Она закрыла глаза, понимая теперь, что все это было у нее в голове. Ей

никогда не хотелось туда возвращаться. Она будет держалась от Дома подальше, и Дом останется в стороне, пока она не закончит школу и не покинет Мортон.

И заберет Гэвина с собой.

Она отодвинула стул от кухонного стола и села.

– Длинный день? – спросила ее мама, не отводя взгляда от раковины.

– Да.

– Руку не намочила?

Не «Как твоя рука?» или «Болит?», а «Руку не намочила?». Дэлайла замерла

и посмотрела на бинты.

– Нет.

– Хорошо, – повернувшись, мама положила пригоршню помытого шпината

на доску на кухонном островке. Потом выдвинула ящик и вытащила нож.

Дэлайла уже видела его, но он казался здесь лишним. Рукоятка была из

слоновой кости, лезвие длинной и такое чистое, что сверкало, словно зеркало.

Ее руки охватил холод и по телу пополз к горлу.

Этот нож из Сарая.

– Мам, это твой нож?

– Наверное, – ответила Белинда, поднимая его и повертела, чтобы бегло

рассмотреть, после чего она принялась нарезать шпинат, обхватив листья рукой.

Не долго думая, Дэлайла потянулась к ножу и выхватила его из руки

матери. Он оказался горячим, жемчужного цвета рукоять ожила, на ощупь став

омерзительным слизнем. С криком Дэлайла бросила его в стену, в которую он

вонзился с ужасающим хлюпаньем. По звуку это был не нож, вошедший в

картину, пластик или дерево. Это был нож, попавший в грудь, пронзивший меж

костей что-то влажное и живое. С колотящимся сердцем она смотрела на стену, ожидая увидеть кровь или выползающих тараканов.

Но вместо этого нож какое-то время дрожал от силы столкновения, а потом

замер.

В комнате царило потрясенное молчание.

– Дэлайла Блу, – дрожащим голосом прошептала ее мама. – Что, ради всего

святого, с тобой?

– Это не твой нож, мам. Не твой. Это… – с тихим вскриком ее голос

оборвался. Нож зловеще подвинулся, тусклый свет на кухне отбросил тень на

синий рисунок. Но вместо сверкающей слоновой кости теперь было лишь

дерево – деревянная ручка обычного поварского ножа.

Белинда всплеснула руками с истерикой в голосе.

– Да какая разница, чей нож? Он не хуже остальных! Нельзя бросаться им в

чер… Хм, в стену!

– Но как?.. – произнесла Дэлайла, отступая назад, не в силах отвести взгляд

от ножа. – Не знаю, что происходит, но… не трогай его, – она все же

посмотрела в лицо матери, и ее голос стал ровным и пустым: – Не смотри на

него.

Дэлайла поднялась наверх и, пока искала телефон, услышала истерический

голос матери, говорившей по домашнему телефону с отцом. Голос скользил из

кухни по перилам, проскальзывал за закрытую дверь Дэлайлы.

– Верно! Она его бросила! В стену! Фрэнки, не уверена, что ей подходит

это место. И не уверена, что мы это перенесем… нет. Сначала рана, а теперь

метание ножей? – молчание. – Знаю, – еще пауза. – Да, я в порядке, – молчание

было долгое и тяжелое, после чего ее мама шумно и с облегчением выдохнула.

– Да, это хорошо, дорогой.

Дэлайла закрыла глаза и прижала пальцы к вискам, даже не чувствуя

любопытства узнать, на что согласилась ее мама. Голова снова болела, словно

что-то пыталось проникнуть внутрь.

«Хватит, хватит, хватит», – думала она, стараясь оттолкнуть это – чем бы

оно ни было. Она слезла с кровати и, сняв всю одежду, бросила ее в корзину для

стирки, даже не потрудившись рассортировать или понять, что она надевала к

Гэвину. Она открыла окно и выбросила все на лужайку заднего двора, после

чего захлопнула окно.

Ее мама еще говорила. Голос разносился вверх по ступенькам и по

коридору.

– Отошлите меня, – шептала Дэлайла. – Отошлите меня куда-нибудь.

