Всё тот же Маастрихт избрал Торбеке депутатом Второй палаты. Его первый проект конституционной реформы, внесенный в 1844 году, потерпел провал, потому что большинство отклонило его как слишком «ненидерландский». Но в 1848 году политический климат в одночасье изменился. В феврале народное восстание привело к свержению французского короля Луи Филиппа. «Пусть трепещут господствующие классы перед коммунистической революцией», — писали Карл Маркс и Фридрих Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии», который был опубликован в том же месяце в Лондоне. Революционные выступления перекинулись в Польшу, Баварию, Италию, Австрию, Богемию и Венгрию. Монархов изгоняли, конституции изменяли в духе либерализма, границы государств ставили под вопрос. В Лимбурге звучали голоса насчет того, что эту вытянутую в длину, узкую провинцию, «эту несчастную полоску земли», по выражению одного гаагского министра, было бы лучше присоединить к Германии. Даже в Голландии многое неожиданно пришло в движение, хотя здесь революция совершалась в основном за закрытыми дверями. Король Вильгельм II отказался от сопротивления конституционной реформе и обратился с просьбой к своему бывшему оппоненту Торбеке возглавить комиссию, задачей которой стала бы разработка нового основного закона. Возможно, здесь сыграло роль письмо его дочери Софии, жены великого герцога Саксонии-Веймара, в котором она сообщала, что повсюду вспыхивают восстания, и выразила мнение, что необходимо пойти на жертву («sacrifice»). Король сам объяснил позднее, что за одну ночь — вероятно, с 12 на 13 марта 1848 года — он из крайнего консерватора превратился в радикального либерала.
После месяца работы комиссия Торбеке пришла к согласию по проекту конституции. Власть короля была серьезно ограничена; министры отныне становились подотчетны парламенту; государственный бюджет должен был одобряться ежегодно; парламент получил больше законодательных компетенций, включая право вносить дополнения и изменения в законопроекты короля, проводить парламентские расследования и вызывать министров для отчета по любому вопросу. Вторая палата и провинциальные штаты отныне избирались прямо, хотя здесь речь шла о прямом избирательном праве, ограниченном цензом, то есть выбирать разрешалось только состоятельной части народа. Сторонники либералов обретали большее влияние. Первая палата должна была впредь избираться провинциальными штатами. Петрус Регоут был одним из немногих счастливчиков, которого король Вильгельм II в последний момент смог назначить членом Первой палаты. Была гарантирована свобода религии, свобода церковной организации и право на устройство конфессиональных школ, благодаря чему проект получил поддержку и у католиков.
«В начале второй половины XIX века в Нидерландах возник новый мир», — писал историк Ауке ван дер Вауд об изменениях в мышлении, происходивших в то время. Появилась новая «реальность, западная по сути, но имевшая также особые, нидерландские черты. Она была создана людьми, которые учились друг у друга быть “нормальными”, и строили страну, в которой неограниченная коммуникация, мобильность и “рост” должны были стать нормальными явлениями».
События 1839 и 1848 годов, — отпадение Бельгии и принятие новой конституции — были судьбоносными. Ночная трансформация Вильгельма II позволила Торбеке и его сподвижникам создать предпосылки для отделения церкви от государства и тем самым для эмансипации католической части населения этого на протяжении веков протестантского государства. Право на создание собственных школ придало эмансипации католиков новый импульс, но также было положительно встречено и в среде ортодоксальных протестантов. В 1848 году впервые было введено прямое избирательное право, и хотя пока только для граждан с высокими доходами, но дверь мало-помалу открывалась для всеобщего и равного избирательного права, а тем самым и для настоящей демократии.
Но и решения 1839 года оказались, по меньшей мере, столь же важными. Тогда были не только в основном установлены географические границы, но и определена позиция Нидерландов по отношению к другим европейским странам: маргинальная с политической точки зрения и относительно сильная экономически. Европейская субординация покоилась прежде всего на численности и мощи армии. Как показал провал бельгийской кампании, Нидерландам в этом отношении нечем было похвастаться, и, несмотря на все договоренности, ни одна европейская держава не пришла им на помощь.
