– Я работаю в Илзенском лесничестве.

– Документы!

– Извините нас, – вмешалась хозяйка. – Это все мои друзья. У меня вчера были именины. Мы почти и не танцевали, – она недоуменно пожала плечами, но тут из задней комнаты раздался плач ребенка, и она ушла к нему. Через дверь слышалось, как она успокаивала малыша, приговаривая что–то.

– Я не ношу с собой документы, – зло бросил блондинчик, глянув на жабо, как будто ждал от него указаний.

– Интересно, однако, – едет из деревни в Ригу и не берет с собой паспорт!

Двое из сидевших за столом встали одновременно и протиснулись мимо стола к двери.

– Спустимся за документами, – пояснили они. – Мы живем здесь же, в доме с улицы.

Они беспрепятственно вышли в коридор, взяли с вешалки свои куртки. Демонстративно – никакие возражения их не остановят.

– Только быстро обратно: у меня времени немного, – крикнул им вслед инспектор.

– Конечно, дядя! Мы мигом! – с нескрываемой издевкой раздалось в ответ. Уже с лестницы.

Теперь наши силы почти сравнялись, но угроза схватки осталась – ушедшим достаточно было устроить внизу шум или что–нибудь выкрикнуть.

Я был почти уверен, что револьвер у щеголя, хотя одет он был в прилегающий пиджак и такой «J. B. Rouge Fils a Liege» выпирал бы в кармане. Дело, конечно, совсем не в названии фирмы – скорее всего револьвер этой фирмы вообще был единственным в Латвии, в Прибалтике, может даже, во всем Советском Союзе, потому что сработан был еще до революции, а коррозия, как известно, за такой большой срок может съесть даже огромный кусок металла. Дело в системе оружия. Такой револьвер – их носили при себе городовые и лесники, обходя леса, – весил около килограмма, он большой и неуклюжий, как чайник. Куда такой денешь? Заткнуть за пояс?

Я не заметил никаких жестов–намеков, но они вдруг встали разом, все четверо.

– Пошли, генерал! В милиции нас ждут! – Щеголь, смеясь, похлопал инспектора по плечу, и тот от неожиданности растерялся. Тем самым он выпустил из рук вожжи, и распорядителем сразу стал главарь, обвешанный кольцами. – У нас тоже нет при себе никаких бумаг, поехали в милицию, там по своим каналам сможете проверить, кто есть кто. Пошли, нечего вшей искать, нам еще надо вернуться и допить водку.

Я было хотел вмешаться, но решил: не стоит – этот нахал аккуратненько сам себе роет яму.

Каждый из них схватил с вешалки верхнюю одежду, и, держа ее в руках, все во главе с Иваром вышли на лестницу. Шествие замыкал участковый инспектор, а мне было дано задание пригласить к выходу хозяйку квартиры.

Воспользовавшись этим, заглянул в ванную комнату, совмещенную с туалетом.

Нет, никого не было.

Подошел к задней комнате. Картина – женщина с ребенком – поразила меня своей красотой. И еще поразило то, что во второй комнате я не увидел беспорядка.

– Кто может остаться с ребенком?

– Свекровь.

Наверно, эта молодая мать тоже, стоя тогда между двумя комнатами – между той, что от разгулов провоняла винным перегаром, и другой, чистой и опрятной, – сама еще не знала, какая сторона затянет ее. В ее жизни все решится только с возвращением мужа из заключения. Жаль, но на судьбу крохи, лежавшего в детской кроватке, это тоже повлияет, только позже, а тогда и он находился как бы между этими двумя комнатами.

Я заглянул в кухню.

– Извините за беспокойство. До свидания.

В кухне было безупречно чисто. У стола сидела старушка и дряхлый старик. Только тут я заметил, как широко и неестественно у него раскрыты глаза, горевшие злобой. Мне не ответили, но я не обиделся: мне не столько хотелось с ними попрощаться, сколько посмотреть, не спрятался ли кто–нибудь в кухне.

Как только мы вышли на лестницу, щелкнул дверной замок и громко хлопнул засов. Старик или старуха? Заперлись, как от грабителей.

Фирменную девицу усадили в коляску мотоцикла и нахлобучили ей каску. Для меня осталось место за рулем «Жигулей» – между задержанными должен сидеть кто–нибудь из наших, чтобы они не могли ничего выбросить из карманов, переговариваться и вообще чтобы не чувствовали себя чересчур свободно.

