Раненых поступало много. Иногда старшей операционной медсестре самой приходилось делать такие операции, как ампутация…

После освобождения Риги Ирину Александровну Овцыну перевели в 42‑ю армейскую хирургическую группу усиления, вошедшую в состав 19‑й армии 2‑го Белорусского фронта. Действовала эта группа непосредственно на передовой. Ирина вытаскивала раненых с поля боя, оказывала им медицинскую помощь — в общем, делала все, что могла. Всего она вынесла с поля боя более пятидесяти человек.

Дальше путь Ирины лежал через Прибалтику, Кенигсберг, Варшаву — в Германию. В составе своей армии военный медик Овцына вступила в Берлин. И вот настал день, когда она, как и тысячи других ликующих наших бойцов и командиров, на правах победителя расписалась на рейхстаге…

В июле 1945 года Ирина Александровна демобилизовалась и вернулась в родной Ленинград. Поступила в Педагогический институт имени А. И. Герцена. Закончила она его в 1948 году. А потом с мужем (он был военный) и ребенком уехала на Крайний Север, где снова оказалась в условиях трудных: жили в палатках, землянках. Через семнадцать лет — снова Ленинград. Ирина Александровна стала работать в системе Академии наук СССР. Прошло еще пятнадцать лет, и Овцына (теперь по мужу — Вейцман) вышла на пенсию. Сейчас воспитывает внучку и внука, которому в этом году исполняется два годика…

— Вот какая она, наша бывшая пионервожатая! — с гордостью сказал Петр, и в интонации его голоса прозвучали задиристо–веселые нотки детдомовского мальчишки далеких военных лет Петьки Иванова. — Ирина награждена орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени, медалями «За оборону Ленинграда», «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и многими другими.

Цыбин довольно заулыбался, как будто это его хвалили, будто это он боевые награды получил, и сказал:

— Ну что ты разволновался, Петро? В ней ведь еще тогда, в Сибири, эдакий внутренний огонек чувствовался. Не зря же все мы, мальчишки и девчонки, были так влюблены в нее! Да и мы, откровенно говоря, жили и живем, предъявляя себе особый счет. Ведь мы — ленинградцы. Самые что ни на есть настоящие, коренные!

— Ты прав, — откликнулся Петр. — Главное мое чувство сегодня можно выразить двумя строчками из песни:

Я счастлив, что я — ленинградец,

Что в городе славном живу!

От Невы повеяло холодком, тучи наплывали на город, на Марсово поле с полыхающим Вечным огнем у торжественно–печальных могил героев, павших за великую революцию, становилось грустно и пасмурно.

— Ну, поднимайся, старина. Не век же нам тут, на скамейке, сидеть! — сказал Иванов. — Побродим еще немного, а потом — ко мне, продолжим наш разговор. Лисичка моя поди уже заждалась…

— Послушай, Петя, а почему ты Людмилу свою лисичкой называешь? Она что — хитрая?

— Нет, — улыбнулся Петр. — Простая она, добрая и доверчивая. В людях только хорошее видит… А лисичка — так это потому, что девичья ее фамилия была Лисицына. Людмила Михайловна Лисицына. Очень многое она, бывшая девочка суровых ленинградских блокадных лет, сделала для меня. Спасибо ей… Ну, да это уже наше, личное. Пойдем–ка, дружище!

И они пошли из любимого старого сада, который в голубовато–туманной весенней дымке казался чудесным волшебным парком.