Затем она смотрит на меня, но не так, как обычно это делают врачи, не безучастно. Она смотрит на меня с непередаваемой скорбью и пониманием. Тогда-то я, наконец, осознаю, что все это время она знала правду. Она заходит в комнату, отпихивая в сторону осколок дерева.

— Что произошло? — спрашивает она.

Лаклан не оборачивается. Его губы сжаты в тонкую линию, ноздри раздуваются, глаза сужены. — Я убил его. Я…. — Он усиливает свою хватку на мне. — Я видел его. Я видел, что он….. — его голос ломается и замолкает.

Доктор Ратледж медленно подходит к нам. Она касается плеча Лаклана, и он напрягается. Затем она отстраняется и быстро произносит. — Это была самооборона, договорились? Он хотел напасть на тебя, и тебе пришлось защитить себя, выстрелив.

Лаклан поворачивается и смотрит на Ратледж. — Это была не….

— Лаклан, ты должен был защитить себя и Наоми. — Осмысленно произносит доктор Ратледж.

Лаклан кивает.

— Все закончилось, — шепчет она. И мне хочется знать, кому она это говорит, мне или Лаклану?

Я слышу шаги за дверью и бормотание голосов. Мама заходит в комнату. Всевозможные эмоции отражаются в ее глазах, когда она смотрит на безжизненное тело моего отца. Ее лицо поникает. Она бежит к нему и падает рядом на колени. Она рыдает так громко, что у меня начинает звенеть в ушах.

В разгар ее слез, доктор Ратледж говорит по телефону, кому-то судорожно что-то объясняя. Я знаю, что полиция и служба скорой помощи скоро прибудут сюда. Знаю, что они будут задавать нам с Лакланом вопросы. Я знаю, что они увезут моего отца в черном пакете.

Но одного я не знала точно. Я не знала, как мне выжить со всей болью, которую отдала мне Лана.

Спустя час я сижу снаружи на ступеньках, укутанная в плед. Огни полицейских машин мигают не переставая. Пять полицейских приехали на вызов. Трое из них постоянно входят и выходят из дома, что-то осматривая. Оставшиеся двое разговаривают с доктором Ратледж и Лакланом. Они уже поговорили со мной несколько минут назад, но я уверена, это не в последний раз, когда я с ними встречаюсь. Двое сотрудников службы скорой помощи идут по тротуару, везя носилки. Мама до сих пор внутри, до сих пор рыдает. Я не еще разговаривала с ней. Она ни разу на меня даже не посмотрела. Хотя, если бы она это и сделала, не думаю, что это изменило бы наши отношения. С воспоминаниями Ланы, а также с моими воспоминаниями, медленно возвращающимися ко мне, я вижу, что здесь даже не о чем разговаривать. Начать даже не с чего.

Я смотрю вперед. Лаклан приближается ко мне. Все это время он был Максом. Я все еще не могу уложить это в своей голове. Так много всего произошло, что я никак не могу уложить все это в голове.

Он останавливается передо мной. — Я еду на допрос.

Мои глаза расширяются. Я собираюсь встать, но он кладет руки мне на плечи и опускается передо мной на колени. — Это стандартная процедура.

— Я хочу поехать с тобой, — говорю я, мой голос хриплый от криков.

Лаклан улыбается, но улыбка не достигает его глаз. Он пытается сделать так, чтобы эта ситуация казалась лучше, чем она есть на самом деле. Хотя это пустая трата времени, потому что я понимаю, все очень плохо. Я знаю, что произошедшее в кабинете будет иметь для него серьезные последствия.

— Лаклан, я….

— Наоми, все нормально, — произносит он, его голос твердый.

Подходит доктор Ратледж и садится рядом со мной, обнимая. — Я поеду с Лакланом. Обещаю, все будет в порядке.

Мои глаза расширены и немного безумны. — Я не останусь здесь одна!

— Нет, ты здесь не остаешься. — Доктор Ратледж смотрит на Лаклана, а затем снова на меня. — Ты поедешь в больницу, чтобы тебя обследовали.