В зеркальце, через которое я все время наблюдал за движением сзади, – ехать пришлось очень осторожно: машина была перегружена, ведь нас было шестеро довольно плечистых мужчин, – я заметил, как нахмурился обладатель жабо. Не знаю, каково было другим, но этот наверняка понял, что попался на удочку и, конечно, не из–за их пьянки явился районный инспектор с машинами и мотоциклом.

В отделении доставленных усадили в ряд перед столом дежурного – вся скамейка оказалась занятой. Один за другим, подходя к столу, они выкладывали содержимое своих карманов: зажигалки, сигареты, расчески, мелочь и другие пустяки. У кого же револьвер? Очередь щеголя–павлина еще не подошла, а мне надо было срочно отлучиться – согласовать с одним из коллег наши совместные действия по обезвреживанию взломщиков гаражей.

Уладив свои дела, я возвратился и в коридоре столкнулся с Иваром.

– Револьвера нет! – растерянно сказал он.

– А вдруг это совсем не та группа? Что, если Лей Ненасытный действительно только мимоходом нанес визит? Кроме того, может…

– Нет, это они! Из Московского района уже за ними прибыли. Их там знают. Самое ужасное – теперь я, кажется, знаю, где был револьвер. Тот, с брошью, обвел меня вокруг пальца. Ведь они по очереди брали свою одежду с вешалки в коридоре. Этот павлин тоже. Только он взял не свое пальто, а солдатский ватник с серым воротником из искусственного меха. Пальто осталось там, это я хорошо помню! Щегольское, длинное пальто с пуговицами–гербами. Револьвер лежал в кармане пальто, поэтому он и взял ватник.

Атлет выглядел совсем растерянным, потому что сознавал свою вину. Я тоже – по крайней мере, частично. А если говорить откровенно, виновен я был всего лишь теоретически.

– Старик запер дверь надежно! Ни за что больше не откроет.

– Револьвер оставлять нельзя. Сотрудники из Московского района сейчас поедут с обыском, один из них уже помчался за списками украденных вещей.

Теперь атлет совсем был не похож на того парня, который умеет только тщательно записывать, каким он выглядел в кабинете, где допрашивали главаря взломщиков гаражей.

Я возвратился в свой кабинет и снова так зарылся в дела, что о происшествии совсем забыл, если бы мне не позвонили и не напомнили о нем. Тогда было очень много работы: Шефа только что перевели на высокий пост, и я практически остался один. Часть начатых дел начальство обещало распределить между моими коллегами, но, когда начали это делать, некоторые стали возражать, выдвигая разные, вполне обоснованные причины. Но начальство старалось быть последовательным; помощника мне не навязывали, а разрешили выбрать самому. Сделать правильный выбор очень важно – ведь помощник должен быть таким, на которого ты всегда можешь положиться как на самого себя.

Зазвонил телефон.

– Говорит Ивар Хинтенберг…

– Слушаю вас… – ответил я приветливо. Приветливый тон по телефону еще никому не принес вреда. Я не знал, кто такой этот Ивар Хинтенберг, потому что тогда нас не познакомили.

– И все же револьвер у этого щеголя был!

– Надеюсь, говоря так, вы опираетесь не только на твердую уверенность, но и на факты. – Это я говорил уже без прежней любезности. Просто я не люблю переливать из пустого в порожнее, да еще в такое время, когда дел по горло. Как только он упомянул про револьвер, я, конечно, сразу понял, кто звенит.

– В кармане пальто я, разумеется, уже ничего не обнаружил. Как только мы попали в квартиру, я обыскал пальто. Припрятал старик – это точно.

– Тогда почему вы делаете такие смелые выводы?

– Внутренний карман был в свежих масляных пятнах. Ведь револьвер старый, его часто приходится смазывать. Потом протирай сколько хочешь, но хоть капля, а все равно просочится и испачкает. Пятен много, есть даже на подкладке.

– А что говорит девица?

– Говорит, вообще не знает, чье это пальто. Ее это, видите ли, не интересует. А щеголь на допросе отпирался отчаянно, но вдруг сознался: вместо пальто надел ватник потому, что на дворе было холодно. Деваться–то ему некуда – свидетелей, которые его видели в этом пальто, отыщется немало. Понимает, сволочь! Если выяснится, что револьвером угрожал именно он, то подмена пальто ватником и масляные пятна в кармане имеют известное значение.