захлопывались. Это напоминало ворчание родителя из-за плохо себя ведущего

ребенка. – Он не хотел тебя напугать, – объяснил он, хотя слова давались с

трудом. – Просто так Дом… расстраивается.

Дэлайла обдумывала услышанное, скользя взглядом по исписанному листку

с нотами. Он чувствовал, что она собирается задать очевидный вопрос.

– Такое уже случалось? – спросила она.

– Нет… – он попытался уклониться от прямого ответа: – Но я и девушку

домой еще ни разу не приводил, помнишь?

Было странно пытаться защитить и Дом, и их отношения с Дэлайлой

одновременно. От этих противоречивых чувств его подташнивало.

– Тогда откуда тебе знать, почему все так случилось?

Гэвин дернул одним плечом. Привычный жест ощущался сейчас

неправильным и нечестным.

– Просто знаю. Дом так похож на родителя. Он расстроился, когда ты

заговорила о моем уходе. Но он бы тебя не ранил. Он не плохой, Дэлайла.

Просто…

– Просто испугался, что ты уйдешь, – закончила за него она. Это

прозвучало как утверждение, словно она и сама долго думала и пришла к

такому заключению.

– Видимо, так. Все это в новинку… с людьми. Ему никогда не доводилось

делиться мной с остальными. Да и я никогда не хотел уйти. Похоже, Дом еще и

сам не знает, как решить эту проблему.

Дэлайла провела пальцем по гладким клавишам, мягко нажимая, чтобы

прочувствовать их поверхность, но не издать звук.

– Ты никогда не думал, что случилось с твоими родителями? Странно это, но после вчерашнего нельзя не задуматься, почему есть только ты и Дом.

Гэвин рассеянно нажал на несколько клавиш, медленно сменяющие друг

друга фа и соль, потом ми и соль. От этой темы он уже немного… устал.

Дэлайла не знала, сколько часов, дней, недель или даже месяцев он думал о

родителях, об объятиях матери, когда болел, о помощи отца, когда строил

самолетики, играл музыку, хотел… поговорить.

– Я думал о них все время. Когда мне было семь, я был одержим желанием

найти хоть что-то, но есть лишь одна фотография. У нее были каштановые

волосы. Это все, что я знаю.

Дэлайла скользнула рукой от его колена до середины бедра.

– Может, ты на нее похож.

Только прикосновение руки Дэлайлы к его ноге помогал сфокусироваться

на этой комнате и не давал Гэвину уйти в то место, где бывал редко и где думал

– по-настоящему – о матери. У Гэвина были ее волосы, ее бледная кожа и

большие темные глаза. Он видел на фотографии, что у них одинаковой формы

носы. Он прекрасно помнил, что у нее было лицо в форме сердечка и

сдержанная и осторожная улыбка. Гэвин подозревал, что и в этом они схожи.

– Я нашел фотографию в ванной пару лет назад, – сказал он. – Дерево там

вздулось от сырости, и я вытащил один из выдвижных ящиков, что плохо

держался. На дне лежала фотография.

Дэлайла ничего не сказала о том, как странно было найти фотографию в

таком месте, будто кто-то намеренно ее спрятал, да и Гэвин сам не раз задавался

этим вопросом, но вместо этого она спросила:

– А откуда ты знаешь, что это она?

– На фоне была коляска с ребенком, – объяснил он, – старая и

покосившаяся, явно из антикварного магазина или чего-то в этом духе. Думаю, она была, судя по фото, что я видел, немного странной. Эксцентричной даже. У

нее были длинные волнистые волосы, она носила безразмерные и свободные

вещи. Она была прекрасной, но похожей на хиппи. На бродягу. И с крыши

коляски свисали странные вещицы. Наконечник стрелы, перо, деревянный

медведь, несколько монеток и что-то еще, что я не смог узнать. Но некоторые из

них я знал. У меня был наконечник от стрелы, сколько я себя помню. Так что

коляска явно была моей.

Гэвин задумался, что Дэлайла может посчитать, что фактов слишком мало, чтобы делать вывод, но она уже загорелась новыми вопросами. Повернувшись к

нему лицом, Дэлайла согнула ногу и поставила колено на скамейку между

ними, прижавшись к его бедру. А потом совершенно естественным движением

она дотянулась до его руки и обхватила ее ладонями.