— Я не …я не готова... — Мой голос колеблется и сбивается, потому что я не могу подобрать правильные слова. Я не знаю, как сказать им, что не готова ко всем этим исследованиям. Разве мне мало происшествий за день? На некоторые вопросы я получила ответы, но есть еще целая куча таких, которые ожидают ответов. Эти ответы спрятаны где-то в моей голове и ждут, когда я их обнаружу. Но я слишком сильно боюсь их обнаружить.

Мое тело начинает дрожать. Позади Лаклана проходят двое полицейских. Я крепко удерживаю его за руку. Он прислоняется своей головой к моей. Один за другим его пальцы оборачиваются вокруг моей шеи. — Он больше не может причинить тебе боль, Наоми.

Он целует меня в лоб и встает. Я смотрю на тротуар, отказываясь наблюдать за тем, как он уходит. Прямо сейчас мне хочется перестать что-либо испытывать, но я чувствую все. Разве это не то, в чем так хороша была Лана? В удержании боли в заливе? Теперь я понимаю, какой безграничной была ее боль. Я кладу руку себе на голову, словно от этого боль утихнет.

Автомобильная дверь хлопает, затем - другая. Я слышу, как уезжает машина.

— Мисс?

Я поднимаю взгляд. Сотрудник медицинской помощи смотрит на меня со спокойным выражением. — Вы готовы ехать?

Свобода опьяняет, все верно, но когда моя жизнь начала рушиться у меня на глазах, мне открылась очередная истина: свобода имеет свою цену.

Сейчас же, мне просто хочется, чтобы кто-нибудь сказал мне, что это моя жизнь.

«Когда человек достаточно удачно живет внутри истории, внутри вымышленного мира, боль реального мира исчезает. До тех пор, пока история продолжается, реальности больше не существует».

Пол Остер

РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Год спустя...

Жизнь продолжается, и для нее не имеет значения, в порядке ты или нет.

Земля промерзла, покрывшись белоснежным одеялом. На дворе холодная зимняя ночь. Одна из тех, когда звезды ярко мерцают в небе. Я наблюдаю за всем этим с улыбкой на лице, благодарная за то, что на этот раз я нахожусь по эту сторону. Раньше между мной и внешним миром существовал барьер. Возникнув однажды, он надолго спрятал меня он этого мира.

В течение довольно долгого времени моя жизнь была поставлена на паузу. Я перестала дышать, перестала жить. Иначе говоря, я перестала существовать. Но за последний год, я попыталась вернуться к прежней жизни, хотя мы все прекрасно понимаем, что все произошедшее со мной изменило меня.

— Ты готова?

Я взглянула на Лаклана Максимилиана Холстеда. — Готова.

— Нам нужно поторопиться, — говорит он, его дыхание проявляется в воздухе клубами пара. — Мои пальцы вот-вот окончательно замерзнут.

Он встает на колени, вытаскивает спичку из коробка и проводит головкой по шершавой поверхности. Пламя оживает. Он смотрит на меня и улыбается, после чего подносит спичку к наконечнику фейерверка.

Бывают моменты, когда я ловлю на себе его взгляд, и прежде чем он успевает спрятать свои эмоции, я вижу печаль и тоску в его глазах. Мое прошлое все еще давит на него...на нас. Но становится лучше. С каждым днем раны становятся все менее заметными и болезненными.

Наконечник постепенно разгорается, и мы быстро отходим в сторону. Я цепляюсь рукой за руку Лаклана и думаю обо всем, через что прошла в прошлом году.

Мне поставили диагноз «диссоциативное расстройство идентичности[5]». Используются и другие названия для обозначения этого диагноза, такие как «расстройство множественной личности», «раздвоение личности». Оно связано с существованием в теле одного человека более чем одной личности.

Да, Лана была всего лишь еще одной моей личностью.

Всего лишь моим альтерэго.

Всего лишь частью меня.

А что насчет Макса? Да, его я тоже создала, но это уже совершенно иной поворот, который сбил с толку доктора Ратледж и всех остальных моих врачей. Я знаю, что не могу вернуться назад и изменить то, о чем думала и кого создала. Я просто знаю, что сделала все это лишь для того, чтобы выжить.

Я сосредотачиваю все свое внимание на куче разноцветных огоньков, появившихся в небе. В течение следующих двадцати минут мы поджигаем фейерверк за фейерверком. Вскоре я забываю про ветер, обжигающий мои щеки. Я просто живу моментом и наслаждаюсь шоу.