— Успокойтесь, — сказал Нкози.

— Не за него и не за его народ, — выпалил Нанкху вне себя от ярости. — Как вы не понимаете? Мы делаем это ради себя. Ради таких людей, как вы.

Джо Нанда схватил отца за руку и повел его к двери.

— Подождите! — властно сказал Нкози.

Джо остановился и отпустил отца. Старик нашел себе стул и уселся.

— Похоже, вы здесь единственный, кто уважает старость, — сказал старик, обращаясь к Нкози.

— На их месте я сделал бы то же самое, сэр; так же, как, надеюсь, и они на моем. Может случиться, что я погибну или меня арестуют. Но чтобы ни случилось, мы не должны допустить — мы трое и все участники борьбы против апартеида, — мы не должны допустить уничтожения Идеи, которую воплощает в себе Ричард Нкози. В действительности меня зовут не Ричард Нкози. Я только заимствовал это имя, как делали до меня и будут делать после меня другие, потому что имя это стало выражением воли и духа сопротивления. Отныне оно — символ.

— А если вас арестуют?

— Тогда у них будет возможность доказать, что я — тот, кто пользовался именем Ричарда Нкози. И они смогут установить мою личность. А это грозит двумя последствиями: во-первых, будет развеян миф, во-вторых, погублена надежда на победу — надежда, питающая дух сопротивления.

— И вы рискуете своей жизнью ради этой сказки?

— Нет, сэр. Ради народа своей страны, но прежде всего — во имя своих идеалов. В этом, сдается мне, и состоит разница между человеком и животным.

— Мы не хотим быть животными, живущими в джунглях, — вступил в разговор Джо.

— Я думаю обо всех нас, — сказал Нкози. — Обо всех человеческих существах на свете.

— Прикажете всем нам верить в волшебные сказки! — насмешливо фыркнул Старик.

— А почему бы и нет?

— Ваши люди убивают индийцев, белые зверствуют, все ненавидят друг друга — вот он, ваш сказочный мир. До сих пор вы говорили разумно, молодой человек, хотя я и не согласен с вами. Но сейчас… Это мечты!

— Да, — откликнулся немного погодя Нкози. — Это мечты.

Он, видимо, признавал, что Старик прав, — и все остальные почувствовали это. Старый Нанда настоял на этой встрече и вышел победителем из спора. Он метнул торжествующий взгляд на сына. Джо стоял, опираясь о стол; на лице его лежала хорошо знакомая отцу мрачная тень. Такое выражение бывало у него обычно, когда ему приходилось решать трудный вопрос или задачу, — и в былые дни Старик всегда испытывал огорчение, потому что сын не хотел разделить с ним свои заботы и даже не просил о помощи. То же чувство разочарования испытал он и сейчас: Джо отнесся с явным неодобрением к его маленькому триумфу.

В джунглях нет места для мечтаний, подумал Джо без особой, впрочем, неприязни к отцу.

Давуд Нанкху сидел, глубоко утонув в кресле; спина его изгибалась плавной дугой. Мы должны смотреть в лицо неприятной для нас истине, обобщил он про себя, уродство и зло так же могучи, как красота и добро. Мечты, стремление к добру — для нас неотъемлемое свойство человеческой натуры, нечто естественное и не требующее объяснения. Сталкиваясь со злом и уродством, мы пытаемся объяснить их с помощью политических, исторических и социологических теорий. Но мы никогда не ищем объяснения благородству того или иного человека, — например, никогда не спрашиваем себя, почему Неру мог сделаться, но все же не сделался диктатором Индии (если бы он стал диктатором, ученые мужи тотчас установили бы, каковы корни и происхождение этой диктатуры). То, что существует добро, представляется нам естественным; то, что существует зло, требует объяснения. Может быть, мы робеем перед реальностью мира, где добро и зло ведут бой на равных, так что каждое может одержать победу? Но ведь наши религии, наша история, все, что мы постигли, — предрекают конечное торжество добра над злом. Если добро и зло ведут бой на равных и каждое способно одержать победу…

Ликование Старика угасало. Трое молодых людей готовы были допустить, что он выиграл очко, но это не произвело на них ни малейшего впечатления. Почему?

