- Все время снится, будто по-прежнему летаю и бегаю вверх по лестницам...
Он замолчал, и вдруг стало ясно, что его борьба за свое место в человеческом строю, за чувство собственной полноценности, за новую высоту в жизни не окончена да и окончится ли когда-нибудь... Даже подчеркнутое внимание окружающих, предупредительное снисхождение к себе такие люди обычно принимают болезненно, хотя стараются не показать этого. Тому, кто узнал небо, жил в мире великих скоростей и высот, не так-то просто свыкнуться с иным делом, найти себя в нем. Но главное, конечно, характер - тот характер человека, который и в самой "земной" работе стремится достигнуть предельного потолка. И тут, бывает, мало добросовестного отношения к своим обязанностям, тут надо всей душой полюбить свое дело.
По тому, как наш разговор все чаще возвращался к самолетам, стало казаться, что Юрий в душе не расстался с ними, и, может быть, освоившись в новом своем положении на земле, он подумывает о возвращении в авиацию?
- О чем вы мечтаете, Юрий Валентинович?
- О небе, - ответил не задумываясь. Уловив удивление, усмехнулся: Нет, проситься за самолетный штурвал я не собираюсь, хотя руки помнят машину, и при случае справился бы. Сейчас мирное время, а ведь после войны даже Маресьеву не разрешили летать - это логично и справедливо. И все же мечтаю о небе...
Был теплый мартовский день, и в глубоком весеннем небе пролетевший невидимый истребитель оставил серебряный, долго не тающий след. Стоя у окна, Юрий Валентинович несколько минут отрешенно следил, как уходила к горизонту серебряная полоса, выгибаясь дугой по куполу неба, и глаза его, казалось, видели что-то свое, далекое и вечно близкое. Может быть, он мысленно находился сейчас в кабине стальной птицы, летящей у самой границы стратосферы, или желал успеха в учебном бою парню, что вел ее? Или вспоминал синий морозный март в горной тайге Забайкалья, где принял свой первый бой без всяких условностей - жестокий и долгий бой за жизнь? А может быть, решал какую-то нынешнюю задачу, от которой его отвлекли? Но вот, словно очнувшись, виновато улыбнулся:
- Простите, мне надо снять показания.
Чуть прихрамывая, он направился к своему рабочему месту, но даже и теперь в стройной фигуре его замечалась выправка военного человека. Он шел к своему рабочему месту на земле, где продолжает борьбу за новую высоту, за свое небо.
И стало вдруг понятно, отчего большинство людей с детства мечтают летать. Настоящая жизнь, вероятно, и состоит в вечном стремлении к своему человеческому небу - профессиональному, нравственному, духовному. Мечта об этом небе, борьба за жизненные высоты сближают людей сильных, не позволяют увязнуть в паутине мелочных сиюминутных интересов, расчетов и отношений, построенных на своекорыстной выгоде. Но даже и те люди, которые брюзгливо советуют смотреть лишь под ноги, - пусть спросят себя наедине: разве в глубине их собственной души не живет мечта о высоком небе - гражданском подвиге ради других людей, ради своего народа?..
Нет, и взрослея, растворяясь в "чисто земных" заботах, не должен человек расставаться с мечтой о небе, с героями своей юности. У нынешних наследников великого подвига отцов и дедов-фронтовиков таких настоящих героев тысячи. В любом возрасте они придут на помощь в трудный час, если человек останется верным их памяти, их заветам, желанию достигнуть их высоты.
Юрий Козловский в критические минуты жизни проверил это на себе, потому он остается верным своему небу. Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. На рассвете
В серых предрассветных сумерках лета холмистая равнина казалась вымершей, самый зоркий и опытный глаз не заметил бы на ней малейшего движения, но командир танковой роты старший лейтенант Игорь Веселов, казалось, физически ощущает громадное напряжение затаившейся здесь могучей жизни, готовой заявить о себе по одному слову команды. Это напряжение отдавалось в нем нетерпеливым ожиданием и острой тревогой, отгоняющей усталость и сон. Веселов пока не различал своих танков. Покрытые пылью после долгого ночного марша, они растворялись в сумерках, сливаясь с серой, обожженной солнцем землей. Он лишь угадывал их приземистые стальные тела, не остывшие за ночь, и чудились в теплой тьме под броней знакомые лица танкистов. Всю ночь они не смыкали глаз, всю ночь их укачивало на марше, и теперь молодым солдатам, не столь закаленным, как их командир, легко было задремать, прослушать сигнал - не отсюда ли его тревога?
