— О чем ты думаешь? — спросила Ди.
— Об истоках предрассудков.
— Кисеи навела тебя на эти мысли?
— Странно, не правда ли? Но, глядя на нее, начинаешь размышлять.
— Очень важно, — задумчиво проговорила Ди, — выбрать для общения время и условия. Мы не знаем друг друга, а потому не знаем и самих себя, и своих мыслей.
Кисеи отошла чуть в сторону, оценивая результаты своей работы, а потом вопросительно посмотрела на Ди. Поглощенная мыслями об истоках предрассудков, Ди лишь устало пожала плечами.
— Отлично, Кисеи. Он стал неузнаваем.
Однако Кисеи по-своему истолковала ее жест:
— Но вы не довольны, мисс Ди.
— Просто я думала о другом.
— О предрассудках? — осторожно осведомилась Кисеи.
— Да, Кисеи, о предрассудках.
— Мы с ними рождаемся, — сухо заметила Кисеи. — И так будет всегда.
Не дожидаясь, какая последует реакция и что скажет на это Ди, Кисеи собрала пузырьки и вышла из комнаты.
Ди Нанкху сидела глубоко подавленная. Нкози почувствовал это и, чтобы не поддаться ее настроению, постарался отвлечься. Он стал думать о том, что его ждет, и чем больше думал, тем сильнее напрягались у него нервы и ум.
От сознания того, что у них нет сейчас какой-то эмоциональной близости, они испытывали скованность и неловкость и смотрели друг на друга совсем по-иному, как-то отрешенно и безразлично. Им даже не о чем было говорить. Ди отошла к маленькому оконцу и повернулась к Нкози спиной. Он рассматривал свое изображение в зеркале, стараясь представить себя в индийском тюрбане. Загримированного, его не узнала бы даже родная мать, окажись она рядом. Только Ди не ошиблась бы, мелькнуло где-то в тайниках сознания, Ди сразу бы узнала. Он страстно желал снова ощутить душевную близость с нею, но она стояла спиной к нему, чужая и равнодушная.
Короткое молчание показалось вечностью, а потом пришел Дики и принес одежду, которая должна была окончательно преобразить облик Нкози. Он напомнил, что в их распоряжении совсем мало времени, и пошел собираться. Нкози отправился к себе в комнату, переоделся и снова вернулся к Ди. Она подошла к нему и поправила тюрбан.
Снова появился Дики.
— Пора идти, сэр.
Только сейчас Ди очнулась. Она схватила Нкози за руки, и казалось, никогда его не отпустит. Она посмотрела на его изменившееся лицо и закусила губу. Дики Наяккар стоял как зачарованный, стараясь не смотреть в их сторону, и в то же время не желая упустить хоть малейшую деталь этой молчаливой сцены… О боже, ну точь-в-точь, как в кино!.. И тут он вспомнил огромного Сэмми Найду. Сэмми никогда не показывал виду, но Дики знал, что больше всего на свете он желал, чтобы мисс Ди взглянула на него так, как она смотрела сейчас на этого маленького черного парня.
— Нам надо идти, — повторил Дики Наяккар.
Ди наконец отпустила руки Нкози.
— Пожалуйста, береги его, Дики.
— Хорошо, мисс Ди.
— Как следует береги.
— Хорошо…
— Он очень дорог мне…
— Мисс Ди…
— Он для меня — все, Дики… Все на свете.
— Понимаю, мисс Ди.
Она резко повернулась, а они молча вышли из комнаты и стали спускаться по лестнице.
Дики Наяккар вел Нкози к черному ходу. В коридоре толпились больные, дожидавшиеся возвращения доктора. Нкози заметил цветную женщину с ребенком, который, по-видимому, был лишь наполовину индийцем. Все остальные были индийцы — маленькие, несчастные, какие-то высохшие. Когда они проходили через кухню, Кисеи и рослая миловидная девушка в сари с длинными напомаженными волосами мельком взглянули на них и продолжали работать как ни в чем не бывало. В воздухе стоял тонкий неповторимый аромат порошка кари и топленого масла, трав и специй.
