На западе громыхнуло, и сразу стало темнеть, дунуло сыростью. Стена дождя шла с гор как лавина. Гул тайги, встрепанной мощным порывом ветра, заглох в сплошном шелесте ливня и трескучих разрывах близких молний. Однако молнии - это не автоматы пограничников, и начальник встал, жестом заставив подняться и спутника, наклонился к его уху, крикнул:

- Переходим сейчас! Ветку оставь, дождь размоет следы... Они теперь не скоро вернутся...

Да, им повезло - пограничный наряд только прошел, а видимость такая, что в тридцати шагах едва различается дерево. Теперь начальник действует правильно, ведь после дождя уничтожить следы на сырой земле невозможно.

Пока добежали до контрольно-следовой полосы, промокли до нитки. Но они согласны на то, чтобы их так же мочило сутки, и даже двое.

За контрольно-следовой полосой, когда начальник слез со спины напарника, они позволили себе оглянуться. Ливень размывал след на глазах, и начальник впервые одобрительно хлопнул младшего по плечу, вздернув в улыбке губу, поросшую редкими волосками. Пока само небо им помогает, нельзя терять время. Надо идти быстро, надо уйти дальше, пока дождь смывает отпечатки следов, уничтожает запахи. Наследить и скрыться - это еще половина искусства лазутчика. Пройти и не оставить следа, чтобы никто и никогда не узнал, что в этом месте была нарушена граница, - вот искусство!

Они бегом пересекли открытое пространство и нырнули в сумрачный еловый бор. Шли, стараясь держаться открытых мест, где на их следы отвесной стеной падал ливень. Они не знали, что еще в ту минуту, когда только приближались к контрольно-следовой полосе, на ближней заставе прозвучал сигнал тревоги. И что до самой границы еще не близко...

x x x

Целый час наш отряд "блуждал" в пади под ровным теплым ливнем. Сумрак быстро схлынул, небо в прогалах ветвей молочно светилось, и дождь, падающий с этой сияющей высоты, казался призрачным. Вспомнились чьи-то слова: "Забайкалье - это немножко другая планета". Впрочем, то же приходилось слышать и о Камчатке, и о Крайнем Севере, и о Средней Азии. Велика наша страна, огромны ее границы, на каждой служба трудна по-своему, и наше великое счастье, что в каждом поколении советских людей есть вот такие парни, с какими ненадолго свела нас судьба на этой заставе. В снегах, в песках, в горах, на самом краю земли, под вечно холодным дыханием ледяных морей они своим непоказным мужеством, честной солдатской работой, бдительным вниманием делают непроходимыми для врага все шестьдесят тысяч километров нашей границы.

Да, и теперь, под дождем, служба продолжается: всякая звериная тропка, всякий намек на след, сломанная ветка или сдвинутый камень привлекают внимание наших следопытов, а в маленьком отряде каждый следопыт. Шарик тоже работает, описывая круги от края до края пади, и даже тройка гуранов, выскочившая на поляну в двадцати шагах перед нами, заставила его лишь на мгновение насторожиться, а в следующее он уже обнюхивал подозрительную вмятину во мху - не след ли неизвестного человека?

На закате падь вывела нас к открытой пойме знакомой реки, и тогда дождь кончился так же внезапно, как начался. Местами над водой стлалось белое теплое молоко, всплескивали ожившие рыбы, хватая мошкару, где-то кричал удод, на прибрежной скале ворковали дикие голуби. Ночью пограничники станут в секреты, а пока начальник заставы приказал развести на берегу большой костер из сухостоя и обсушиться. Бездымное жаркое пламя встало сразу и высоко, но не погасило крупных, лучистых звезд, уже проглянувших на отмытом темно-синем небе.

Майор Белянин переговорил с заставой, снял наушники, приказал радисту свернуть станцию, присел к костру. Когда от его одежды повалил пар, он отодвинулся в сумерки, буднично, как бы между прочим, сказал:

- Взяли их.

- Кого?

- Нарушителей, конечно. Обоих взяли часа два назад.

Одновременно приходят догадка и досада. Значит, мы действительно искали нарушителей и, пока бродили по гребням и падям, их обнаружил и задержал один из нарядов заставы. Быть рядом и упустить такой случай что может быть досаднее!

