Нравы были в известной мере свободными, и в этом страна напоминала форпост Скандинавии. За два столетия до Конрада скандально известный венецианский волокита Джакомо Казанова уже восхищался спокойной независимостью, с какой амстердамские женщины шествовали по улицам. Утратив дар речи, он сидел в карете наедине с красавицей Эстер Хоофт, дочерью одного из отцов города, и девушка подарила ему целомудренный поцелуй в губы. Она поступила бы так и в присутствии отца, смеялась красавица. Люди были трезвыми и практичными, и в области права торговый дух тоже главенствовал над догматизмом. Коллегу купца не спешили заковывать в железы, будь он хоть «язычник», хоть «мусульманин».

В своем «террасном» социологическом исследовании нидерландских велосипедистов Конрад указал на еще один нидерландский феномен: укоренившуюся тягу к равенству, которое рассматривают не только как добродетель, но и как долг. К тем же, кто пытается всех очаровать, относятся с недоверием. Нормой является здоровая критика, а не почитание. «Высоким деревьям достается много ветра», — говорят нидерландцы, а здесь часто и сильно дует.

Приезжим всегда бросается в глаза, сколько энергии нидерландцы отдают своим домам, с какой заботой и гордостью ухаживают за своими маленькими бюргерскими крепостями. В архитектурном облике редко встречаются намеки на дворянские замки и поместья. В Нидерландах всегда существовал двор, даже при статхаудерах во времена Республики, но придворные не определяли стандарты жизни, не говоря уже о том, чтобы напыщенное дворянство диктовало норму в культуре, архитектуре и кулинарии.

Классической молено считать историю о маркизе де Спиноле и дипломате Ришардоте, которые в 1608 году в составе официальной испанской делегации направлялись в Гаагу, чтобы вести переговоры с нидерландцами по поводу первого перемирия. По дороге они увидели, как компания из человек десяти высаживается из простой лодки на берег, садится в траву и начинает угощаться хлебом, сыром и пивом, причем у каждого своя порция, которую он принес с собой. От крестьянина они, к своему удивлению узнали, кто это были. «Это члены Сената, наши независимые господа и наставники». Короче — делегация, с которой испанцы в последующие несколько недель должны были на равных вести переговоры. В Нидерландах господствовала система ценностей, в которой на первом месте стояли не честь, происхождение, манеры или престиж, а деньги. И с такой кальвинистской культурой денег не очень-то гармонировало стремление слишком высоко высовывать голову на покосе. Излишняя самонадеянность вызывает зависть и раздражает Бога.

Это чувство равноценности, гражданской самодостаточности определяло политические взаимоотношения внутри Республики. Оно доминировало в отношениях между Оранскими и такой мощной городской державой, как Амстердам, но в более широком смысле вышесказанное характеризует также связи центральной гаагской власти с различными провинциями. После ряда столкновений — в 1650 году юный статхаудер Вильгельм II сделал даже безрассудную попытку вооруженным путем овладеть Амстердамом — все партии осознали, что они неразрывно связаны между собой в хрупкой государственной системе, которая может существовать только при условии, если все конфликтующие стороны готовы никогда не доходить до крайностей.

Так появилась система управления, многим казавшаяся слабой, которая держалась на компромиссах и диалоге, но на практике часто срабатывала вполне адекватно и гибко. Она не подавляла гражданина, как это делали многие королевские бюрократии, но делала его союзником. Она сочетала в себе известную меру центральной власти со значительной степенью городской и региональной автономии и тем самым предполагала, что решения должны формироваться в том месте, которому лояльно большинство граждан, то есть в их родных городах. Общенациональные связи были еще слабыми, нидерландский гражданин чувствовал себя прежде всего амстердамцем, или фризом, или зеландцем, или лейденцем. Признание многообразия интересов и мнений также и в этом отношении придавало Республике собственную, почти демократическую динамику, которая, не будучи ограниченной королевскими капризами, могла свободно реализовываться.