На миг ей понравилась эта мысль.

Пока она не вспомнила о Гэвине. Ее день рождения стремительно

приближался, и хотя это означало, что скоро она сможет законно делать все, что

угодно, она не была уверена, что он последует за ней.

***

Дэлайла чувствовала, как в уголках ее сознания маячило безумие. В голове

возникло странное воспоминание, когда она маленькой присутствовала на

вечеринке по работе ее отца, проходившей в городском клубе в семи милях от

города. Дэлайла подцепила пальцем странную скатерть на столе и медленно

приподняла ее, охваченная невероятным любопытством, что под столом. Белая

пластмассовая поверхность была покрыта уродливой паутиной царапин и

пятен.

Она закрыла глаза, представляя, как скатерть накрывает на ее мысли, чтобы

спрятать истерику.

«Если я буду делать по одному делу за раз, – подумала она, – все получится.

Я напишу ему смс.

Сделаю домашнее задание.

Потом посплю, пойду в школу и забуду, что тот дом вообще существовал. Я

не сумасшедшая.

Я буду говорить с Гэвином только о хорошем и приятном, и этого хватит, пока мы не поймем, как вырваться из этого.

А Дом обо мне забудет».

Дрожащими пальцами она отправила Гэвину сообщение:

«Мне не хватало тебя в школе сегодня. Надеюсь, все хорошо. Мне

кажется, что я теряю рассудок».

Двадцать минут она делала домашнее задание, и когда уже почти все было

закончено, Дэлайла подпрыгнула от зажужжавшего на столе телефона.

«Ты потеряешь не только рассудок, девочка».

Глава двадцать четвертая

Он

Гэвин не пропустил ни единого дня в школе. Бывало, конечно, что он болел

– обычной простудой или несварением, а когда подхватывал грипп, то мог

думать только о маме – чьей угодно – кто убирала бы волосы с его горячего лба

или просто обнимала его.

Он открывал глаза и находил на Столе лекарство, безымянную бутылочку с

этикеткой с подробно прописанной инструкцией. Сок и миска горячего

куриного супа появлялись через миг и исчезали, как только становились

пустыми или остывали. Пианино играло тихие и успокаивающие колыбельные, и он проваливался в сон, не приносящий отдыха, а лишь заставляющий

пропотеть.

Он пропускал день-два, но всегда возвращался, как только простуда

отступала или он чувствовал себя получше.

Но сейчас Гэвин не был болен.

Этим утром в голове зудела необходимость встать, проникала в его тяжелые

сонные конечности. Он ворочался под одеялом, чувствуя неудобство. Не

открывая глаз, он понимал, что в комнате еще темно, и перевернулся на другой

бок, игнорируя позывы мочевого пузыря и спутанные мысли, собираясь спать и

дальше.

Его внимание привлекли звучащие вдали голоса – знакомые голоса, смех и

крики детей, бегущих, как он знал, по улице от конца квартала к школе. Но

было еще рано – ему и на часы не нужно было смотреть, чтобы понять, что у

него есть еще как минимум час.

Больше криков, за ними последовал звук мусоровоза, что проезжал каждую

неделю, когда он выходил.

Гэвин сел, и одеяло сползло на пояс. Озадаченно нахмурившись, он

посмотрел на тяжелые синие шторы напротив него, в щель между которыми

проскальзывали лучи желтого солнца и падали на ковер. В это время года

огромное дерево по другую сторону забора за его окном было голым – лишь

изогнутые ветки, образующие арки. И потому свет медленно озаряющегося

неба каждое утро заполнял его комнату, постепенно сменяя один пастельный

оттенок на другой. Потому он никогда не задвигал шторы, как и не закрыл ими

окно вчерашним вечером.

Убрав волосы со лба, он протянул руку к телефону, но отдернул ее, увидев, что на Столе лежит только шнур от зарядки. Он замер и, вспомнив свои

вчерашние действия, отметил, что перед сном подключил телефон заряжаться.

Гэвин свесил ноги с кровати и подошел к окну. Пол был холодным под

ногами, воздух покалывал по обнаженной коже. С каждым шагом занавески