Рота стояла в линии взводных колонн на дне широкой лощины, прикрытая спереди длинной плоской высотой, за которой сейчас в боевом порядке расположились основные силы батальона и приданное ему мотострелковое подразделение, готовые во всякий миг вступить в бой с крупными силами "противника", наступающего с юга. После того как "противник" увязнет в бою за эту гряду высот, настанет черед роты старшего лейтенанта Веселова. Стремительным выходом из глубины и ударом во фланг "противника" она должна приковать к себе его внимание, связать огневым боем и обеспечить общую контратаку главных сил. Задача для Веселова не новая, но по мере того, как светало, его смутная тревога росла.
"На фронте самое опасное время - рассвет", - звучали в уме чьи-то слова, и он вдруг вспомнил, что слышал их от своего отца, который попал на фронт в сорок третьем, освобождал Прибалтику, штурмовал восточно-прусские крепости фашистов. Прав старый солдат, теперь и сам Игорь Веселов знает, как тревожны рассветные часы даже на учениях. И не только потому, что к ним часто приурочиваются атаки. Ночью обстановка на поле боя меняется все же не так заметно, как днем, поэтому утром и случаются самые опасные неожиданности.
Рота стоит за левым флангом развернутых подразделений батальона так ей легче совершить задуманный маневр, а при случае - вовремя встретить и отбить обходящие силы "противника". На это командир тоже отдал ясное распоряжение. Но слева у Веселова - никого. Своих никого - он знал точно. Но так ли оно пустынно, это уходящее на восток предгорье, изрезанное острыми гребешками, разорванное сухими глубокими падями, малодоступное для гусениц и колес? Оттуда не ждут удара, и все же комбат, отдав приказ, напоследок напомнил Веселову: "Поглядывай за флангом и тылом..." В самом деле, никакая разведка не в состоянии заглянуть за каждый гребень и в каждую падь. А если к тому же целые подразделения с тяжелым оружием способны теперь быстро перемещаться по воздуху, за открытые фланги и тыл нельзя быть спокойным. Бой может начаться одновременно и на переднем крае, и в тылу.
Уже отчетливо проступили из сумерек окрестные высоты и увалы, поредели тени в распадках. Веселов увидел свои танки во взводных колоннах, поставленные так, чтобы прямо с места они могли развернуться в боевую линию фронтом на юг. Но даже вид грозных машин, готовых во всякую минуту и к маршу, и к атаке, не принес знакомого чувства собственной силы, а с ним - уверенности. "Противник" близок, но пока ничем не заявил о себе, даже в передовом охранении мертвая тишина. Неужто он ждет, когда рассеются последние сумерки? Но ведь для танков и мотострелков это не помеха...
Пусть ты только командир роты, поставленной во втором эшелоне батальона со строго определенной задачей, все равно обязан думать и за противника. Особенно если у тебя открытый фланг, за которым велено поглядывать.
Чем больше думал старший лейтенант Веселов, чем пристальнее всматривался в окружающее, тем яснее становилась для него причина тревоги. Да, рота готова мгновенно встретить и отразить любого противника с фронта и даже с тыла - надо лишь развернуть танки на месте, но внезапный удар с открытого фланга парировать так же быстро она не могла. Потребовалось бы несколько минут на перестроение, а в современном бою и за минуту от роты может не остаться ни машины.
До начала боя он не имел права выходить на связь с командиром, но и бездействовать тоже не мог. Проще всего стоять, как тебя поставили; если даже роту разгромят, можно сослаться на то, что не было указаний сменить позицию. Но есть еще и долг командира, и понятие личной ответственности его за лучшее выполнение поставленной задачи, за людей, которых, может быть, завтра придется вести не в учебный - в настоящий бой.
