Мне кажется, что я кричу, но никто этого не замечает.

Отец Ланы удерживает ее руки над головой одной рукой и закрывает ей рот другой. Его штаны спущены, как и ее джинсы.

Ее глаза широко распахнуты в отчаянии. Они встречаются с моими, и она с тревогой смотрит на меня.

— Нет, — шепчу я.

— Я владею тобой, — пыхтит ее отец. — Твоя жизнь - моя.

— Нет, — стону я.

Ее отец поворачивается и смотрит на Макса. Он что-то кричит. Я не могу разобрать слова. Звук выключен. Все, что я слышу, это звук тяжелого дыхания Ланы.

Рот Макса быстро двигается. Отец Ланы отпускает ее, садясь на колени. Он встает.

Вот когда я заметила, что Макс тянется к заднему карману и достает пистолет.

— Стой! — кричу я.

Макс продолжает идти, и его указательный палец оборачивается вокруг курка. Он навел его прямо на отца Ланы.

Я бегу к нему. — Не надо! — кричу я.

Лана смотрит на Макса, пытаясь предупредить его глазами, чтобы он остановился. Ее отец отпускает ее руки. Она закрывает лицо; ее всхлипы заглушены руками. Ее отец поднимает свое тело и собирается встать.

Макс нажимает на курок.

Все происходит очень медленно, словно время сопротивляется, пытаясь остаться на месте, хотя твои действия продолжаются.

Пуля вылетает из дула. Она медленно пролетает в воздухе. Траектория идеальна. Пуля нацелена прямо в голову отца Ланы. Она попадает в него. — Уходи, — шепчет мне Лана. Ее глаза широко раскрыты, умоляя и прося, чтобы я покинула комнату.

Черные уколы ее зрачков привлекают меня, и я врываюсь в настолько мощный водоворот, из которого мне не выбраться. Все меняется буквально за секунду. Обычно у Ланы коричневая радужная оболочка глаз, которая делает ее тихой и уязвимой. Радужная оболочка, которая скрывает так много, сейчас темная, с кобальтово-синим оттенком.

Точный оттенок моих глаз.

Я падаю на пол и стону. Ощущается так, будто кто-то погрузился в мою грудь и вырвал оттуда всю мою жизнь. Мое дыхание вырывается поверхностными вдохами, когда боль начинает распространяться внутри меня.

Мое тело словно налилось свинцом. Для того чтобы идти, приходится прикладывать слишком много усилий. Но я все еще, каким-то непонятным образом, двигаюсь. Я смотрю на свое тело, как оно передвигается по комнате с невиданной прежде силой. Я застываю прямо над Ланой и ее отцом. Ее глаза, которые сейчас идентичны моим, встречаются со мной взглядом. Боль во мне начинает удваиваться.

Первая пуля пробивает кожу ее отца. Я в ужасе наблюдаю, как его тело дергается еще раз, прежде чем он падает назад на свою дочь.

Вот тогда-то и происходит невозможное: мое тело сливается с телом Ланы.

Невыносимо больно. Кажется, словно я пытаюсь пролезть через маленькое отверстие. Моя кожа растягивается, сопротивляясь. Нервные окончания покалывают. Я кричу во всю силу легких. Мое тело начинает дергаться. Я отчаянно пытаюсь поймать воздух над собой. Тянусь, тянусь, тянусь. Пытаюсь схватиться за что-нибудь, чтобы выбраться отсюда. Боль, поселившаяся внутри Ланы и разрывающая душу, переполнена демонами, ожидающими удобного момента, чтобы задушить меня. Их становится слишком много, и мои руки опадают на пол.

Мои глаза тяжелеют и опухают от слез. Я моргаю несколько раз, пытаясь прояснить их. Но реальность не дает мне времени, чтобы приспособиться. Она молниеносно врезается в меня.

«Я не Лана. Я не Лана. Я НЕ ОНА!» — кричит мой мозг.

Мое тело онемело. Мне тяжело дышать.

— Снимите его с меня, — задыхаюсь я. — Снимите его!

Произошло слишком много всего. Мой мозг перегружен. Он вот-вот готов взорваться. Я испытываю слишком много боли. Короткие стоны доносятся из моего горла.

На своих пальцах я ощущаю что-то влажное и липкое. Когда я поднимаю руку, то вижу, что моя кожа светлее, чем была раньше, а на запястье виднеются горизонтальные шрамы длиной около четырех дюймов. Кожа вокруг них слегка покрасневшая.

Мои губы дрожат.

— Я не она, — шепчу я.

