Чистый луч солнца сверкнул на бутылке; и она вспыхнула изнутри, как путеводная звезда во мгле этого холодного сарая.

— Ящик? — сглотнув слюну, спросил Петруха.

— Ящик… — усмехнулся парень. — Двадцать бутылок, мужики, ставлю.

Усмешка парня не понравилась Кутехину — какая-то обидная снисходительность была в ней.

— А что делать-то надо? — спросил он.

— Да всего чепуха работы… Три избы из Домухина надо, мужики, сюда перетащить. С вашей техникой часа за два управимся.

Словно холодным ветерком дунуло в раскрытые двери сарая. Даже Петруха и тот отвел глаза от бутылки, узнавая парня.

Приехал этот деятель в Забелье полторы недели назад и сразу оформил в правлении аренду на откорм бычков.

Говорили про него, что в городе он собственный ресторан держит. Да… До сих пор об аренде слышали забельевцы только по телевизору и серьезно не соотносили ее с собой, думали, что арендаторы там, в телевизоре, и будут жить, где много чего живет, к Забелью никакого отношения не имеющего. Но не получилось…

— Чего уж… — узнав о договоре на откорм бычков, сказал тогда Кутехин жене. — Мозга у мужика, конечно, есть.

— Мозга… — накинулась на него жена. — Это у нашего председателя мозги не хватает! И дом бесплатно дали, и землю… Теперь лопатой можно гроши грести…

— А ты председателя нашего не знаешь… — усмехнулся Кутехин. — Он до обеда думает, как бы своих обжать, а после обеда, что самому украсть можно.

На этом тогда, в сентябре, разговор и кончился, тем более что новоявленный арендатор исчез, чтобы снова возникнуть в этот предпраздничный день в распахнутых воротах сарая, с бутылкой в руке.

— Из Домухина? — растерянно спросил Летунков. — Так ведь там всего три избы. Хоть и не живут в их, а все равно… Кладбище есть… Дедка мой похоронен…

— При чем тут кладбище? — спокойно ответил парень. — Я не кладбище буду перевозить, а дома. Да вы не думайте, мужики, все на законных основаниях. Вам только погрузить бревна и сюда вытащить. На два часа работы. А дорога подмерзла, так что не застрянете.

Он засунул бутылку в карман и спросил:

— Ну что? Договорились?

— Так чего уж… — как бы нехотя сказал пожилой механизатор Савушкин. — Раз у тебя с председателем договорено все, то чего…

— Договорено! — твердо сказал парень и глаза его сделались жесткими. — На этот счет, мужики, не беспокойтесь. И насчет машин я тоже договорился.

А Кутехина снова охватило непонятное оцепенение. Пока шла торговля, сидел он на корточках и неподвижно смотрел перед собой, мусоля уже потухшую папироску. Не сразу даже сообразил, зачем Летунков протянул ему десятку.

— Чего уж… — отводя глаза, сказал тот. — Раз такое дело, бери назад свою заначку. Может, детям чего на праздник купишь.

И вот погрузились, двинулись по подмерзшей дороге в сторону Домухина. На свежем снежке впереди четко отпечатались следы «Москвича». Как видно, с утра хозяин успел сгонять туда.

Это понравилось Кутехину и он успокоился, но миновали заросший кустарником выгон, выехали к Домухину и снова упало сердце. Все домухинские дома были раскатаны и пространство сделалось чужим, бесприютным… Между разбросанных по снегу бревен ходили незнакомые мужики.

Давно уже не жили в Домухине, и сам Кутехин знал, что и озолоти его, а не пойдет он сюда жить, но все равно жалко стало. Странное было чувство. Такая вот глупость, и поделать с собою ничего нельзя….

Впрочем, не легче было и другим мужикам.

Хмуро стояли они в стороне и курили, наблюдая, как грузят незнакомые мужики на машину бревна. Чего и говорить, работать они умели. Мешал правда Петруха, но его прогнали, и за руль автопогрузчика сел сам хозяин. А Петруха, обиженно крутя головой, отошел к своим мужикам и принялся наблюдать за работой.

В два часа, конечно, не уложились.

Пришлось сделать вторую ходку и — в темное время года утвердилась на нашей земле Советская власть — кончили работу уже в сумерках… Но хозяин сверх обещанного ящика добавил еще три «сабониса», и никто не взбунтовался.

