— Видел. — Валерий опустил голову. Разговор огорчал его. Он вдруг ощутил себя в захлопнувшейся ловушке, а не в свободном для творчества мире, о котором недавно толковал этот потрясающе нелепый профессор.

— Скажу без хитрины, — хозяин теремка почему-то заговорил громким шепотом, — я не знаю реального способа выбраться из наших болот. И еще уверен, что любой житель, кроме меня, Лиды и, пожалуй, Николая, спокойно смог бы выйти отсюда куда угодно. У них не бывает наваждений, и ориентируются они в окружающей местности, как я у себя в огороде. — Профессор подлил в кружку квасу, удивился, что гость еще не сделал ни одного глотка. — Попробуйте. Это вкусно, — Аркадий Аркадьевич пододвинул кружку поближе к окончательно озадаченному посетителю.

Валерий поежился, потряс головой, выгоняя мрачные мысли. Потом спросил:

— А как эта деревня возникла?

— О, целая куча легенд. Но самая правдоподобная из них о раскольниках. Еще во времена патриарха Никона несколько семей староверов, преследуемых властями, ушли в болота. Принесли с собой инструмент, скарб, семена, некоторых животных.

— Что-то не похожи эти люди на истово верующих.

— Так сколько веков прошло…

— А другие версии?

— Другие? Есть и другие…

В окно кто-то резко постучал. Похоже условным стуком. Аркадий Аркадьевич вскочил, опрокинул скамейку, метнулся к окну. Приоткрыл его чуть-чуть.

— Чего тебе? — спросил удивленно, но с явным облегчением.

— Не хочешь? — Голос был явно женским.

— У меня гость.

Профессор поспешно закрыл окно. Вернулся к столу с легким смущением на лице.

— Пелагия. Рыбу предлагала. Вы в шахматы играете?

— Играю.

— Отлично. Х-м-м. И вы еще хотите, чтобы я дорогу указал. Лишил себя партнера! — Аркадий Аркадьевич деланно рассмеялся. — Извините, наверное, не к месту пошутил.

— Да, ничего, валяйте…

— Партийку? Я так соскучился. Никто из местных жителей играть не хочет.

— Давайте.

Профессор ловко расставил шахматы.

— Из глины вылепил. Как вам?

— Нормально.

— Догадайтесь, чем красил?

— Не буду и пытаться.

— Соком черники.

Валерий, сначала почти разгромив противника, неожиданно начал поддаваться, подсовывая профессору под бой фигуру за фигурой.

— Зачем вы так делаете? — огорчился Аркадий Аркадьевич. — Вы же неплохой игрок.

— Я что, прибыл сюда кого-то развлекать? Не получится!

— Извините. — Профессор собрал шахматы. — Пожалуй, я действительно бестактен. Да поймите же, наконец: я бы рад вам оказать добрую услугу, но в том аспекте, который вас интересует, она ни в коем случае не будет доброй.

— Эк вы завернули. Ничего не понял.

— Поясню. Ни одна, понимаете, ни одна попытка уйти из этой деревни не закончилась успешно. А уходить пытались люди не слабее вас физически и не менее целеустремленные. Если я позволю себе дать вам какие-нибудь советы, то невольно обнадежу и фактически подтолкну к гибели. Так что, извините. Как бы вы это не воспринимали, я не стану соучастником вашего самоубийства. Да и нет у меня вразумительных советов, честно говоря.

— А в чем, собственно говоря, опасность? Если кто нападет, постоять за себя сумею. Кроме того, я уверен, что угрозы местных жителей дальше слов не пойдут. Да и вы, кажется, так считаете…

— Я думаю, что не идут, я надеюсь, что не идут, но назвать этот факт непреложным, пожалуй, не осмелюсь. Да и не люди страшны, я полагаю. Топи. Они кругом на десятки километров.

— Я же не утонул. Как-то сюда притопал.

— Вот именно, сюда. И вряд ли вы сами притопали.

— Вот даже как! Может быть, я и не заблудился?

— Очень может быть, что вас просто заблудили.

— Кто? И как?

— Не знаю я приемлемых ответов.

— Мистика?

— Чарусы. Зачарованные болота. Так, вроде бы говорил человек, который летел с нами в вертолете. У него была рукопись. На старославянском. И он ее перевел.

— Ваш корреспондент?

Профессор сморщился, как от зубной боли. Какие-то воспоминания всколыхнулись в нем, и они были неприятны.

— Может, все-таки расскажете? — попросил Валерий.

