Через пару часов въехали в центральную усадьбу. Стемнело.

— Здесь я училась в школе, — сказала Алика, посматривая в окно с любопытством и даже немного оживившись.

Посёлок оказался огромным, но сразу за околицей закончился асфальт, и пошла грунтовка, разбитая, ухабистая, вся в лужах и многочисленных объездах коварных мест прямо по лесу.

— Совсем немного осталось, — то и дело повторяла Алика, — может, я пешком дойду?

— Мне здесь не развернуться, — врал я и гнал машину, боясь застрять в какой-нибудь глубокой луже.

Остановились на краю деревни. Проезд загораживал трактор с прицепом, брошенный посередине дороги.

— Посвечу тебе фарами, — сказал я, выворачивая задним ходом на небольшой пригорок.

— Хорошо, — вздохнула Алика, — можно я тебя поцелую? На прощание.

В свете приборов лицо её казалось особенно милым, губы желанными. Мы поцеловались и немного потёрлись щеками. Хотелось сказать: «Не уходи», но я малодушно смолчал. Лишь задержал её ладошку, но как только Алика распахнула дверцу, отпустил.

Она отошла метров на сто, повернулась и помахала рукой. В ответ я мигнул фарами.

Алика свернула во двор второго дома.

«Посижу немного, — решил я, — просто посижу и послушаю музыку».

Вставил диск в проигрыватель. Откинулся на спинку сидения и стал смотреть сквозь призрачную морось дождя на светящуюся тусклыми окнами деревню, на невидимую дорогу и такой же невидимый лес.

Минут через десять, включив ближний свет, стал осторожно разворачивать машину. Неожиданно луч фар выхватил чью-то фигуру, замершую у брошенного трактора. Это была она — Алика. Я выскочил из машины и бросился к ней.

— Я увидела, что ты не уехал, — сквозь радостные слёзы говорила моя бандитка. — Ты не уехал! А они там все пьяные, стали ругаться, почему я без гостинцев, без вина. Я не могу, не могу тут жить. Не могу с ними!

Я прижал её к себе и что-то бормотал утешительное.

— Ты хотел, чтобы я вернулась? Хотел? Или нет? Если нет, отвези меня туда, где можно просто жить. Без Геры, без Ханса с Мавром, которые меня всё равно когда-нибудь убьют.

— Хорошо, хорошо, — шептал я, потом взял её на руки, такую лёгкую, мокрую от дождя и слёз и отнёс в машину.

Где-то через километр спустило колесо. Я с трудом выровнял дикий занос, резко затормозил. Запаска в багажнике была, но негожая, с большим порезом от разбитой на дороге бутылки.

Пришлось подкачивать колесо, пока не нашёл прокол. Вкрутил в дырку шуруп (приятель когда-то научил такому нехитрому фокусу), поработал насосом, и мы понеслись дальше. Колесо продолжало спускать каждые пять минут. Так и добрались до центральной усадьбы. Я был измотанный, мокрый и грязный.

— Надо вулканизировать камеру — иначе до города не доедем. Знаешь какого-нибудь местного шофёра?

— Знаю. Поезжай прямо, я скажу, где остановиться.

Мы затормозили у большого деревянного дома.

— Здесь Коля Сорокин живёт. Вместе в школе учились. — Алика вышла из машины и пошла к калитке.

— Лили! — радостно закричал кто-то невидимый из темноты двора.

Нас провели в дом, не давая слова сказать, но что-то спрашивая, восклицая и восхищаясь нашим здесь появлением.

— Колесо прокололи, — мне удалось вклиниться в поток многословия.

— Да вы присаживайтесь, присаживайтесь!

— Нам вулканизатор нужен.

— Это твой муж? — спросил парень осторожно.

— Просто знакомый.

— А-а-а! — радостно засуетился хозяин дома и протянул руку. — Николай. Нужен вулканизатор? Есть, но в гараже. Гараж заперт до утра. Переночуете?

— А утюг есть? — спросил я.

— Утюг есть. Вот, пожалуйста.

Я отправился к машине, достал из багажника домкрат, снял колесо. Вытащил из покрышки камеру. Возвращаясь в дом, увидел в огороде освещённую летнюю кухню. Дымился мангал, под навесом за огромным деревянным столом сидела шумная компания: несколько весёлых парней и девчонок. Алике совали в руки стакан с вином, она смеялась.

