Он во все это время собрал уже достаточное число свидетелей для своего предприятия, стараясь вознаградить численностью там, где нельзя было похвалиться их личными качествами. Между тем (как Гарлей и предвидел уже заранее) он наблюдал за каждым шагом Рандаля; и за день до того, как юный изменник открыл ему убежище Виоланты, он уже напал на след жилища её отца.
Открытие, что Виоланта находилась под кровом такого уважаемого и, по видимому, такого безопасного от нападений дома, как дом Лэнсмеров, не остановило этого дерзкого и отчаянного авантюриста. рассмотрев дом у Нейтсбриджа во всей подробности, он нашел такое место, которое, по его соображениям, вполне способствовало бы всякому coup-de-main, если бы таковой оказался необходимым.
Дом лорда Лэнсмера был обнесен стеною, в которой находилась дверь, выходившая на большую дорогу, и тут же комната привратника. Позади тянулись поля, с вьющеюся по ним тропинкою, обсаженною деревьями. К этим полям вела маленькая калитка, в которую проходят, обыкновенно, садовники, идя за работу и с работы. Эта калитка бывала обыкновенно заперта, но замок не отличался сложным и замысловатым устройством и потому уступил бы всякому поддельному ключу или слесарской отмычке. Все это были такого рода препятствия, которые опытность и ловкость Пешьры сочли бы за ничто. Но граф вовсе не был расположен употреблять за первый же раз крутые и насильственные меры. Он верил собственным дарованиям, собственной ловкости; он был избалован частыми победами над особами прекрасного пола, и потому естественно искал в подобных случаях личного свидания; на это он решился и теперь, с своею обычною ловкостью. Описание внешности Виоланты, сделанное Рандалем, и некоторые подмеченные им черты её характера и наклонностей, наиболее обусловливавших её поступки, удовлетворяли всем требованиям, которые граф на первый раз мог сделать.
Между тем возвратимся к самой Виоланте. Мы видим ее сидящею в саду у Нейтсбриджа, рядом с Гэлен. Место это уединенно и не видно из окон дома.
Виоланта. Но отчего же вы не хотите мне рассказать еще что нибудь об этом прошлом времени? Вы, кажется, еще менее искренны, чем Леонард.
Гэлин (подняв голову и с расстановкою). Оттого, что мне нечего рассказывать вам нового, вы все уже знаете; это уже давно миновало, и обстоятельства с тех пор много, много переменились.
Тон последних слов отзывался грустью и фраза окончилась вздохом.
Виоланта (с одушевлением). А как я вам завидую за это прошлое, о котором вы говорите равнодушно! Быть чем нибудь, даже в самом детстве, для образования благородной натуры, перенести на этих нежных плечах половину бремени, данного в удел мужчине! любоваться, как гений спокойно идет по гладкому пути жизни, и иметь право сказать самой себе: «Я составляю часть этого гения!»
Гэлен (с неудовольствием и смирением). Часть! о, нет! Часть! Я хорошенько не поняла вас.
Виоланта (поспешно). Да, Гэлен, да, я сужу за собственному сердцу и потому в состоянии читать в вашем. Подобные воспоминания ее могут изглаживаться. Трудно, в самом деле, поверить, как причудливо, как загадочно рисуется иногда судьба женщины, даже в самом ребячестве! – Потом она произнесла шепотом: «Мог ли после этого Леонард не заслужить вашей привязаности, мог ли он не полюбить вас, как вы его любите – более всего на свете?»
Гэлен (вздрогнув и в сильном замешательстве). Перестаньте, перестаньте! Вы не должны говорить мне так. Это неприлично. Я не могу позволить этого. Я не хочу этого, этого не может быть, никогда не может быть!
Они закрыла на минуту лицо руками и потом машинально опустила их; лицо её было грустно, но спокойно.
Виоланта. Что это значит! Ужь не боитесь ли вы Гарлея – лорда л'Эстренджа? Полноте; вы значит не разгадали еще….
Гэлен (поспешно вставая). Замолчите, Виоланта: я обещана другому.
Виоланта также поднялась с места и остановилась в немом изумлении; она была бледна как кусок мрамору, и только исподоволь, но с возрастающей силой приливала кровь к её сердцу, пока не отразилась на лице её ярким румянцем. Она крепко сжала руку Гэлен и спросила едва слышным голосом:
– Другому! обещана другому! Еще одно слово, Гэлен… не ему, по крайней мере не Гарлею…. не….
