Однако все попытки разными способами пробудить чувство национальной общности были обречены на провал, до тех пор пока внимание не уделялось острейшей проблеме, которая буквально раздирала общество и которую уже нельзя было игнорировать, а именно так называемому социальному вопросу.
В середине XIX века население Нидерландов насчитывало чуть больше трех миллионов человек. Несколько сотен тысяч из них — точные цифры неизвестны — жили в крайней нищете. Самых бедных могли без суда и следствия депортировать из больших городов в колонию нищих Оммерсханс в Оверэйсселе — Сибирь тогдашних Нидерландов. Членов одной семьи разъединяли, супруги больше никогда не видели ни друг друга, ни своих детей; кто не мог интенсивно работать, получал всё меньше пищи и угасал от голода: замкнутый круг, из которого не было выхода.
Для сотен тысяч нидерландцев голод был реальной проблемой. Картофель в XVIII веке заменил ржаной хлеб в качестве народной еды, и во многих семьях в общем-то ничего другого на стол и не подавали. Поэтому в стране произошла настоящая катастрофа, когда в 1845 году и несколько лет потом поля подверглись атаке печально известной картофельной гнили: урожаи падали, а цены стремительно росли. Дауэс Деккер в 1864 году в нескольких строчках описал жизнь многих нидерландских рабочих. Он просто привел записи домашних расходов рабочего лесопильни Клааса Риса. Расходы на питание мужа, жены и троих детей — в основном хлеб и картофель — составляли две трети бюджета. На одежду, обувь и возможные расходы на лечение у семьи оставалось ровно 22,5 цента. На вопрос Дауэса Деккера: «Вы что-нибудь тратите на то, чтобы доставить немного удовольствия для себя, вашей жены или ваших детей?» — Рис ответил: «Я не знаю, откуда бы я на это мог взять денег».
И всё же остается вопрос: были ли жизненные обстоятельства Клааса Риса в то время действительно нормой. Немало нидерландцев жили в самом деле намного хуже, чем раньше, но это объяснялось прежде всего тем, что люди впадали в нищету, поскольку опустели благотворительные кассы; во времена Батавской республики были распущены такие старые институты, как гильдии, которые служили сетью социальной поддержки. Рост цен на продукты питания создавал большие проблемы. С другой стороны, в Нидерландах почти не было перенаселенных промышленных городов, где рабочие вынуждены не только переносить нечеловеческие условия труда, но и проживать в убогих условиях многолюдных квартир, что было, например, обычным явлением в Англии XIX века. После 1850 года наметился явный поворот к лучшему. Развитие больших прилегающих германских регионов привело к оживлению и нидерландской экономики. Благодаря прибыли, которую давала «система принудительных культур» в Ост-Индии, удушающий государственный долг мог быть снижен до нормального уровня. Хотя и позже, чем в остальной Европе, прокладывалась сеть железных дорог: в 1856 году Амстердам был соединен железнодорожной линией с германской Рейнской областью; в 1872 году посредством гигантского железнодорожного моста Мурдейкбрюх через голландский Дип были соединены северные и южные провинции, а в 1874 году стал доступным и север. Мощеные дороги прекратили зимнюю изоляцию многих деревень и городов. Телеграфная связь внесла новую динамику в хозяйственную жизнь. Население столицы удвоилось в течение нескольких десятилетий: от чуть более двухсот тысяч человек в 1840-м до более чем полумиллиона в 1900 году.
Если в 1849 году журнал «Хидс» («Вожатый») ещё писал, что Нидерланды как будто «погрузились в смертельный сон», то десятью годами позже специальное издание «Экономист» констатировало, что во многих нидерландских городах почту доставляли ежедневно пять, шесть или более раз — после прибытия каждого поезда. «Если раньше были, возможно, жалобы на слишком медленные почтовые сообщения, то в наших торговых городах теперь можно услышать сетования, что бесконечное получение писем, иногда каждый час, совсем не дает передышки». Такая хозяйственная динамика, естественно, оказывала воздействие на жизнь большой части населения. Статистика показывает: между 1850 и 1880 годами зарплата рабочих удвоилась, что привело к значительному увеличению потребления мяса, указывающего на растущее благосостояние, а с 1855 года средний рост рекрутов — важный показатель улучшения питания и здоровья населения — из года в год увеличивался.