На вулканизацию камеры ушло минут сорок, и ещё через полчаса можно было отправляться в путь.

Я умылся под краном и пошёл, чтобы окликнуть Алику. Не доходя до кухни, остановился, прислушался к разговору. Она сидела ко мне спиной, со стаканом в руке и внимала деревенским новостям. Время от времени спрашивала: «А как Ленка, а Дашка, а Алексей Михайлович?»

Ей отвечали. Николай смотрел влюблёнными глазами.

— Лили, ты приехала. Оставайся.

— А работа?

— Найдём. Хочешь табельщицей, хочешь в библиотеку.

— А жить где?

— Оставайся, Лили, правда, чего ты. Будешь жить. У меня будешь.

— И как мы с твоей женой поладим? — засмеялась Алика.

— Никак. Я уже год назад развёлся.

— А чего раньше не предлагал?

— Ты ж в город уехала.

— А ещё раньше?

— Дурак был.

Кто-то из парней заметил меня и показал жестом, мол, уходи, ты здесь никому не нужен.

Я сел в машину. Пощёлкал кнопками проигрывателя.

«Не нужен? Похоже. — Я упрямо нажал на сигнал и посмотрел на часы. — Жду одну минуту». Прошло три. Во дворе послышались голоса, кого-то шумно уговаривали. Я опустил стекло и снова посигналил.

— Едем? — спросил подбежавшую к машине Алику.

— Ты, правда, этого хочешь? Или так просто? Мне предлагают остаться.

— А ты сама что решила? Я не имею права настаивать.

— Я хочу быть с тобой. Неужели непонятно? Но я не могу навязываться.

— Едем! — сказал я.

Она радостно вскочила в машину.

— Почему этот Коля называл тебя Лили? — спросил я после того как мы тронулись в путь.

— Смешная история. Я конфеты любила с таким названием. Мармеладные. А его мама завмагом работала. Он у неё выпрашивал, а отдавал мне. Вот и прозвал меня Лили.

Мы остановились сразу за селом.

— Дурачок, — шептала моя бандитка, перелезая ко мне на колени, — я тебя уже давно люблю. Я тебя уже целых два дня люблю. А ты такой неприступный.

— Глупая, я в тебя, как только увидел, влюбился. Ещё тогда — на конкурсе. Ты была самая лучшая. И играла лучше всех.

Потянув рычаг, я сдвинул сиденье назад, откинул спинку и замер, всё ещё не веря в происходящее. Эта девочка, желанная, прекрасная, с телом, созданным лучшими ювелирами вселенной, целовала меня, хотела меня, верила мне. Верила, что я смогу её защитить и что самое худшее уже позади.

Утром я проснулся рано, чуть приоткрыл штору, впустил в комнату свет. Алика спала. Безмятежно и сладко, как ребёнок. Возникло острое желание дотронуться, убедиться в реальности свершившегося. Я глядел и думал, что эта ночь, и это утро, и следующие дни стоят того, чтобы отдать за них жизнь. И если нашу любовь придётся отстаивать, я готов драться.

Несколько дней для нас пролетели как во сне. Мы часами не вылезали из кровати, ходили друг за другом словно привязанные, не могли пережить даже минуту разлуки. Когда я брился, она сидела у меня на коленях и страшно мешала, но если пыталась слезть — не отпускал. Когда она мыла посуду, обнимал её сзади, целовал шею, уши, ямочки на щеках, настойчиво подбираясь к губам. Нам никак не удавалось наскучить друг другу, и мы расставались лишь на короткое время, пока я ездил за продуктами. Алика из дома не выходила.

Через неделю я столкнулся в магазине с Хансом и Мавром. Они ничего не покупали, стояли у двери и ждали. Кого? Конечно, меня.

— Привет от Геры, — улыбнулся Мавр, перегородив выход коренастой фигурой.

— И ему того же, — сказал я.

Ханс уже стоял сзади.

— Ты какую смерть предпочитаешь, быструю или мучительную, но с надеждой?

— С надеждой лучше.

— Устроим.

Какой-то ветхий старичок, смело отжав Ханса в сторонку, гневно пропищал:

— Пройти-то дайте!

— Пардон, штурмбаннфюрер, — поклонился ему Мавр и освободил проход.