То ли соседей подвел глазомер, то ли у кого-то не выдержали нервы слева громыхнули пушки, и Борисов увидел, как над широкими тупыми башнями танков выросли громадные столбы искр. "Горят!.." - обожгла радостная мысль, но "тигры" - все до единого - по-прежнему наползали. Длинные стволы их орудий медленно поворачивались туда, откуда по ним ударили выстрелы. Скоро там забушевал настоящий смерч, и сквозь оглушительный грохот артиллеристы расчета едва расслышали команду. Передавая снаряд заряжающему, Борисов вдруг увидел, как наводчик Ходжаев лихорадочно крутит механизмы наводки и не может поймать перекрестием панорамы пляшущую в прицеле громаду танка. В одно мгновение понял комсорг состояние необстрелянного солдата, только что видевшего своими глазами, как бронебойные снаряды отскакивают от стальной шкуры "тигров". Он шагнул к наводчику,
- Спокойно, Ахтам! Не спеши, цель под самую башню. Они боятся нас - видишь, у них огневая истерика...
То ли Ходжаев оказался метким, то ли сосед его младший сержант Сидоров, но, еще ослепленный выстрелом своей пушки, Борисов услышал чей-то крик:
- Горит! Всосал, гад, пилюлю!
Из всех щелей "тигра" бешено рванулось коптящее пламя. Ни один вражеский танкист не покинул машину - взорвавшиеся боеприпасы превратили ее в огненную могилу.
Теперь, вблизи, опытный артиллерист Борисов разглядел, что пресловутый "тигр" при всей мощи брони - отличная мишень. Фашистским конструкторам не хватило то ли таланта и искусства, то ли времени, чтобы создать новую машину наподобие нашей тридцатьчетверки, чья скошенная броня отражала даже сверхмощные болванки. "Тигр" был подобен коробке, снаряд легко "закусывал" его вертикальную броню, и, если даже она выдерживала, вся страшная сила удара приходилась на танк, оглушала экипаж и ранила кусками окалины. Не оттого ли так нервничали в бою вражеские танкисты и так часто мазали даже на близком расстоянии, несмотря на отличные телескопические прицелы?
...Батарея вела ожесточенный огонь, еще два танка горели на поле, но и враг не отмалчивался. Почти одновременно несколько снарядов накрыли огневую позицию. Поднимаясь на ноги с тяжелым звоном в ушах, Борисов едва расслышал тревожный голос Красноносова, заметил мелькнувшую в дыму и пыли фигуру командира батареи, поспешно шагнул к пушке и увидел: наводчик скорчился на земле, обхватив себя за плечи руками, а на одежде его расплывается багровое пятно. В следующий миг комсорг был у прицела. Он даже не оглянулся, но затвор лязгнул значит, пушка заряжена, значит, есть еще помощники. Новый "тигр" уже надвигался на позицию орудия, обходя горящий. Забыв все на свете, комсорг цепко держал его в перекрестии панорамы, как опытный охотник, расчетливо ловя мгновение, когда удар станет неотразимым. И, всаживая снаряд в тупую броню с белым пятном черепа и костей, знал, что больше по этому танку бить не придется.
- Еще один! - раздался чей-то крик.
Борисов подумал, что это о подбитом, но тут же заметил между горящими третий танк, выползающий из-за дыма и пыли. Да будет ли им конец?! Пушка танка сверкнула пламенем, и над самым щитом орудия пронесся железный ветер промаха - враг нервничал и слишком спешил. Ударив в ответ, Борисов потерял своего противника в сплошном дыму и пыли, затянувших поле, а затем услышал тревожное: "Обходят!"
Пока батарея отражала атаку с фронта, несколько "тигров" по длинной лощине стали обтекать ее на левом фланге. Момент настал критический, не случайно к левофланговому расчету бросились и командир взвода, и командир батареи. Комсорг оставить своего места не мог - ведь он теперь заменял наводчика. Впереди серая пелена редела, но там лишь чадили подбитые машины врага, зато слева разразилась ожесточенная стрельба. Несколько танков, выйдя из лощины, ринулись на батарею с фланга. Борисов и не заметил, когда рядом с ним оказались оба офицера, однако произошло это вовремя - теперь их осталось только трое у последнего орудия. Но эти трое были мастерами своего дела, а их решимость стоять насмерть, удержать позицию любой ценой, отомстить за смерть товарищей удесятеряла силы каждого.