Показательно, что далее радикальные революционные идеи 1848 года в Нидерландах не вызвали в конечном счете достаточного резонанса и иностранные революционеры никого не вывели здесь из равновесия, кроме, конечно, пугливого короля и хитроумного Торбеке. Второго марта 1848 года на центральной площади Амстердама стояла огромная толпа в ожидании «людей, которые будут защищать их интересы», как было обещано в листовке. «Ну, теперь начнется», — считали некоторые. Но народ собрался в основном из-за слухов о том, что будут давать работу. И ничего так и не произошло. Одиноким революционером, первым и единственным коммунистом в городе оказался некий Ханке, который сразу же удрал, как только появилась полиция.
Не в последнюю очередь благодаря решениям 1839 года Нидерланды стали страной, которая по сравнению с большими европейскими державами перестала играть значительную роль, в результате чего она всё больше отворачивалась от континента. Колониальная империя на Востоке — прежде источник наживы для богатых и проклятие для бедных — становилась всё в большей степени делом всей нации. В 1830 году на Яве была введена система принудительного производства, целью которой было заставить крестьян в больших объемах производить продукцию на мировой рынок: кофе, сахар, табак, чай, перец. Это называлось «системой принудительных культур». Местное управление преимущественно передавалось в руки туземной знати — в первую очередь так называемым регентам, местным чиновникам колониальной администрации, — но прибыль практически полностью поступала в государственную казну Нидерландов.
Таким образом, Нидерланды развивались за счет своих колоний в Ост-Индии. И там же таились новые вызовы. Не в Европе.
В январе 1856 года молодой нидерландский чиновник Эдуард Дауэс Деккер выехал из Батавии (Джакарта), чтобы занять пост, на который был недавно назначен, а именно пост помощника так называемого резидента, руководителя региональной колониальной администрации, в Рангкас-Бетунге, главном городе округа Лебак индонезийской провинции Бантам. Теперь этот город называется просто Рангкас. От дома, в котором он тогда жил, осталась только часть покрытого плиткой пола, который раньше находился, по-видимому, в коридоре. Деккер пробыл здесь не более трех месяцев, но пережитое им в этих местах стало легендой и имело далеко идущие последствия для Нидерландов и нидерландской позиции по отношению к Ост-Индии.
События, которые разыгрались весной 1856 года в Лебаке, имели черты классической драмы. Официальным начальником молодого чиновника, то есть резидентом, был человек чопорный, жесткий, являвший собой полную противоположность своему инициативному и бойкому на язык помощнику. А последний сразу после своего назначения стал задавать новый тон, обращаясь с достаточно идеалистическими речами к местному начальству округа. Он включился в дело управления с большим энтузиазмом, принимал каждого жителя, который к нему обращался, ночами изучал документы и заметки своего предшественника и во все влезал, стремясь обнаружить возможные недостатки. Вскоре он пришел к выводу, что нидерландские и индонезийские власти непосредственно замешаны в мошенничестве в больших масштабах и что население подвергается неслыханной эксплуатации, ограблению, вымогательствам и насилию. Главная вина лежала на старом индонезийском регенте и на его жуликоватом зяте, одном из глав округа. Кроме того, оказалось, что предшественник Деккера был убит, когда напал на след этих злоупотреблений.
Мужественный помощник резидента решил предъявить нидерландской колониальной администрации официальные обвинения против регента, но тут они поменялись ролями: обвинили его самого. Его шеф, резидент, поспешил в Лебак, чтобы убедить его пойти на попятную. Поскольку наш герой упорствовал, генерал-губернатор, который отрицал вскрытое, решил, что Деккер больше не может занимать свою должность. Его переводят в другое место, и в конце концов он с разочарованием покидает службу в Ост-Индии.
