— Я не закончил! — Билл хохотнул. — Вы же русские, как я понимаю, так? Тогда позвольте сказать одну вещь. Я уже имел дело с вашим диким племенем — и не так уж давно, сначала в Джорджии, но не нашей, американской, а той, что у вас на юге… Там было хорошо, хотя климат паршивый, здесь куда лучше… Потом мы поработали в Ичкерии — и сами славно справились, и других научили делать разные игрушки. Я вообще люблю взрывное дело — все эти радиоуправляемые фугасы, неизвлекаемые мины, магнитные мины и мины с пластиковым корпусом, мины с электронными и сейсмическими взрывателями — и это я даже не говорю о способах закладки. У ваших тогда были самые крупные потери за десять лет, насколько я помню.

Алиса скосила глаза на неподвижного Ружичку рядом. Лицо у него было мертвое.

— Но лучше всего мы повеселились чуть западнее, это уже с полгода назад, не больше, — продолжил Билл Хойт. — Юго-восточная часть Юкрейн, «логистическое обеспечение и коучинг». Ха! Мы там зачищали местность, ребята! Мы сами, и натренированные нами ублюдки из местных — очень славные парни, немного, конечно, зацикленные на разном националистическом дерьме, но старательные и в хорошем смысле творческие. Зачистка и сбор трофеев — это было по-настоящему весело! Помню, был случай…

— Саш, не делай этого, — прошептала Алиса. — Он же как раз и хочет, чтобы ты встал — и влепить в тебя пулю.

— Я встану, — пообещал Ружичка ровным тоном. — А вот он ляжет.

В следующий момент Билл Хойт почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит. Он не глядя ударил прикладом автоматической винтовки назад, но промахнулся, а в следующий момент оружие улетело в далекую воду внизу. Билл Хойт дернулся было за пистолетом, но опоздал и здесь — в висок ему уже глядело дуло мрачно поблескивающего револьвера. Того самого, рейхардтовского — не соврал, значит, парень насчет него.

— А не приходилось ли тебе бывать с другой стороны баррикад? — почти спокойно спросил тот, кто держал оружие. — Лечь на пол, руки за голову.

Билл Хойт подчинился. Он отлично знал, что расстояние от жизни до смерти даже в лучшие дни — три миллиметра мертвого хода спускового крючка.

— Так как, друг Билл? — парень переместился чуть назад, судя по звуку, оперся на лебедку. — Никогда не доводилось лежать безоружным под обстрелом артиллерии? Видеть, как пакет «градов» ложится сначала далеко от твоего дома, потом ближе, еще ближе… а потом вылетают окна и на голову сыпется штукатурка с обоями, но ты все равно счастлив, потому что — в этот раз пронесло, и умер кто-то другой? Не случалось месяцами жить в условиях гражданской войны? Не носиться с автоматом наголо, обвешанным снарягой и датчиками — а выживать в городе на осадном положении? Думать, что продать из родительской ювелирки, чтобы затариться картошкой на месяц, к примеру? Сколько сунуть на лапу полиции, чтобы разжиться списанным стволом? Пить воду из унитазного бачка, потому что снаряд перебил водопровод?

— Кое-что доводилось, — буркнул Билл Хойт, лежа лицом вниз. Говорить, с одной стороны, не следовало, чтобы не злить психа, но с другой — чем дольше они беседуют, тем меньше вероятность, что противник выстрелит.

— Значит, знаком с ощущениями, Билли? Это отлично. — Голос у парня словно бы загустел, в нем проскакивала злая насмешливая нота. Рейхардт наверняка бы ее узнал. — А как насчет жизни после проигранной войны? Когда живешь под оккупацией, когда знаешь, что за тебя — уже никого, а против — вся чудовищная государственная машина, которая сотрет любую жизнь быстрее, чем успеешь сказать «помогите!», а ты ничего, ничего не можешь сделать? Человеческий мозг не рассчитан на непрекращающийся стресс, и через полгода, год, два — нервы просто не выдерживают. И происходит срыв. Парадоксально, но отсутствие войны на самом деле сводит с ума. Ты не знал об этом любопытном феномене?

Билл Хойт счел за лучшее промолчать.

— Наемники, — сказал парень с непонятной интонацией. — Вас не бывает там, где после обстрелов на улицах воют собаки и матери, где в завалах находят оторванные руки и ветви деревьев, где пылают пожарища, и хмурые санитары не спят сутками, развозя наглухо запечатанные мешки по моргам и кладбищам. Вы приносите смерть, да — но никогда не остаетесь, чтобы посмотреть на то, что она оставляет после себя. Вас нет на поминках и в переполненных реанимациях, вы слишком скромны, чтобы смотреть на неживые лица тех, кто в одну короткую секунду потерял все. Вы каждый раз являетесь в чужую землю, заходите в дом к чужим людям — и сеете, сеете горе, мрак и хаос, хотя урожай приходится собирать другим. Я был в разрушенных городах, где пахло порохом и кровью, я видел столько боли и отчаяния, что его хватит на пять жизней, но вас там не было ни разу. Вы исчезаете раньше, честно отрабатывая свое, послушно исполняя волю неведомого нанимателя… Вот только в этот раз вы зашли слишком далеко.

Его голос рос, медленно наливаясь болью и гневом, и Алиса видела, как вокруг Ружички и Билла Хойта расползалось пятно плотной непроницаемой черноты, в котором вроде бы даже шевелилось что-то живое. Ей нужно было крикнуть, сказать что-то, позвать Сашу, который сейчас не очень-то походил на себя… но сведенное судорогой горло не издавало ни звука.

— А ты что… чем-то другим сейчас занят, парень? — прохрипел Билл Хойт. Ему очень хотелось бежать — пусть даже прыжком со стофутовой высоты в море. Но звуки, доносившиеся из-за спины, были слишком тревожащими. Какое-то живое хлюпанье, шипение… иногда что-то, похожее на голос.

Ружичка замер — и чернота вокруг него тоже. Провел рукой по лицу. Глубоко выдохнул. Помотал головой. Тьма перед глазами рассеивалась.

— Алиса, — глухо сказал он, ежась, будто от ледяного ветра. — Обстоятельства слегка изменились. Гражданин поедет с нами — так что перенеси-ка его, забавы ради, на «Черную лагуну», а то здесь что-то становится совсем неуютно.

— А… ты? — севшим голосом спросила девушка. Выражение лица Ружички ей не нравилось. Оно было неподвижным, усталым и опустошенным, словно едва выдерживающим невидимую тяжесть, только что свалившуюся на и без того согнутые плечи. Это было совсем не то лицо, которое она любила.

Парень выдавил улыбку.

— Я скоро вернусь, — пообещал он. — Но сначала… сначала мне нужно подумать.

Он думал долго.

***</p>

<p>

Примечание к части</p>

<p>