Одним рывком они развернули пушку туда, где в чаду и пыли возникали чужие угловатые танки, били по ним, как будто не слыша ответных выстрелов, грохота разрывов, воя осколков, треска танковых пулеметов и жуткого свинцового града, гремящего по орудийному щиту. Захваченные боем, они забыли про небо, а оно вдруг обрушилось на них - "юнкерсы" снова высыпали бомбы на огневую позицию. Когда вздыбленная земля улеглась, Борисов увидел: раненый или контуженый комбат пытается зарядить пушку. Выхватив снаряд из его рук и дослав в казенник, комсорг снова приник к панораме. Ослепший в дыму и пыли "тигр" подошел к орудию почти вплотную. Это был последний танк из тех, что атаковали батарею. Борисов торопился: у него не было даже секунды для уточнения наводки - чтобы ударить врага насмерть, - потому что вражеский экипаж заметил опасность, и орудийный зрак "тигра" уже качался на уровне лица советского наводчика. Комсорг все же выстрелил мгновением раньше и увидел летящее прямо в глаза ему ответное пламя...
Его разбудил горячий, терпкий запах чернозема, смешанный с луковым запахом сгоревшей взрывчатки, но он не мог объяснить себе навалившейся на него оглушающей тишины. Прямо над ним в дымном небе одновременно на трех "этажах" десятки наших и вражеских самолетов крутились в смертельной карусели - там шел беспощадный бой за господство. По тому, как тряслась земля и вздрагивал воздух, он понимал, что и на этом поле продолжается бой. И не просто продолжается - нарастает с каждой минутой. Действительно, в тот день вся наша артиллерия на прохоровском направлении - вплоть до тяжелой - была поставлена на прямую наводку. Немногочисленные бригады 2-го танкового корпуса, е котором служил сержант Борисов, сводя в кулак последние танки, снова и снова били по флангу вражеской группировки, пытаясь сковать, задержать ее продвижение к Прохоровке, чтобы обеспечить подход и одновременное вступление в бой главных сил нашей гвардейской танковой армии. Все, что могло в тот день под Прохоровкой стрелять, - стреляло, оттого-то сержанта Борисова изумила неслыханная тишина. Внезапная тревога пронзила его существо: "Тигры"!.. Неужто прорвались через позицию батареи?.." Он с немалым трудом привстал, и тогда лишь, словно из далекого далека, до него стали доходить канонада и рев самолетов над головой.
Пушка была разбита - вражеский снаряд разорвался с малым недолетом, его осколки повредили ствол, разрушили тормоз отката. А в двадцати шагах серой мертвой громадой застыл фашистский "тигр" с изображением черепа и скрещенных костей на лобовой броне. Он не горел и даже не чадил, гусеницы его были целы, люки закрыты наглухо, и ни малейшего признака жизни не угадывалось в стальной утробе. Борисов вгляделся и различил белую вмятину в самой середине лобовой плиты корпуса танка. Снаряд не пробил ее насквозь, но удар с близкого расстояния все же сокрушителен, а крупповская броня вязкостью не отличалась. Куски окалины с внутренней стороны ударили по экипажу, как осколки взорвавшейся гранаты... Подвижная фашистская крепость превратилась в стальной склеп на гусеницах...
Справа, далеко от артиллерийской позиции, в тучах дыма и пыли сверкали пушечные огни - там шел упорный танковый бой. Поблизости занимали оборону подошедшие мотострелки бригады... Слух возвращался, и Борисову вдруг почудился стон. Он словно окончательно проснулся, наклонился над командиром расчета, прижал ухо к его груди и, услышав стук сердца, неверными движениями рук разорвал индивидуальный пакет, стал перевязывать рану. Потом, шатаясь, ходил от расчета к расчету, оказывая раненым первую помощь, пока не сообразил, что в одиночку он их спасти не сможет, особенно если снова нагрянут гитлеровцы. В батарее не осталось ни одной целой пушки, да и много ли навоюет контуженый боец? Стискивая зубы, он пошел к позиции мотострелков за помощью, и вчерашние стихи повторялись в нем, помогая одолевать тяжелые метры изрытой железной земли:
