Я всерьез не принимал ни его версии, ни гипотезы полковника относительно маньяка. Но разговор с Лигитой мог хотя бы позволить поглубже заглянуть в судьбу человека, а эта молодая и привлекательная женщина меня, безусловно, интересовала.

Она сознавала собственную привлекательность и всячески старалась подчеркнуть ее — и тембром голоса, и таинственной улыбкой, и лукавым взглядом. Очевидно, подобный флирт был в ее натуре и обеспечивал ей успех среди не особенно разборчивых мужчин.

— Марис отвез ребенка к своим родителям, ведь здесь никто не может теперь поручиться за человеческую жизнь, — сказала она. — А мне завтра снова надо на работу, а от его предков добраться до Риги не так просто.

Силинь извлек из портфеля портативный кассетный диктофон, установил его на невысоком журнальном столике, вместе с диваном и двумя креслами образовавшем традиционный уголок отдыха. Пока он, щелкая клавишами и переключателями, проверял аппарат, я осмотрелся. Лигита не преувеличивала: в комнате действительно царил беспорядок. И, насколько я мог судить по своему опыту соломенного вдовца, возник он не за день и не за два. На столе и подоконнике валялись газеты и раскрытые книги, в вазе — засохшие цветы, на пыльном столике — надувной крокодил и другие игрушки, на откинутой крышке бара стояла неубранная чайная посуда, как бы удостоверяя нелюбовь Лигиты к соблюдению элементарных норм домоводства.

Однако сама хозяйка, хотя и не ожидавшая гостей, выглядела на удивление элегантной и ухоженной. Видимо, себе она уделяла столько внимания, что на остальное его уже не хватало. Белый халат, домашние туфли на высоком каблуке, подкрашенные губы, брови и ресницы. От нее веяло свежестью и жизнерадостностью, и мне подумалось, что она, быть может, кого–то все–таки ждала.

— Во сколько обычно возвращается ваш муж? — словно угадав мои мысли, спросил Силинь.

— Обещал приехать после обеда. Он еще волнуется.

— А вы?

Лигита пожала плечами. Вопрос был исчерпан.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если я запишу ваши показания? — Силинь придвинул к себе микрофон и уже другим голосом продолжал: — Разговор с потерпевшей Лигитой Гулбис, 1956 года рождения, латышкой, звукооператором радиокомитета, подвергшейся нападению неизвестного злоумышленника. Заявите, пожалуйста, что согласны с таким способом допроса… Говорит гражданка Гулбис.

— Отпадный номер! Как раз для меня! — обрадовалась Лигита и тут же доказала свою профессиональную сноровку, поправив регулятор громкости. Затем скорчила кислую мину, но ответить все же не отказалась: — Я согласна, что мой голос при помощи этого третьесортного устройства будет записан на пленку низкой чувствительности.

Покосившись на меня, она подмигнула.

Это ее легкомыслие вовсе не понравилось Силиню.

— Попрошу вас сосредоточиться и серьезно подумать, прежде чем отвечать на мои вопросы. И не забудьте, что я задаю их не из любопытства, но в ваших собственных интересах, во имя закона и справедливости.

Впервые я слышал его говорящим столь официально. Наверное, он не забывал, что слова эти услышат и другие, и прежде всего — начальство. Вообще мало кто не страдает микрофонной лихорадкой, превращающей даже самые обычные слова в торжественную декларацию. Но тут я заметил, что во время этой его тирады диктофон был выключен, и мысленно принес лейтенанту извинения.

— Итак (щелк!), есть ли у вас или вашего мужа враги?

— Враги? Ну и вопрос! — воскликнула Лигита с неподдельным изумлением. — Какие же мы знаменитости!

Казалось, она уже целиком оправилась от душевного потрясения после ночного нападения и теперь от души наслаждалась ролью пострадавшей героини. «Отпадное ощущение!» — так это, наверное, звучало бы на ее языке, в котором это словечко сменило давно уже вышедшее из моды универсальное определение «нормально». И так говорит человек с высшим образованием, женщина, выросшая в семье ученых! Проще всего объяснить это протестом против утрированной утонченности ее окружения; но может быть, она и по сути своей — пустоцвет?.. Однако от дальнейших необоснованных выводов я воздержался и стал прислушиваться к разговору.