Однако стоило им очутиться на улице, как мир снова предстал в тусклом однообразии; здесь царила жалкая нищета, столь характерная для любого района тропических и субтропических стран, где живут бедняки, обездоленные и отверженные. В холодных странах кварталы бедняков тоже тусклы и однообразны, но солнце светит там не так ярко, не так резко, не так ясно и не так беспощадно, поэтому краски бедности как бы приглушены. В тропических же и субтропических странах всякая грязь, всякая пакость и мерзость, озаренные сиянием солнца, особенно резко бросаются в глаза. И даже земля, которую редко увидишь голой в холодных странах, здесь, из-за отсутствия растительности, приобретает особенно неприглядный вид. Но самое убогое зрелище являют собой внутренние дворы в тропических странах: там солнце безжалостно выжигает все до последней травинки, превращая землю в коричневую корку грязи, там везде валяются отбросы и вьются рои мух. Все эти внутренние дворы и проходы, по которым Дики Наяккар вел Нкози, составляли один общий огромный и убогий двор — задворки нации; район трущоб, один из многих, удивительно похожий на все другие, независимо от того, кто их населяет — индийцы, цветные или черные, и даже специфические запахи пищи и разные обычаи — свои у каждой группы — не могут затушевать того главного, что делает их похожими друг на друга.
Даже на людях, встречавшихся им по пути, лежала печать унылого однообразия и жалкого убожества. Будто их тоже иссушило солнце. Такие, как Дики Наяккар, рослые и крепкие, были счастливым исключением.
Постепенно дома и люди стали встречаться реже. Наконец, они увидели религиозную процессию, двигавшуюся к реке. Оттуда едва слышно доносились звуки флейты и барабана. Противоположный берег круто поднимался вверх — там начинался город, населенный белыми. Ветер дул как раз в ту сторону, грозя побеспокоить его жителей шумом, производимым процессией, значит, снова последуют протесты против шествий чужестранцев, против вони и шума, в которых повинны индийцы. Местная газета, возможно, даже начнет ратовать в своих передовицах за то, чтобы «деревню, где живут кули», убрать подальше от «города, где живут белые».
— Надо бы поспешить, сэр, — сказал Дики Наяккар. Называть маленького африканца «сэром» было для него теперь вполне естественно. — Нам уже попалось несколько шпиков, а дальше их будет еще больше. Надо догнать вон ту группу, — он указал на людей, шедших впереди. Примерно в миле от них на обочине грязной дороги у машины стояло несколько человек. — Это шпики, — сказал Дики, — они непременно остановят нас, если мы будем идти вдвоем. Это они вас ищут. Нужно затеряться в толпе. — Тут Наяккар по-мальчишески озорно улыбнулся, дескать, все будет в порядке.
Они пошли быстрее. Люди впереди замедлили шаг, потоптались на месте и снова двинулись вперед.
— Черт бы их побрал! — обозлился Дики Наяккар.
— В чем дело?
— Проклятые идиоты! Останавливаются, чтобы мы могли их догнать. С головой выдают нас шпикам. Вот дождутся, что я скажу Сэмми. Мистер Найду им задаст… если, конечно, шпики не схватят нас из-за их глупости! Черт бы их побрал!
— Тогда нам лучше поспешить, чтобы не повторилось все сначала.
Нкози прибавил было шагу, но Дики Наяккар тронул его за руку.
— Осторожно, сэр! Видите, один из шпиков смотрит в подзорную трубу. Не надо торопиться.
Нкози принудил себя идти ровным шагом, как и Дики. Люди двигались медленно, однако догнать их было не так-то легко.
Растущее беспокойство Дики передалось Нкози. Тут кто-то из шедших впереди оглянулся и с таким видом, будто узнал знакомых, принялся махать им, он окликал своих спутников и показывал на Дики и Нкози.
— И вы им помашите, сэр, — сказал Дики Наяккар и помахал сам. Группа остановилась. Облаченные во все белое двое мужчин и женщина бросились обнимать Нкози, обрушивая на него потоки бессмысленных слов. И вдруг он отчетливо услышал: «Улыбайтесь и делайте вид, будто говорите с нами». Он оказался в самом центре небольшой группы.
Нкози так и не заметил, в какой миг они прошли мимо одетых в гражданское сыщиков, стоявших возле машины, зато хорошо почувствовал, в какой миг миновала опасность, потому что плотно окружавшее его кольцо неожиданно разомкнулось.
Короче говоря, общая опасность, общий противник и общая цель — перехитрить его — сплотили и сблизили их. Но миновала опасность, и их уже ничто не сближало. Женщина слева, которая изо всех сил прижималась к нему, проявляла явное стремление скрыться куда-нибудь. Мужчины, хотя и не так заметно, тоже стали удаляться, так что в конце концов он оказался в центре круга, рядом с этими людьми и в то же время далеко от них. Он понимал, что возникшее отчуждение было инстинктивным, что в тот момент, когда они окружили его и взяли под свою защиту, они действовали сознательно, руководствуясь разумом, и это позволяло надеяться на лучшее будущее. И все же их инстинктивное отчуждение огорчило Нкози, и ему захотелось очутиться далеко-далеко от этой страны.