— Хорошо, попробую. Сейчас посижу, и, Бог даст, все вспомню. Питаю надежду, что это вас вразумит. — Аркадий Аркадьевич подлил квасу, глотнул и, помассировав лоб пальцами, начал свое повествование: — …Его звали Алексей. Прожил он в этой деревне почти год. Предпринимал много попыток уйти. Несколько раз тонул. Иногда вылезал сам, иногда его спасали. Его постоянно преследовали наваждения. Он видел на небе три солнца, слышал жуткие голоса, в трясину его толкал невидимка. Однажды на него напали лягушки и отложили у него под одеждой икру. Потом из нее вылупились головастики, которые терзали его целую неделю. У него все время исчезали припасы, хотя рядом никого не было. В воде он видел живых утопленников. Однажды его кто-то пытался утащить под мох. Но после всех неудач, Алексей не сдался. Ведь он нашел эти свои проклятые Чарусы, и ему так хотелось о них написать. Для этого требовалось только одно, нужно было уйти. В последний раз он готовился долго, тщательно, продуманно. Он изобрел ветряной компас и в день, когда подул сильный ветер, ушел. И… пропал. Бесследно. Прокофий с Мисосом ходили его искать, но безуспешно.

— Так он, надо полагать, вышел?

— Если бы вышел, то обязательно вскоре вернулся бы. С экспедицией. На вертолетах, вездеходах. Я не знаю, как, но вернулся бы. Для любого журналиста эта деревня — мечта всей жизни. Книга. Мировая слава. Понимаете? — Профессор подошел к печи. — Давайте чаю попьем. С вареньем.

— Сахар вам тоже лоси приносят?

— Нет, вместо сахара мы используем мед. Ели когда-нибудь малиновое варенье с медом?

В дверь постучали. Вошел незнакомый мужчина. Пожилой. На вид лет шестидесяти. Очень деловитый, серьезный. Перекрестился на угол, в котором ничего не было. Тут же уставился на Валерия.

— Новый житель нашей деревни, — торжественно произнес профессор.

— Валерий.

— Герасим.

— А я как раз нашему гостю о жителях деревни рассказывал, — зачем-то соврал Аркадий Аркадьевич. — Вас хотел упомянуть, а вы вот и сами, легки на помине. Как там Василий поживает?

— Хорошо поживает. А я по делу.

— Слушаю.

— Иконку вам надо, Аркадий Аркадьевич. — Вошедший мужчина с укоризной кивнул на пустой угол. — Дом у вас новый, добротный, сколько лет живете и все без защитника небесного. Нехорошо как-то…

— Да где ж я ее возьму? Рисовать не умею, а портретов у меня никаких нет. Ни Ленина, ни Сталина, ни Николая Второго. — Профессора, похоже, забавлял разговор. — Не знаю уж, как и быть. — Он незаметно подмигнул Валерию.

— Так я вам вот и принес. Это и повесьте. — Гость вынул из-за пазухи рамку, протянул хозяину дома.

— Так это же… о Господи… Гитлер!

— Ну, Гитлер, лицо хорошее, сановитое, будете ему молиться — он вам помогать станет.

— Нет, дорогой, Гитлеру, при всем моем уважении к вам, я молиться не стану. Гитлер для русского человека, ну никак не Бог. Скорее сатана.

— Вы же как-то говаривали, что еврей, а не русский.

— А для еврея тем паче. Уж вам-то, как немцу, должно быть известно, что вытворял ваш Гитлер с иудеями?

— Да откуда? Меня же в самом начале войны сбили. А может, наговаривают зазря? Мы же его так любили. Он нам всем помогал… Да и сейчас, как помолюсь ему только, так сразу и полегшает.

— Так ты же фашист недобитый. Ты же нашу страну завоевать пытался. Вот для преданного фашиста Гитлер и есть Бог. — Аркадий Аркадьевич почти развеселился и от комичности ситуации даже перешел на «ты».

Мужчина сконфузился. Он вынул портрет из рамки и спрятал за пазуху. Потоптался, пошмыркал носом, не зная, как достойно выйти из сложившейся ситуации, потом сообразил:

— Тогда вот… хоть рамку возьмите. К рамке какой-нибудь божок да и пристанет.

— Спасибо, дорогой, спасибо. — Профессор положил подарок на подоконник. Потом словно опомнился и широким жестом пригласил нового гостя к столу. — Извините, если что не так, — прибавил он. — Присаживайтесь, пожалуйста. Мы как раз обедаем.