Но как раз эти первые позитивные изменения повысили чувствительность к огромному социальному неравенству. Около 1870 года рабочие впервые начали объединяться в профсоюзы. Харизматичный бывший пастор Фердинанд Домела Нивенхёйс неутомимо разъезжал по стране и проповедовал в сотнях маленьких залов спасительное послание социализма. Его журнал «Recht voor Allen» («Право для всех») зачитывали до дыр. «Наш Спаситель» — говорили о нем нищие фризские рабочие. В Париже в 1871 году восстали коммунары. В амстердамском районе Йорда-ан в 1886 году во время так называемого мятежа Угрей в ходе уличных стычек между рабочими и военными погибло 25 человек и не менее сотни было ранено. Даже в Маастрихте дело дошло до забастовок.
Осознание неотложности социального вопроса стало настолько всеобщим, что в 1887 году практически вся Вторая палата согласилась с тем, что необходимо провести расследование относительно условий труда на фабриках. Все опросы были опубликованы, и каждое новое сообщение о расследовании, которое появлялось в прессе, потрясало страну. На сахарной фабрике рабочие были вынуждены разбить окна, чтобы получить хоть немного свежего воздуха, — никто из них не жил дольше пятидесяти лет. На маастрихтских фабриках Регоута температура у печей была настолько высокой, что один бывший рабочий задавался вопросом, как Бог мог такое допустить. «Рабочие должны находиться в таком жарком помещении, куда фабрикант не пустил бы свою охотничью собаку или свою лошадь».
После этого расследования был принят ряд законов об охране труда, а социалистическое движение получило импульс для своего развития. В 1894 году в здании «Де Атлас» в Зволле было объявлено о создании Социал-демократической рабочей партии — предшественницы нынешней Партии труда — под руководством увлеченного идеей социализма адвоката Питера Йеллеса Трулстра. Социал-демократический союз Домела Нивенхёйса, основанный в 1881 году, в глазах многих социалистов был слишком анархистским и антибуржуазным. Трулстра и его сподвижники стремились, как и социал-демократы других европейских стран, к реальному участию в управлении государством. Уже в 1888 году Домел Нивенхёис был избран во Вторую палату, а в 1897 году Социал-демократическая рабочая партия завоевала свои первые места в парламенте. В 1914 году социал-демократы получили доступ в магистрат Амстердама. Но только в 1939 году, после того как они удалили из своей предвыборной программы положение о классовой борьбе, им удалось войти в правительство.
Почти религиозное содержание социалистического идеала давало католическому духовенству основание уделять всё больше внимания социальному вопросу. В Лимбурге, например, главный капеллан Хенри Пуле инициировал создание — вполне лояльных властям — местных профсоюзов шахтеров и железнодорожников; он сам организовал, по социалистическому образцу, такие потребительские кооперации, как «Хлеб наш насущный», и также по его инициативе возникло местное католическое товарищество по жилищному строительству. Он торопился со своими социальными проектами. «Если дела на социальной кухне идут недостаточно быстро, то блин подгорит, и его уже не снимешь со сковороды!»
У протестантов тоже происходило нечто подобное. Параллельно с социалистическими организациями они стали создавать собственные профсоюзы, собственные школы, собственные газеты, собственные больничные кассы. Нидерланды, таким образом, все меньше становились государственной нацией, какой была, например, Франция и которую хотел создать в 1813 году король Вильгельм I, Скорее в стране формировалась нация, объединявшая множество более или менее закрытых религиозных или мировоззренческих сообществ.