Я поворачиваю голову и вижу голубоватые вены, бегущие под моей кожей. Что-то влажное и липкое? Кровь. Темная, теплая кровь, которая медленно стекает с моих пальцев вниз по моей руке. — Наоми.

Я смотрю на Макса. Он сталкивает с меня отца Ланы. Когда его вес спадает с меня, я с жадность втягиваю столько воздуха, сколько только могу. Макс бросает пистолет в сторону и смотрит на меня. Его лицо бледное, а глаза дикие. На его щеках брызги крови отца Ланы.

«Не моего отца. Мой отец никогда не причинит мне такой боли», — думаю я.

Макс удерживает мое лицо, смотря мне прямо в глаза, и повторяет мое имя снова, но на этот раз с большей заботой.

— Поговори со мной, — умоляет он.

И затем я моргаю. Это просто моргание. Но когда я снова открываю глаза, вместо Макса я вижу Лаклана.

Невозможно.

Мой разум издевается надо мной. Или, может быть, это мир играет со мной в одну из своих лучших игр? В любом случае, я неистово моргаю, надеясь, что ошибаюсь.

Но Лаклан все еще находится здесь, одетый в одежду, в которой еще секунду назад был Макс. Те же капли крови на лице. Его руки опускаются под мои руки, и он поднимает меня к себе на колени, обнимая за голову. Я лежу там, напоминая тряпичную куклу. Мои руки свисают по бокам. Мои глаза закрыты, и пока они закрыты, я вижу воспоминание.

Оно разматывается передо мной медленно, не оставляя мне ни единого шанса, кроме как поглотить все, что произошло. Лана играет на черном асфальте, но это не может быть она, потому что я прекрасно помню, как сама сидела там и рисовала. Я помню, как вокруг меня были разбросаны кусочки мелков. Помню, как напевала песню, которой научила меня няня. Мне было всего лишь одиннадцать лет. Солнце приятно припекает мне спину. Я продолжаю рисовать, выводя различные линии. И, когда мой рисунок почти готов, я сворачиваюсь в клубок на горячем асфальте прямо посреди своего творения и засыпаю. На этом воспоминание заканчивается. Я помню, что это был прекрасный летний день. Но Лана показывает мне оставшуюся часть воспоминания. Она показывает мне, как мой отец находит меня позднее. Он в ярости. Начинает спрашивать, какого черта я там делаю. Я нервно отвечаю ему, что спала. Его глаза слегка сужаются. Он смотрит вниз на мой рисунок и спрашивает, что я нарисовала. Я встаю со своего рисунка и смотрю вниз. На черном асфальте изображен набросок тела. Я не стала рисовать глаза, нос, рот и даже волосы…, но я наделила его сердцем. Потому что в моей одиннадцатилетней голове, сердце было всем, в чем нуждался этот человечек, чтобы удержать меня крепко в своих объятиях. На этом черном асфальте был изображен мой отец таким, каким я всегда хотела его видеть. Он принял мою любовь, безоговорочно полюбив меня в ответ. На этом черном асфальте было изображено все то, чего у меня никогда не было.

Мой же реальный отец начал ругать меня из-за беспорядка, который я устроила по подъездной дорожке. Сказал мне взять шланг, смыть все это безобразие, после чего привести себя в порядок. И когда я это сделала, он изнасиловал меня.

Мое тело начинает трясти.

Вся боль, которую я испытывала, была результатом попытки распутать темную душу, чтобы переплести ее с другой - чистой душой. Темнота отдает свои мрачные воспоминания в надежде, что эта девственная чистота сумеет спрятать всю боль.

Я чувствую, как руки начинают сжимать меня крепче. «Продолжайте сжимать, продолжайте поддерживать», — думаю я про себя. Может быть тогда, вся эта боль и агония оставят наконец-то мое тело.

Я смотрю вниз и, наконец, принимаю мысль, что кровь моего собственного отца растекается по полу, просачиваясь в трещины деревянного покрытия.

Тело, удерживающее меня, отстраняется. Я смотрю Лаклану прямо в глаза.

— Мне очень жаль, — хрипло шепчет Лаклан.

Эта моя боль. Только моя. Мое тело начинает дрожать, пока меня практически не сокрушают конвульсии.

Сразу после этого время ускоряется. Я вижу доктора Ратледж, стоящую в дверях. Ее лицо мгновенно бледнеет, когда она осматривает комнату. Ее глаза перемещаются от пистолета к Лаклану. Она достаточно быстро складывает все кусочки вместе.