– Ты когда-нибудь спрашивал о своих родителях?

– Я честно не знаю, с чего начать, чтобы люди не поняли, что я там один, –

ответил он и сглотнул. – Обо мне заботятся. Меня любят. Если социальная

служба или еще кто-то узнает, что у меня нет родителей, то меня заберут. Меня

будут воспитывать там и разлучат с Домом. Когда я вырос, чтобы понять это…

я знал достаточно, чтобы понимать, как плохо это будет.

– И куда она исчезла? – спросила она едва слышно, глядя на его пальцы. –

Нам нужно это понять.

Здесь Гэвин обычно прекращал думать на эту тему. Он мог представить, что был несчастный случай, после которого он остался на попечении Дома, или

– что еще хуже – она намеренно бросила его там.

Но, как и ожидалось от Дэлайлы, ее это все не испугало.

– Мы должны отыскать объяснения, не дав при этом людям понять, что ты

живешь один… – она потерла свой средний палец о кончик большого. – Найти

способ, чтобы не подставить вас обоих.

В такой близи нельзя было не заметить, как ее ресницы касаются щек, когда

она моргает, как морщит лоб, когда задумывается. Она переплела свои пальцы с

его, разглядывая каждый. Его рука выглядела огромной на фоне ее: гигантские

ладони с длинными тонкими пальцами, испачканными чернилами. Он начал

отвлекаться от разговора и просто начал представлять, как его большие ладони

будут смотреться на разных частях ее тела, которые он еще не видел, но когда

она заговорила, он снова вернул свое внимание к теме.

– А ты не думал, – начала она, замолчала и прикусила нижнюю губу. Гэвин

заметил это и в ответ облизнул свои губы. – Ты не думал, что Дом что-то сделал

с…

Кровь Гэвина превратилась в лед, он подался вперед и приложил пальцы к

губам Дэлайлы, чтобы она замолчала.

– Молчи, – прошептал он, взглядом блуждая по комнате. Сама мысль, что

Дом сделал что-то плохое, заставила все внутри сжаться. Он только представил, что Дом мог бы услышать их разговор об этом, и ему тут же стало не по себе.

Ему только что послышалось шарканье? Скольжение? Та часть Гэвина, что

за последние двадцать четыре часа стала параноиком, была уверена: что-то

двигалось – вытянулось или развернулось – под его ногами. Ковер накрывал

алюминий, алюминий стоял на цементе, а цемент – на земле, в которой были

камни и жуки, корни деревьев. Он замер и встретился взглядом с испуганной

Дэлайлой.

– Что такое? – пробормотала она из-под его пальцев, но он смог лишь

покачать головой. Пот скатывался по шее на спину, Гэвин закрыл глаза, досчитал до десяти, встал и подошел к двери, открыв ее, чтобы посмотреть на

ряды деревьев, что обрамляли дорожку к улице Малберри.

Где жили соседи.

Закрывая дверь, он сказал:

– Это она бросила меня, Дэлайла. Она бросила, а Дом – нет. Больше я

ничего не знаю.

У стен были уши. У неба – глаза. И Гэвин задумался, были ли где-нибудь

ответы на вопросы, которые он не решался задать, и где вообще их стоило

искать.

***

Гэвин подозревал, что сходит с ума. Разве можно в один день чувствовать

себя защищенным, а в другой – настолько встревоженным? Дом не изменился, а

вот он – да. Он стал подозрительным и недоверчивым, и когда скрывался за

поворотом от дома, то чувствовал укол вины. Дом защищал его от зимних бурь

и одиноких дней. Кормил его и одевал, был всем, что ему было нужно. До

появления Дэлайлы.

Он задумался, проходили ли через это все родители и дети. Трудности

взросления, – так он назвал это. И так оно и было. Чего бы ни хотел Дом, Гэвин

уже не был мальчиком, поглощенным моделированием самолетиков и

коробочками Лего. Многое изменилось, и они оба должны к этому привыкнуть.