ней удобно, он о чем-то спрашивал ее и что-то отвечал. Но никогда особенно не

распространялся о себе.

– Сегодня ты не взяла обед, – сказал он, откусывая красно-зеленое яблоко.

Он запустил руку в пакет со своим обедом и вытащил второе яблоко. – Держи, это тебе.

– Откуда ты знал, что я не возьму обед?

– Я и не знал, – сказал он, откусывая огромный кусок. Он проступал под

его щекой, и ей было видно, как его острые зубы вгрызаются в кусок. – Но

яблоки хорошие, и я подумал, что ты не откажешься.

– Это с твоей яблони?

Он застыл и проглотил, даже не успев дожевать.

– Да.

– И что, в январе твоя яблоня плодоносит?

– Некоторые яблони могут цвести в январе, – сухо ответил он.

– Но только не яблони сорта пепин.

Она это знала, взглянув на яблоко. И видела, что его яблоня цветет и при

этом полна плодов, когда подглядывала, и теперь он стал в курсе, что она это

сделала.

Дэлайла посмотрела на яблоко в руке и потерла его о блузку, полируя до

блеска. Она чувствовала, как он хочет как-нибудь сменить тему. Помогая ему, она сказала:

– Тебе нравится, что я прихожу к тебе на обеденном перерыве?

– Конечно, – он бросил огрызок яблока в пакет.

– И я нравлюсь тебе так же, как и ты мне?

Он потер шею, подался вперед, чтобы заглянуть ей в глаза, и спросил:

– А как я тебе нравлюсь, Дэлайла?

Она посмотрела на него. Он знал, как нравился ей. Она ничего не скрывала.

Так почему он заставлял ее это произнести? Когда она увидела, что его темные

глаза слегка округлились, она поняла: Гэвин не верил в ее чувства к нему.

– Мне бы хотелось, чтобы ты пригласил меня на свидание.

Глава шестая

Он

Гэвин смотрел на девушку перед собой, пытаясь переварить только что

ею сказанное. Свидание. Немного перекусить, выпить по молочному коктейлю,

держать ее за руку, а потом обнимать. Возможно, будут поцелуи с

покусываниями, когда его рот приглушит ее тихие девчачьи стоны.

Он никогда не умел вести романтические разговоры. Одни девушки

бросали намекающие взгляды, пытаясь подойти поближе. Другие пытались

заговорить с притворной неловкостью, становясь все более и более

напряженными, когда он вежливо выслушивал все, что они говорили. К

счастью, большинство девушек приходили к выводу, что проще притвориться, будто его просто нет. Но Дэлайла была настойчива.

Отчасти это и влекло его к ней, но лишь отчасти. Ее абсолютное

бесстрашие успокаивало и вызывало доверие, а ее губы, кожа и очертания груди

под свитером были превосходным дополнением.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем, – соврал он.

– Врушка. Я только что попросила, чтобы ты пригласил меня на свидание.

И вне зависимости от того, заинтригован ли ты или в ужасе, ты должен думать

хоть о чем-нибудь.

Он не стал отрицать, а лишь посмотрел на нее и улыбнулся. Она была такой

красивой. Кажущаяся неземной кожа, немного веснушек, но при этом гладкая и

чистая, а когда она на него смотрела, на щеках появлялся румянец. «Эти глаза

хочется рисовать», – подумал он. Углем, и, может, слегка растушевать кончиком

мизинца. У Дэлайлы были широко расставленные глаза необыкновенной

миндалевидной формы, в них смешались серый и зеленый цвет, словно

бушующие волны, налетающие на камни и песок, на картинах в его Прихожей.

Ему хотелось нарисовать ее. Он возьмет эскиз вниз, сядет за фортепиано, слушая песню и представляя, как под нее оживет нарисованная Далила, как он

прижмет ее ближе и закружит в танце. И она почувствует его, руками коснется

его волос, а зубами потянет за воротник его рубашки, словно нетерпеливый

котенок, мурлыкающий у шеи.

– Гэвин?

Но в реальности Дэлайла ждала его ответ. Как они могут пойти на

свидание, если даже живут в разных мирах? Она – загадка в своей выглаженной

рубашке и юбке в складку, не сумевшая пока что отказаться от строгой формы

католической школы. Он – со спутанными волосами, в черной рубашке и

джинсах, что держались на честном слове.