— Может быть, завистники? — не отставал Силинь. — Не спешите с ответом, попробуйте вспомнить, не оскорбили ли вы кого–то из соседей. Хотя бы невольно, сами того не желая. Какие у вас отношения с жителями поселка?

— Да никаких. Вот если бы здесь жил мой дорогой отец, они каждое утро справлялись бы о драгоценном самочувствии профессора. — Можно было подумать, что обиженной является Лигита, а не ее соседи. — А нас эти надутые мещане не замечают, у Мариса ведь нет ученой степени! Вспоминают, лишь когда им требуется помощь — портится электрический насос или крыша течет. Вот тогда требуется и профессорский зять. Хорошо, что он водки в рот не берет, не то спился бы, как жэковский сантехник.

— А на работе?

— В радиокомитете меня все любят, кое–кто даже слишком, — ответила Лигита, не смущаясь.

Мне не потребовалось даже повернуть голову: я и так знал, что антенна лейтенанта уловила этот сигнал. Однако он был достаточно опытным психологом и избегал двигаться к цели напрямик.

— Скажите, Лигита, звукооператор — это ведь, если не ошибаюсь, довольно редкая специальность. Почему вы избрали именно ее?

— Я даже не знала, что такая существует. Да и сейчас думаю, что при высокоразвитой электронике можно почти совершенно обходиться без таких специалистов. В школе я мечтала только о кино. Но у нас ведь режиссеры никого не берут со стороны, им нужны диплом и слава, а не талант и внешность, и поэтому роли молодых девочек играют тридцатилетние тети.

Силинь не мешал ей говорить. Допрашивай он кого–либо другого, он наверняка время от времени выключал бы диктофон, чтобы сэкономить ленту, но от Лигиты это не укрылось бы.

— Я кинулась во ВГИК, но там меня провалили уже на предварительном отборе, сказали, что ни Артмане, ни Радзини из меня не выйдет. Словно бы об интеллекте могут судить люди, даже не знающие, кто такая Лигита Берзинь… Тогда я узнала, что почти такой же институт есть и в Ленинграде. Все, что в Москве не признали, там приняли отлично — и интеллектуальный уровень, и фигуру, и так называемую очаровательную улыбку. Чудно, верно? К тому же оказалось, что у меня хотя и не развитый, но абсолютный слух. Вы даже представить не можете, сколько преподавателей предлагало развить его в частном порядке! — Она усмехнулась. — Кто знает, может быть, таким путем я рано или поздно и получила бы какую–нибудь ролишку. Но я встретилась с Марисом Алкасом и не стала связываться ни с какими частными преподавателями. Честно окончила факультет звукоинженеров. Устроиться на киностудию не удалось, так я и оказалась на радио.

— А там к вам относятся хорошо? Поклонников много? — Наконец, Силинь добрался до сути.

— Спасибо, не жалуюсь. Один, правда, последнее время стал слишком уж назойлив… Не сварить ли вам кофе? — Совсем некстати Лигита вспомнила о своих обязанностях хозяйки.

— А муж об этом знает?

— О чем? Ах, о Вилисе… Боже сохрани! Он так ужасно старомоден — если бы мог, запретил бы мне работать. Чтобы я растила малыша и ждала мужа дома. А я без работы сошла бы с ума.

— Понимаю, стремление личности к утверждению своей индивидуальности, — туманно проговорил Силинь. — А чем там занят этот Вилис?

— О, это великий спец! Ремонтирует нашу аппаратуру.

— А вам он, конечно, ремонтирует без очереди?

— Пусть только попробует тянуть резину!

Больше ничего мы от Лигиты Гулбис не добились.

— Вы считаете, она — любовница этого Вилиса? — спросил я, когда мы пустились на поиски Леона.

— Какого же черта тогда было ее насиловать? Нет, тут скорее действует принцип «Вей, ветерок»: сулить сулила, но не разрешила. Флиртовала, водила за нос, пока он не потерял самообладания и не набросился на нее.

— С эфиром за пазухой и заряженным пистолетом в кармане, — напомнил я.

— Да что сейчас гадать, к вечеру будем знать всю правду, — уверенно сказал Силинь.