился и переспросил, не желает ли все же кто–нибудь коньяка.
– Мне водки, как обычно, – сказал Агафонович, и Алп тут же присоединился: – Водки, чистой водки.
– А нам с Кариной чего–нибудь сладенького, – Спулга растянула в улыбке свои густо накрашенные губы.
– А молодежь?
– Молодежь будет примерной, – твердо сказал Алп. – Нечего приобщаться раньше времени.
– Не могло бы старшее поколение, мэм, показать нам пример, как отвыкать? – недовольно и в то же время язвительно спросил Наурис.
– Ты в самом деле хочешь выпить? – спросила Спулга.
– Просто я не желаю, чтобы за меня решали другие.