А пока загнали машины на мехдвор, уже проступили на небе редкие звездочки… Слышно было в вечерней тишине, как стучат топоры на усадьбе арендатора. Там, задавив звезды на небе, ярко горели прожекторы, и приезжие мужики торопливо складывали похожие на крепость стены будущего телятника.

— Во, деловой, а! — сказал Петруха, когда выпили по первой и закурили. — Все Забелье теперь провоняет. И чего только председатель думает?

— А того и думает, что сунули, небось… — зло сказал Савушкин и оглянулся вокруг, словно высматривая, с кем бы сегодня подраться. Взгляд его уперся в старика Летункова. — А ты чего, дед, молчишь?

— Дак ведь Домухино жалко… — ответил старик и виновато шмыгнул носом.

— Вот гадство, а! — Петруха стукнул кулаком по ящику, на котором стояла бутылка. — Ведь знал, гад, когда подъехать к нам. Все высчитал: и что после получки, и что перед праздником. Задарма, можно сказать, обтяпал дело.

— Дураки мы… — сказал Кутехин. — А на дураках все задарма ездят.

И он снова потер рукою впалую грудь, растирая скопившийся там холод.

— Ладно, мужики… — вздохнул Савушкин. — Чего уж говорить теперь…

Нагнувшись, он вытащил из ящика непочатую бутылку и зубами содрал с нее пробку.

— Ну что? Домухино помянем, что ли?

— Можно и помянуть… — принимая стакан, сказал Летунков. — Ишь как повернулось все — своими руками и разорили деревню…

— Не мы ее разорили, дед! — перебил его Савушкин. — До нас ее в разорение привели. Я же помню, там еще жили старики. Так они просили председателя огороды отдать, а он не схотел, зараза. Вам, говорит, только землю дай, так вы шибко богато жить станете. И слушать никого не будете.

— Дак ведь так… — Летунков посмотрел на свой стакан и вздохнул, собираясь с духом, чтобы выпить его… — А сейчас другая установка. Сейчас наоборот считают…

— А! — очнулся от оцепенения Кутехин. — Херня это, мужики. У нас все делается, чтобы не народу лучше жилось, а чтобы начальству удобнее командовать было. Не… — он отодвинул свой стакан. — Не буду больше. Не идет сегодня зараза эта.

— Это тебе, Серега, Домухино жалко… — задумчиво сказал Летунков. — У меня самого будто комок в горле…

— А чего ее жалеть-то, прежнюю жизнь? — захохотал совсем уже захмелевший Петруха. — Вы чего, мужики? Чего в нашей жизни хорошего было, чтобы жалеть?

— Хрен его знает чего! — не ему, а самому себе ответил Кутехин. — Вроде и не было ничего хорошего, а все равно жаль.

Он встал.

— Ну я пойду, мужики, пожалуй…

— Ты этого… — Савушкин вытащил из ящика две бутылки. — Ты долю-то свою забери. Зря, что ли, вкалывал?

Кутехин махнул рукой, но отказываться от бутылок не стал. Засунул в карманы и молча направился к распахнутым в звездную ночь воротам сарая.

Возле переулка, в котором находился сельповский магазин, Кутехин остановился. Вспомнил о заначенной десятке и подумал, что, правда, неплохо бы чего-нибудь детишкам к празднику купить.

Но окна сельповского магазина, несмотря на обещанную по радио предпраздничную торговлю, были закрыты ставнями, и Кутехин повернул обратно. Снова его охватило нехорошее оцепенение. Вспомнилось вдруг, как приезжала два года назад родня из города, и за выпивкой двоюродный братан начал разоряться про архитектуру, ругаться, что сейчас и не разберешь, куда попал — все везде одинаковое. Хоть на Украине, хоть и в нашей глухомани… И Кутехин тогда почему-то очень сильно обозлился на брата.

— А на фига нужна эта архитектура? — сказал он. — Ты в магазин к нам зайди и сразу определишь, где находишься.

— При чем тут магазин?! Я про архитектуру, голова садовая, толкую.

— А я про магазин, что ни хрена нет. Одни полки пустые! — упрямо повторил Кутехин.

Братан тогда же после драки и уехал, но Кутехин до сих пор не жалел о ссоре.

Только вот сейчас вспомнил об этом, и еще тяжелее стало.