Ночью Кутехину снова приснился уже знакомый сон. Снова, переполненный жгучей индейской яростью, скакал он сквозь тьму и в руке его полыхал факел. И все: и топот коней, и рвущийся из десятков глоток крик — сливалось в единую, бешено мчащуюся массу.

А Кутехин, вырвавшись вперед, не видел ничего, только цель, только бревенчатую крепостную стену, вставшую впереди. И осадив у стены коня, размахнулся и швырнул вперед факел.

И как бывает во сне, пламя факела сразу выросло, разбежалось по стене, залило заревом небо. А вокруг суматошно толкались кони, и Кутехин едва удержался в седле.

Кутехин открыл глаза. Наклонив над ним испуганное лицо, его трясла жена.

— Пожар! — кричала жена. — Вставай, Сережа… Деревня горит.

Кутехин вскочил. Низкие окна были залиты заревом…

В одних подштанниках, только накинув на плечи фуфайку, выскочил Кутехин на крыльцо.

— Чего горит-то?! — крикнул он пробегавшей мимо соседке.

Да арендатора нашего, говорят, подожгли!

— Кого?! — Кутехин мотнул головой, словно это могло помешать соединению жути еще не остывшего сна и этой озаренной пожаром действительности. — Нет! Нет! — прошептал он, вспоминая, что не к крепости скакали они, а к похожей на крепость стене телятника.

Опустив голову, Кутехин вернулся в дом.

— Ну что там? — испуганно выглянула из комнаты — она успокаивала проснувшихся детей — жена.

— Арендатора подпалили… — Кутехин взял с буфета бутылку, сдернул зубами пробку, но в стакан не налил, позабыл, поставил бутылку на стол.

— Потушат, может… — сказала из комнаты жена.

Кутехин не ответил. Приподняв краешек занавески, выглянул на улицу. Зарево стало еще сильнее и на снегу в палисаднике косо лежала тень скворечни.

— Не знаю, мать, чего и делать, — сказал он. — Опять приснилось, что индеец я, ну и вообще…

— Ну, чего ты? — жена вышла из комнаты и осторожно погладила Кутехина по спине. — Ну и чего, что индеец? Индейцы тоже ведь как-то живут…

После праздников приехала в Забелье милиция, и молодой следователь ходил по домам, пытаясь выявить поджигателей. Подозрение падало на механизаторов, но все они, как выяснилось, во время пожара спали у себя в постелях, и поджигателя так и не нашли, пока не заглянули в покосившуюся избенку, где жил дед Летунков.

В избе было нетоплено, а на остывшей печи, мертвый, лежал и сам хозяин. Милиционеры нашли в избе пустую канистру из-под бензина и решили, что Летунков и совершил поджог. На этом и успокоились, тем более что сам Летунков уже ничего не мог сказать в свое оправдание.

В субботу Кутехин с женой ходили на кладбище хоронить старика. Назад они возвращались вдвоем.

Снежок опять стаял и грязно серели вокруг раскисшие поля.

Кутехин шел молча.

Только чавкали выдираемые из грязи сапоги.

— А худые, мать, ноябрьские теперь стали… — неожиданно останавливаясь, сказал он.

— Так ведь худые, конечно… — вздохнула жена и тоже остановилась.

Кутехин посмотрел на нее и зашагал дальше по раскисшей дороге. Покорно зашагала за ним и жена Кутехина,

А серенький, по-прежнему, сеялся с неба дождь…