— Значит, вы поступаете глупо, рискуя собой, — заявил он чуть более вызывающе, чем хотел.

— Тут я с вами не согласен, — запротестовал Нкози. — Признать, что все это мечты, еще не означает признания, что мечтать глупо. Ваше право считать, что это глупо. Но мы так не считаем.

— Тогда объясните мне, какой смысл в ваших мечтах! — нетерпеливо потребовал старик.

— Я отнюдь не уверен, что мне это удастся. Как объяснить вам, почему я любуюсь цветком? Я не в силах объяснить это даже самому себе. Я, конечно, мог бы упомянуть о красоте и аромате, но, убей меня бог, если я знаю, почему они будят такой отклик в моем сердце. Я только знаю, что они в самом деле будят отклик в моем сердце. Я даже не знаю, откуда берет начало моя духовная жизнь. Я только знаю, что я живой человек и, раз я живой человек, у меня та же потребность, что и у предыдущих поколений, — снова и снова утверждать нерушимость человеческого духа — этой таинственной силы, которая порождает в нас нежность и злобу, любовь и веру в такие абстрактные понятия, как честь, справедливость и добро.

Вы только что доказали нам, что на свете существует и зло. И этого я тоже не могу объяснить. Но я знаю, что зло существует, и знаю, что стремление утверждать нерушимость человеческого духа может в критический момент потребовать, чтобы мы вступили в борьбу не на жизнь, а на смерть против гнусного произвола.

Наше поколение не первое и, думаю, не последнее, на которое возлагается подобная миссия. Теперь это наша святая обязанность, ибо нигде в мире не творятся такие страшные злодеяния, нигде в мире нет такой угрозы человеческому духу, как в нашей стране. Речь идет вовсе не о расе или цвете кожи. Вы, может быть, спросите, в чем суть? Вряд ли все участники нашего движения согласятся со мной, да я и сам не соглашаюсь со многим, что делается в нашем движении, хотя, видит бог, я совершил очень мало полезного по сравнению с другими. Так вот, суть, по-моему, состоит в том, что стремительное развитие Южной Африки, этот особый, полный внутреннего напряжения диалог между народом и землей, которая его создает, наделяет характерными чертами и кормит, может начаться лишь после того, как наша страна покончит с гнусностью расового неравенства. Без этого немыслимо никакое движение вперед.

— Это точка зрения вашего народа и вашей организации?

— Я не могу говорить за всех. Но я знаю, что так думают многие. В свое время нам придется начать борьбу с противниками наших взглядов, ибо разумно устроенное общество охраняет интересы всех народностей — это одна из составных частей нашей веры. Демократия — это правление большинства, но хотя одной ее мало, для того чтобы добиться полного расцвета человеческого духа, начать надо именно с нее.

— Благодарю вас, — сказал Старик и повернулся к сыну. — Наш разговор затянулся, Джо, неплохо бы и промочить горло. Принеси нам вина; мне, пожалуйста, немного брэнди.

Джо наполнил бокалы и раздал их присутствующим. Все это время в комнате стояло неловкое молчание. Старик пригубил свой бокал, попросил долить ему содовой и откинулся на спинку стула.

— Вы, разумеется, понимаете, что я не согласен с вами, но теперь я знаю, чего вы добиваетесь. Я продолжаю считать, что это тщетные мечты, но по крайней мере я уяснил себе их смысл. Вам никогда не удастся изменить этот мир, но теперь я, пожалуй, понимаю, что вы должны попробовать…

— Хотя нам и грозит поражение, — сказал Джо Нанда.

— Вам не создать рай на земле. — Старик повернулся к Нкози. — Беда в том, что мой сын всегда считал меня отъявленным реакционером, поэтому он никогда не говорил со мной по душам и не обращался ко мне за помощью. — Он допил остатки вина и протянул бокал Джо.

Джо снова наполнил бокалы.

— А не выручили бы вы нас сейчас? — спросил Нанкху.

Старик Нанда насторожился.

— Какие-нибудь новые неприятности?

— Боюсь, что да, — ответил Джо Нанда и объяснил, что распоряжение, которого они ждали, получено и что им придется переправлять Нкози за границу без чьей-либо помощи.