Д'Анувилль. Мне кажется, только объединение преобразит Францию. Император не может вести себя как глава группировки.

Наполеон. Друг мой, мы не в театре. А если и в театре, то играем не трагедию, но мелодраму, как на бульваре Тампль. Я — актер исторической драмы. Я работаю не на горстку избранных, а на всю Францию! На Францию мидинеток, которые умиляются, ничего не понимая в пьесе, на Францию трудяг, обожающих освистать с галерки предателя, предварительно опрокинув стаканчик. Я отвечаю перед своей публикой. Ваш Людовик мог вернуться на девятнадцатый год своего мнимого правления, выпятив брюхо, надев корону, и заявить: «Кто старое помянет…», включая смерть братца. Очень благородно. Но такой фортель мог выкинуть только законный наследник, хотя он все равно не справился. Никто и спасибо ему не сказал. Но, может быть, моему сыну, этому блондинчику — весь в Габсбургов! — случится сыграть подобную роль, если… все пойдет нормально. Ах, будь я собственным сыном! Все было бы куда проще… (Спохватывается, жестко.) Но я создавал себя сам, засучив рукава! Меня хотят видеть в другой роли. Вы замечали, у великих актеров вечно одни и те же штучки. Они заставили полюбить себя в определенном амплуа и уже не могут от него отказаться. Иначе — прощай, успех! Я хочу быть грозным. Как после казни Энгиена. Вы тогда еще под стол пешком ходили… (Смакует.) Знали бы вы, какое безмолвие царило тогда в Париже… Слышно было, как шпики крадутся. Я люблю безмолвие страха. Они тоже. Франция всегда дерет глотку, когда получает свободу, но совершенно не умеет ею пользоваться. И счастлива, когда у нее поджилки трясутся. Если бы этот тюфяк Людовик понял… Впрочем, это уже другая история. (Задумывается.) Хотя есть нюанс… Я не призову в Париж пока ни императрицу, ни римского короля. И обойдусь без двора. Мои братья рухнули, как карточные короли, — они ими и были. Пусть валяются, я не стану их подымать. Сейчас я разыграю карту Революции. (Радостно.) А это идея, молодой человек! Вот мой главный козырь против толстяка Луи! Дошло? Паперть церкви Сен-Рок еще помнит мои пушки! Я — щуплый генерал, вынырнувший на поверхность в Тулоне. Они у меня попляшут! (После паузы.) И уж потом взнуздаю Францию, эту «кобылу дикую», как сказал наш идиот. Оп-ля! (Делает соответствующее движение. Смеется, но прекращает, видя застывшего д'Анувилля.) Я люблю, чтобы мои приближенные смеялись вместе со мной. Вам не смешно?

Д'Анувилль. Нет, сир. Мы ждем от вас славы и крови. А не кухни.

Наполеон (враждебно смотрит на него). Нет, вы немыслимо глупы! Приведите Фуше.

Д'Анувилль (вытянувшись). Где я найду герцога Отрантского?

Наполеон. Герцог Отрантский кормит вшей в караулке. Он арестован. Пусть сидит здесь, под рукой. С ним хоть поболтать можно.

Д'Анувилль отдает честь и выходит. Наполеон звонит в колокольчик. Появляется Рустан.

Рустан, маршал здесь? Пусть войдет. (Задумчив, нюхает табак.)

Рустан молча выходит и вводит маршала.

Маршал, вы мне нужны, я составляю список для подчистки.

Маршал (удивленно). Для подчистки?

Наполеон (в восторге). Да! Я нашел новое слово. Отныне никаких расправ, мне это не подходит. Понимаете, я вернулся с острова, остался там незапятнанным, — впрочем, у меня не было другого выхода, — и я хочу очистить Францию от тех, кто переметнулся на сторону правительства, бывшего на жаловании у оккупантов. Ясно?

Маршал. Очень много получится. Хартию приняли почти все.

Наполеон. Виновны те, на кого мы укажем. Это успокоит остальных — они сразу почувствуют себя в относительной безопасности. Это я и называю единством. Единством страха. Ну, скажем, в армии… Я уже записал Рагуза. Кого вы предлагаете?