– Я не могу говорить, не должна говорить. Я дала слово! вскрикнула бедная Гэлен, и как Виоланта выпустила в эту минуту её руку, то она поспешила уйти.
Виоланта бессознательно села на прежнее место. Она была как будто поражена смертельным ударом. Она закрыла глаза и с трудом переводила дух. Болезненная слабость овладела ею, и когда этот припадок миновал, то ей показалось, что она уже не то существо, каким была прежде, что самый мир, ее окружающий, уже не прежний мир, – как будто она превратилась в ощущение сильной, безвыходной горести, как будто вселенная стала мертвой, безлюдной пустыней. Так мало принадлежим мы вещественному миру, – мы, люди, одаренные плотью и кровью: отнимите у нас вдруг одну неосязаемую, летучую мечту, которую лелеяла душа наша, и вот свет для нас меркнет, и солнце сияет неприветно, и узы, связывающие нас со всем существующим, распадаются и все повергается в бездну забвения и смерти, кроме самого страдания.
Так сидела Виоланта, грустная и безмолвная, не произнося ни слова ропота, не выронив ни слезы отчаяния; только от времени до времени она проводила рукою по лицу, как будто желая прогнать какую-то мрачную мысль, которая не хотела ее покинуть, или тяжело вздыхала, как бы желая освободиться от тяжкого бремени, которое легло ей на сердце. Бывают минуты в жизни, когда мы говорим сани себе: «Все кончено; ничто не в состоянии изменить моей судьбы; все пропало навеки, безвозвратно.» И в это время сердце наше как будто вторит нашим словам, как будто повторяет: «навеки, безвозвратно пропало!»
Пока Виоланта сидела таким образом, какой-то незнакомец, тихо пробравшись сквозь чащу дерев, остановился между нею и заходящим солнцем. Она не заметила незнакомца. Он помолчал с минуту, потом тихо заговорил на её родном языке, назвав ее по имени, которое она носила в Италии. Он говорил тоном близкого знакомого и извинялся в своем неожиданном приходе.
– Я явился здесь, прибавил он, в заключение: – чтобы доставить дочери средства возвратит своему отцу отечество и все его почести.
При слове «отец» Виоланта поднялась с места, и вся её любовь к этому отцу заговорила в ней с удвоенною силой. Всегда случается так, что мы начинаем любить своих родственников наиболее в ту минуту, когда узы, привязывающие нас к ним, готовы разорваться, и когда совесть начинает чаще повторять нам: «Вот, по крайней мере, та любовь, которая тебя никогда не обманывала! "
Она видела перед собою человека кроткого с виду и с изящными манерами. Пешьера – ибо это был он – отнял у своего костюма, точно так же, как у своей внешности, все то, что могло бы обличать непостоянство его нравственных правил. Он играл прекрасно свою роль и, раз избрав ее, совершенно вошел в её характер.
– Мой отец! сказала она поспешно по итальянски. – Какое вам дело до моего отца? И кто вы сами, синьор? Я вас не знаю.
Пешьера снисходительно улыбнулся и отвечал тоном, в котором глубокое уважение сглаживалось некоторым родом родственной нежности:
– Позвольте мне объясниться, и удостойте меня выслушать.
Потом, сев на скамью, возле неё, он стал смотреть ей прямо в глаза и начал таким образом:
– Вы, без сомнения, слыхали о графе Пешьера?
Виоланта. Я слыхала это имя еще в Италии, быв ребенком. А когда дама, у которой я тогда жила – тетка моего отца – занемогла и потом скончалась, то мне сказали, что у меня нет более приюта в Италии, что дом наш достался графу Пешьера – врагу моего отца.
Пешьера. И ваш батюшка с тех пор старался внушать вам ненависть к этому мнимому врагу?
Виоланта. Да, то есть отец мой запрещал мне вовсе произносить имя этого человека.
Пешьера. Жаль! сколько лет страданий и изгнания не существовало бы для вашего отца, если бы он был хоть немного справедливее в отношении к своему старинному другу и родственнику…. да, если бы он хоть не так упорно сохранял тайну своего местопребывания. Прелестное дитя, я тот самый Джулио Францини, гран Пешьера, о котором вы слыхали. Я тот человек, на которого вас научили смотреть, как на врага вашего отца. Я тот человек, которому австрийский император пожаловал его имения. Теперь судите сами, действительно ли я враг его. Я приехал сюда с целию отыскать вашего отца и предоставить в его пользу земли, пожалованные мне императором. Мною руководило единственное желание восстановить Альфонса в его правах в отечестве и возвратит ему его наследство, которе было отдано мне, против моего желания.