Оборотной стороной являлось то, что трудно было разрубать узлы и что формирование решений по делам, в которых сталкивались различные интересы, происходило крайне медленно. Особенно это было заметно в области национальной обороны и водного хозяйства: Республика так и не смогла создать вооруженные силы, соответствовавшие ее экономическому положению, и только к середине XIX века наконец-то появилась возможность приступить к рассмотрению серьезной гидротехнической проблемы разрастания озера Харлеммермеер.

А давайте-ка нанесем визит в Амстердам того времени, в дом одного из предков прекрасной Эстер Хоофт, благородного любителя искусств Питера Корнелисзоона Хоофта. Сейчас вечер 20 февраля 1640 года. Канал Кейзерграхт покрыт льдом. В большом зале пылает камин, щедро льется вино. Столы, должно быть, ломятся от таких блюд, как лещ на вертеле, курица, жаренная с апельсиновыми корками, фаршированный устрицами каплун, запеканка из телячьих языков, молочный поросенок, фаршированный сливами и гвоздикой, и, возможно, какое-нибудь огромное кондитерское чудо в качестве главного блюда. Короче говоря, все экзотические яства из кухни Амстердама XVII века. На вечере музицируют, беседа — само искусство — полна остроумия, поэзии и игры слов.

Почему я вызвал в воображении этот милый вечер, состоявшийся так давно? Прежде всего из-за представленного здесь общества. Редко собиралось вместе так много носителей славных амстердамских имен, как в тот вечер. Разрешите представить: высокоученые Герард Фос и Каспар Барле, католический поэт и по совместительству торговец чулками Йоост ван ден Вондел, потрясающие сестры Анна и Мария Тесселсхаде, строптивый художник, архитектор и пьяница Якоб ван Кампен и, наконец, секретарь принца Константейн Хёйгенс[7] — композитор, поэт, изобретатель и вообще гений. Это была элита культурной жизни города.

И сам праздник наверняка был особенным. Некоторые участники писали о нем с таким восторгом, что даже пять с половиной веков спустя до нас долетают искры. Константейн Хёйгенс должен был на следующий день отправиться в «далекое путешествие» на санях через замерзшее озеро Харлеммермеер (там сейчас находится аэропорт Схипхол) в Гаагу, но, когда он собрался удалиться, ему это не удалось. Семь дам, став в круг, помешали ему уйти. Происшествие вдохновило гостей на несколько творений, созданных по данному случаю. Якоб ван Кампен, достав свое перо, набросал эскиз этой сцены, Барле написал стихотворение о рисующем ван Кампене, а Хёйгенс, как и Тесселсхаде, описал ситуацию в эпиграмме.

Да, было время!.. Этот вечер был таким крохотным, мимолетным мгновением в истории, о котором впоследствии думают: а ведь это была высшая точка! Только в 1648 году будет официально подписан мирный договор с Испанией, но фактически Восстание победило. Амстердамская торговля имела гегемонию почти во всех частях света. Деньги и люди стремились в город. Вокруг его центра вырыли целое кольцо каналов, по их берегам высились сотни купеческих домов, один красивее другого, город рос невиданными темпами.

Нидерланды стремительно развивались, превращаясь в белую ворону Европы. Британский историк Дж.Л. Прайс сравнивает рассказы иностранцев, посетивших молодую Республику, с впечатлениями молодых европейцев, впервые увидевших Америку. Все казалось знакомым, но было чуть-чуть иным, далее сбивало с толку: политические дискуссии, мерзкая религиозная терпимость, невиданная степень урбанизации, новый гуманизм в Европе, которая в то время была по большей части консервативной. В некоторых вещах Республика была традиционной, но в экономической и социальной структурах Нидерланды намного опередили Европу. Или, по словам Прайса, это был маленький опередивший свое время форпост капитализма в Европе, которая на остальной своей территории в основном оставалась еще средневековой.