Маршал. Мне неприятно называть имена своих товарищей, сир. И тем более — подчиненных.

Наполеон (сухо). Прекрасно. Я понимаю. Я спрошу простого полковника. Хорошо служат только те, кто ждет места… (Ходит.) Я, впрочем, разовью эту идею. Спрошу у художника-неудачника, предпочтительно члена Академии — имена художников. У писателя — имена писателей. У неимущего педагога — список преподавателей. У юриста, застрявшего в заместителях, — имена прокуроров. Так что недостатка в претендентах не будет.

Маршал. Если вам назовет их зависть, это будут таланты, сир. Вы обезглавите страну.

Наполеон (раздраженно). Головы отрастут! Вы меня раздражаете. И вы тоже. Можете идти.

Маршал выходит, в дверях сталкивается с Фуше, которого вводит д'Анувилль.

Маршал. Вас уже освободили?

Фуше. Да. А вас еще не арестовали?

Маршал. Хоть бы война поскорей! Попробуй, пойми тут что-нибудь! (Выходит.)

Наполеон (пожимает плечами, к Фуше). Он хорош только в арьергарде, как в России, с ружьем в руках, — этакий стойкий солдатик. Но они тоже нужны. Подойдите, Фуше.

Фуше невозмутимо подходит к нему.

Я как-то сказал Талейрану, что он дерьмо в шелковых чулках. Он — вельможа, настоящий. А на вас и шелковых чулок-то нет.

Фуше (с достоинством). Я сын народа, сир. А это сейчас в цене. Кстати, если я правильно понял нашего юного лейтенанта?..

Наполеон (игриво). Вы одобряете?

Фуше (улыбаясь). Именно это я и предложил бы вашему величеству, будь у нас время поговорить серьезно. Я снова чувствую себя в Лионе!

Наполеон. Вы знаете, как надо подчищать?

Фуше (развязно). Немного, сир. В девяносто третьем, на площади Брото я их поставил в ряды по десяти. И ррраз!

Наполеон (весело). И ррраз! Оставьте нас, лейтенант. Мы должны серьезно поработать.

Д'Анувилль выходит. Они остаются вдвоем, как старые приятели.

(Угощает Фуше табаком. Провожая взглядом д'Анувилля, раздраженно.) И чего он вечно тут торчит? Вы ему покровительствуете?

Фуше. Он верный человек, сир.

Наполеон. Я успел это заметить. Скучно.

Фуше (продолжает). Он преклоняется перед вашим величеством. Первым пришел во дворец встретить вас. (После минутного колебания.) Кроме того, я когда-то хорошо знал его мать.

Наполеон (глаза его загораются). Ну-у? Проказник… (Угощает его табаком.) У нас столько работы — необходимо слегка развеяться. Давайте. Обожаю пикантные истории…

Фуше (делает движение). Ну, этой уже лет сто… Я был еще ораторианцем.

Наполеон (строго). Осторожнее! Ни слова против религии! Я люблю вольности, как все французы, но религию — ни-ни!

Фуше. Даже теперь?

Наполеон. Никогда. Революцию, мать нашу, — сколько угодно. Великие принципы и всю эту говорильню — ради бога, это не опасно и может даже развлечь. Но религию… Она слишком полезна. Я ее оплачиваю и защищаю. Владеешь священником — владеешь женщиной, владеешь женщиной — мужчина у тебя в руках. Девять из десяти.

Фуше. Ну тогда я расскажу вам только начало, оно в духе галантных историй прошлого века… говорят счастливого… У них был замок в моем приходе. Я исповедовал мать и дочь. Дочь сопротивлялась.

Наполеон. Ее можно понять. Большего урода мне встречать не приходилось.

Фуше. Никогда не надо отчаиваться, сир. Признаюсь, я по уши влюбился в эту девушку. Возможно, это было моим единственным искренним чувством в жизни. Ну, а потом я встречаюсь с ней в Лионе, в разгар террора, она, конечно, замужем, сажаю обоих в самую поганую тюрьму — из тех, откуда не выходят. Ему грозит смертельная опасность. Классическая ситуация! Я спасаю мужа.