- Всё сам видел и глубоко сожалел, что не смог подыскать хорошего художника, который бы смог, всё это запечатлеть на холсте.

- Льстишь себе Весул, - усмехнулся Далай. - И всё же ты чем-то обеспокоен. Что-то не так.

- Я кое-что не просчитал, - Весул замялся, словно зверёк загнанный в угол.

- Ты начинаешь часто огорчать, - отметил Далай и сделал серьёзный: начал поглаживать короткую бороду. - Что-то не так с нашим купцом? Тебе не удалось вернуть всё богатство, которое он по тырил? Или он до сих пор спокойно ходит по улицам моего города?

- Нет. Золото уже хранится в ваших закромах. Он успел предоставить провизию на корабли и полностью провёл снабжение армии. И яд уже разлагает его внутренности - точно.

- Ого. Я даже не в курсе. На улицах не кричат о его смерти.

- Ваши... наши враги пока утаивают смерть своего предводителя.

-Тогда в чём дело? - спросил Далай. Он не понимал, что происходит и его это начинало раздражать.

- Оппозиция оказалась на много сильней. И наш торгаш, не главный в ней.

- И кто же тогда?

- Ноги растут из Конкава и там по-видимому не в восторге, что всё золото было конфисковано. Начались волнения.

Далай вскочил и ударил по столу.

- Какие ещё волнения! В моём королевстве! Кто осмелился махать руками и открывать свой рот!

- Купцы. Они подбили зажиточных крестьян. Распустили слухи, что вы хотите всё забрать и убить свободную торговлю. А святых из Конкава, выгнать из королевства. "Я единственный бог" - ваши слова.

- Какие мои слова?!

- Ну это они так говорят. Ещё день и слух о убийстве старейшего купца достигнут город, - глаза Весула так широко раскрылись, что показалась ещё одна такая новость и они просто выкатятся из глазниц.

- Чем это черева то?

- Восстанием господин и штурмом замка. Армия ушла. Не кому встать на защиту. Дальние гарнизоны не успеют, но я всё же отправил весточку. И стянул силы к замку, какие есть.

Далай плюхнулся обратно на стул и закрыл лицо руками.

- Почему я... я же всё для них... а они,- мысли превратились клубок нитей, связавшихся в узел. - Я столько сделал, а крестьяне всё равно не довольны.

- Только зажиточные... хотя это пока, - высказался Весул.

- Скоро эта гниль поглотит всех, - Далай встал, - всех, кому было хорошо. Им мало. Не благодарные твари. Дай им палец, так откусят по самый локоть.

- Мы выстоим, господин. Мои люди уже работают.

- И что они делают? Раздают бесплатный хлеб на улицах?

- Они уже кричат о смерти министра и обвиняют в этом фанатиков из Конкава. Объясняя это тем, что святые посчитали министра жадным, который пожертвовал деньгами на войну, а не новые храмы, - тут лицо Весула изменилось, словно распустившийся цветок по утру. Расцвело и покрылось румянцем.

- Ты думаешь это поможет? - спокойно спросил Далай.

- Нет. Лишь даст нам время.

- Черт! - Далай хлопнул по столу. - Думай Весул! Думай! Я трон своего отца не отдам!

- Господин, всё обойдётся. Придут, пошумят, закидают стены навозом и уйдут.

Далай не выдержал. Он с размаху ударил ладонью Весула.

- Уйдут говоришь! Тебя не понять. То ты забегаешь и говоришь, что всё пропало, то потом говоришь, что всё будет хорошо, - Далай схватил Весула за воротник. Потянул на себя и бросил на стол. Потом вытянул руку в сторону и ладони коснулась рукоять меча. - Ты мне нравишься Весул, но иногда ты перегибаешь палку. Смотри в порыве ненависти я могу ненароком тебя убить.

Весул закивал. Далай отпустил его и вернул меч. Он опёрся об стол, пару раз вдохнул и выдохнул, а потом уселся обратно.

- Сделай всё, чтобы море взбесившихся крестьян, разбились о стены города, - добавил Далай.

- Слушаюсь, Ваше Величество, я сделаю всё возможное, - Весул хотел уйти, но остановился. - Я знаю, что всё обойдётся, но я не могу высчитать причину.

Далай промолчал. Он уставился в одиноко стоящий на столе подсвечник. Даже когда Весул, не дождавшись ответа ушёл, Далай продолжал изучать позолоченную ножку, на которой горели три свечи.

- Отправьте стражу к моей спальне, - Далай обратился к рыцарям, вспомнив о покинутой ведьме.

Желание возвращаться в тёплую постель пропало. Его настигло уныние и разочарование. Неужто простой люд настолько глуп, чтобы предать все. Ведь Далай их король - столько сделал для них. Вера в людей, трескалась, как тонкий лёд на воде. И чтобы не провалится, нужны крепкие морозы - хорошие дела. Но ведь весна неизбежна и лёд всё равно треснет и растает. На весах: вера в людей и трон короля.

Глава 31

'Горцы - народ гордый, настолько, что нарушить данное слово для них стыдно'.

Так говорил отец Бравы, когда одна из историй затрагивала этот северный народ, живущий в горах. Брава могла бы с ним согласиться, но Вартаз слишком много времени провёл с илурцем и наверняка от горного народа в нём мало что осталось. И поэтому она не сводила глаз с нового спутника. А Бероту приказала держаться ближе к горцу.

Вартаз казался ей суровым. Эдаким скалистым мысом, нависшим над морем. Точно так как на картине отца в гостиной. Угрюмое лицо, на котором всё же иногда проскальзывала улыбка, покрывали морщины. Волосы черные, перемешанные с сединой, как на том же утёсе, где волны превращались в белую пену, врезаясь в скалу. А глаз. Эта впадина место глаза, напоминала грот, который открывался в скале при отливе. Сейчас она не замечала уродства, но, когда он поворачивался к ней, солнечный свет, срывал занавес.

- А я уже привык, - Вартаз словно прочитал её мысли.

Горец рассказал где потерял глаз. Темные подземелья ордена. Горячее железо храмовников. Долгие пытки и издевательства. Такого бы Брава не выдержала. Отец всегда говорил, что, если её возьмут в плен - лучше поклонится. Браву он считал красивой и навряд ли её станут бить, но в крайнем случае, всегда должна быть способность убить себя.

Брава коснулась, полированной поверхности шлема. Там под сталью ужасный шрам, ничем не уступающий уродству горца. Возможна она строга к Вартазу. Он её обещал, что ведьма, которая сейчас рядом с Нарушителем, обязательно вернёт прежнее лицо. Брава не верила, но внутри всё же был посажен росток надежды.

- А почему эта ведьма не вернёт тебе глаз? - поинтересовалась Брава. Она не очень любила разговаривать - болтала лишь с Бруном, и то редко. Но к горцу почему-то тянуло. Ни как к Бруну, за его схожесть с отцом, а как к мужчине, с которым хотелось поговорить. Может её единило с ним уродство.