- Пакулов?..

Майор улыбнулся.

- Я вижу, вы в Пакулова влюбились. Он, конечно, стоит того, но на сей раз повезло не нам. Их взяли на другой заставе, далеко отсюда.

- Каким образом?

- Этого я не знаю. Могу только сказать, что их взяли без выстрела, оба целехоньки. Завтра приедет начальник отряда, можете его расспросить. - Помолчав, майор снова улыбнулся: - Жалеете, что приехали к нам, а не к соседям?..

- Чего ж теперь жалеть? И кто мог знать?..

- Да, это правда. - Майор посуровел, на лоб его набежали морщины В том-то вся сложность нашего дела, что задержания не запланируешь. Однако соседи молодцы...

В сумерках за рекой прокричал гуран, но теперь трубный крик его не показался таким диким, как в прошлую ночь.

- Валерий Владимирович, - спрашивает один из нас начальника заставы, - если можно, скажите: вы знали о появлении возможных нарушителей? Если можно...

- Чего ж? - Белянин усмехнулся. - Да только и не знаю, как вам поточнее ответить. Скажу так: мы предполагали, что на участке отряда возможно нарушение границы. Ну а служба у нас такая, что предполагать приходится всегда. И теперь вот тоже...

Он встал, и пограничники, пообсохшие у жаркого огня, начали поспешно приводить себя в порядок.

Густели сумерки, слышнее становилось журчанье близкой реки, незнакомая птица кричала в темной пади, медленно умирало пламя костра, ярче разгорались звезды. В темноте замирали шаги пограничников, уходивших на свои ночные посты.

- Хотите со мной в секрет? - спросил наш постоянный спутник и хранитель Сергей Лапшин. - На три часа. Майор Белянин разрешил...

Как будто не было многокилометрового дневного похода по горной тайге и жестокой боли в ногах от езды в седле с непривычки.

- Спасибо, товарищ. Спасибо за честь. Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. Постоим на берегу

В темноте генерал узнал его, как узнал бы собственное отражение, но имя вдруг забыл,

- Кто? - спросил одними губами.

И одними губами ответил:

- Иван... Гирин Иван...

- Узнал... - Тот улыбнулся.

- Садись, Иван, что же ты? Устал?

Тот отрицательно качнул головой, шагнул ближе, неслышно колыхнулась сырая, тяжелая плащ-накидка, вода стекала с нее на пластиковый пол салона, и на срезе автоматного кожуха, торчащего из-под полы, набухала в бледных сумерках светящаяся, будто фосфорная, капля.

- Нет, - сказал тот. - Сидеть некогда. Надо спешить. Я ведь _оттуда_.

- Да, - кивнул генерал. - Я знаю. Что там?

- Там - бой. У них, оказывается, были танки, они бросили их против нас. Мы добились, чего хотели.

- Спасибо, Иван... Мы легко взяли хутор. Но мы опоздали.

- Нет. - Тот снова качнул головой. - Вы не опоздали. Потом часто кажется, что могли быстрее. Но быстрее было нельзя: человеческим возможностям есть предел.

- Мы ведь не знали, что так получится...

- Знали. И ты, и я, и вся рота знала, на что идем... Таня тоже знала, когда просилась с нами.

- Таня... Что же она не пришла с тобой?

- Наверное, этого сейчас не надо. У тебя есть другая Таня. И не одна. Жена, дочь, теперь внучка Таня - ты еще не знаешь, а она есть. Генералу показалось, что на усталом лице пришельца мелькнула улыбка, и это было так невероятно, что он вздрогнул. Но спросил, ничем не выдав изумления:

- Скажи, Иван, как случилось с нею?

- Разве ты не видел потом?.. Она перевязывала старшину Вахрамеева, когда ее ударил осколок мины. Она произнесла твое имя - это было ее последнее слово.

- Но если ты пришел, то и она...

- Я пришел, чтобы спросить о моем однофамильце, старшем лейтенанте Гирине. Что ты решил с ним?

- Решает его командир.

- Но за тобой последнее слово.

- Я думаю, как и его командир: Гирину рано доверять роту. Пусть поучится ответственности за людей.