– Не уверен, что я тебе подхожу.

На ее губах заиграла манящая улыбка.

– А я думаю, подходишь.

– Думаю, ты – опасна, – его левая бровь дразняще приподнялась.

Она хрипло и мягко рассмеялась, и этот звук проник внутрь, согревая все

тело.

– Вряд ли, Гэвин.

– И что мы будем делать на свидании?

Ее улыбка изменилась и стала такой серьезной, что он тут же поверил бы, даже скажи она, что земля стала невидимой.

– Выпьем по молочному коктейлю.

Он приподнял брови.

– И, может быть, пока будем долго гулять и пить их, ты возьмешь меня за

руку.

Гэвин рассмеялся.

– Давай-ка помедленнее.

– И будем говорить. Ты будешь говорить.

Его радость немного угасла.

– Слышала, именно так и делают на свиданиях, – добавила Дэлайла. – Но я

и так с тобой каждый день разговариваю. Скоро твоя очередь.

– Но разговоры – не моя сильная сторона.

– Знаю, – уверила его она.

– Тогда зачем тебе свидание с молочными коктейлями, держанием за руки и

неуклюжей болтовней?

– Потому что, – сказала она и облизнула губы, от чего они стали сочными, как яблоко, и манящими к поцелуям, – я шесть лет провела практически в

монастыре, а влюбилась в тебя, когда нам было по девять. И когда я заставляю

тебя сказать больше чем два слова за раз, то чувствую, что выиграла что-то

важное.

– Типа трофея из волос на груди? – поддразнил он.

– Типа войну.

Когда она так сказала, у него по коже побежали мурашки, но не от испуга, а

от восторга, что услышал это от такой хрупкой девушки, рисующей

кровоточащие кресты и безглазые черепа.

– Чего ты от меня хочешь, Дэлайла?

– Я хочу быть единственной девушкой, на которую ты бы смотрел, – и

никакого притворства, она всегда говорила так, словно ей ничего не стоило

быть открытой.

– Так уже и есть.

– И я хочу быть твоей девушкой, Гэвин Тимоти.

– Девушкой? Или другом-девушкой? – он чувствовал необходимость

предложить ей возможность отказаться.

– В одно слово. Девушкой. Возлюбленной. Как ни назови. Вот чего я хочу

от тебя.

– Возлюбленной? – поддразнивая, повторил он. – Самой лучшей?

Пожав плечами, она прошептала:

– Да.

Он отвел взгляд, размышляя, что бы это означало.

– Тебе стоит сначала узнать меня.

– Ясное дело. Я же не сидела с тобой под этим деревом все это время, и

знаю тебя не очень хорошо.

Взглянув на нее, он сказал:

– Я не о том, будто у меня есть какой-нибудь странный заскок, вроде фут-

фетиша. Имею в виду, что я другой.

– И скажу тебе снова, – улыбнувшись, ответила она. – Это очевидно.

– Я живу… в доме, – эти слова он выдавил с трудом, словно они были

тяжелыми, как мрамор.

Она прищурилась, размышляя над его словами, и он, издав слабый смешок, понял, что именно сейчас сказал. Выдохнув, он запустил обе руки в волосы.

– Нет. Не так. Все живут в домах. Но мой – другой.

– Из-за лоскутков? – спросила она, с надеждой приподняв брови.

– Нет, – но потом он понял, о чем она: Дом именно так и смотрелся

снаружи. Он настолько привык видеть его по-своему и воспринимать каждую

часть по отдельности, что перестал замечать грубые швы между частями кладки

и их странное расположение. – Хотя да. Ну то есть причина, по которой он так

выглядит, та же, почему ты носишь эти короткие юбки, а я – джинсы и ботинки.

– Словно каждая комната украшена по-разному, – предположила она,

улыбаясь, что понимает.

Вот только она не понимала. Комнаты не были украшены определенным

образом, они на самом деле были разными.

– Нет, Дэлайла. Дом, как и все внутри него, уникален. У всего свой стиль, потому что все в нем – живое.