– Не гони, Алексей, – Чернопищук сразу же устал его слушать. – Мы тут как раз про новый Грежин. Не поторопились ли мы, вот вопрос. Марина Макаровна сомневается, и я с ее сомнениями согласен. Мы только пальцем шевельнули, траншею вырыли, а уже какой резонанс! Нагнали кучу пограничников, причем нас никто в известность не поставил. Думаю, там не только пограничники. И никого не пускают. А с той стороны войска подтягиваются.

– Я не знал. Я только какие-то странные выстрелы слышал.

– То-то и оно, – вздохнула Марина Макаровна, которая освободилась от своих ночных мыслей – словно протрезвела. – Окажемся меж двух огней, как в Донецке и Луганске, что будет? Сейчас у людей вода, газ, свет, все есть!

– Слава богу! – добавил Чернопищук с видом гордости, потому что вода, свет и газ были в его ведении. Может, именно поэтому Марина Макаровна и держала его при себе главным советчиком.

– Как же так, Марина Макаровна? – огорчился Торопкий. – Нам еще руки вверх не скомандовали, а мы уже подняли? Вы извините, но я со школы помню, – и Торопкий с выражением продекламировал: – «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»

– Вы тоже учили? – удивился Чернопищук. – А я думал, молодым уже этой рацеи не досталось.

– Это почему же рацея, Виталий Денисович? Это «Фауст», между прочим!

– Да? А я думал, Маяковский какой-нибудь. А мне, знаешь, Леша, дорогой, всегда непонятно было: если каждый день на бой идти, то жить когда?

– Но это же в переносном смысле! Не воевать, а… Ну, отстаивать, быть принципиальным, не прогибаться.

– Вот и отстоял бы ты мне трубы, если такой принципиальный.

– Какие трубы?

– Такие! Четырехсотмиллиметровые, которые мне из Харькова полгода назад обещали прислать, восемьсот метров, позарез нужно! Я им все телефоны обзвонил, все пороги оббил, никакого толка! Вот и напиши статью – и лучше сразу в харьковскую газету, а то в республиканскую! А заодно в интернеты свои написал бы, вы там все сидите – ради чего? У меня три пятиэтажных дома считаются с канализацией, а ее нет, люди зимой из квартир на улицу срать бегают, это нормально? Там два инвалида войны на меня уже заявление в суд написали. Вот и отстаивай их жизнь и свободу!

– Это быт, Виталий Денисович, а я говорю о свободе духовной…

– Знаю! И я о ней же. Посиди, как они, на морозе с голой жопой, никакой свободы тебе не надо будет!

– Ну, если опускаться на уровень жопы…

– Мужчины, тут женщина вообще-то, – напомнила Марина Макаровна. – А что касается биться за жизнь и свободу, я скорее с Виталием Денисовичем согласна. Каждый день, но понемногу. В рабочем порядке. Я даже вам так скажу: если бы у всех людей совесть была, то и биться не надо было бы. И всё, хватит тут теории. Надо решать, что делать.

– То есть вы от идеи автономии отказываетесь? – напрямую спросил Торопкий.

– А она разве была? Мы ее в порядке обсуждения имели в виду. Ты, Алексей, прямо как продавец в магазине: если взял покупатель вещь в руки – покупай! А мы посмотрели и на место положили.

– Тут вот что: из-за Вени Вяхирева буча поднялась, – сказал сведущий Чернопищук. – Он зачем-то в Сычанск ездил со всей своей командой и с Мовчаном, который начальник российского грежинского ОВД.

– Знаю, – кивнула Марина.

– Ну вот. И будто бы они выкрали из морга тело сына Мовчана. И была за Веней погоня, но они сбежали. Вот они и прибыли – Веню арестовывать за измену родине.

– Целой армией?

– Никто не считал и не видел, может, там пара машин всего. А ты, Марина, знаешь, как у нас народ приврать любит в сторону увеличения.

– То-то Веня на звонки не отвечает, – задумчиво сказала Марина.

– Надо с ним лично поговорить, а то придумает что-нибудь, – встревожился Чернопищук. И предложил Аркадию: – Ты бы его нашел и потолковал. Поборолся бы с ним за его жизнь и нашу свободу.

И Аркадий согласился: рассказанное его заинтересовало и как журналиста, и вообще. Да и Веню он давно знает, почти приятели, хорошо бы понять, почему он взялся помогать российскому своему коллеге и что собирается делать, если его действительно хотят арестовать.

– Хорошо, – сказал он. – Займусь этим. А потом и трубами, Виталий Денисович.

– Вот-вот, займись.

Зазвонил телефон Марины Макаровны. Она посмотрела на номер и не взяла трубку.

– С утра без конца – из Харькова, из Киева, со всех сторон звонят. А что я им скажу, если я сама ничего толком не понимаю?

Зная, где живет Вяхирев, Торопкий пошел к нему домой, не надеясь его застать. Но Веня был именно дома. Поев с утра окрошки, он сказал матери, что у него сегодня отгул, и лег в тени навеса у сарая на широкую лавку, застеленную старым матрасом. Поставил на специальную полку ноутбук и смотрел скачанный заранее сериал «Как я встретил вашу маму». Ему очень нравилась актриса, играющая главную роль. Когда-то Веня был влюблен в похожую девушку. Давно, еще в школе. Девушка уехала, вышла замуж, Вене уже двадцать девять лет, и он второй раз никого пока не полюбил. Вот и смотрит, сочувствует герою, смеется, а на душе тревожно, душа знает – что-то будет нехорошее, но не хочет об этом думать. И Веня не хочет.

Торопкий был посланцем внешнего мира, о котором Веня хотел забыть, поэтому Вяхирев встретил его не очень приветливо.

– Интервью не даем, зря пришел, Алексей.

– Я не для газеты, просто… К поселку войска подходят.

– С кем воевать?

– Есть такие слухи – с тобой.

Веня, хоть и собирался накануне обсуждать вопрос своей свободы на поле боя, сегодня был настроен фатально.

– Ну, пусть подкатывают пушки к моему огороду. А я их… – Веня взял из миски крупную ягоду черешни, сунул в рот, объел и обсосал косточку, достал ее и, надавив пальцами, выстрелил, попав в старое дырявое ведро, стоявшее вверх дном, отчего оно весело, по-молодому щелкнуло, будто радуясь, что наконец пригодилось. Чтобы сделать ведру приятное, Веня съел еще одну черешню и опять стрельнул косточкой, и опять попал, и опять ведро звонко щелкнуло.

У Торопкого аж во рту зачесалось, захотелось черешни. Веня угадал:

– Угощайся!

Алексей взял полновесную горсть и вдруг сказал:

– А я жену в подвале запер.

– С чего это?

– Разногласия.

– Зря. Она у тебя женщина хорошая. Красивая. Прямо завидую, если честно.

– Да я сам себе завидую. Это у нас так, вроде игры. Черешня у тебя – просто… – Торопкий покрутил головой, одобряя черешню.

– Сорт хороший. И возраст хороший – не молодая, не старая. А вот вишню не люблю, не мой фрукт.

– Это ягода.

– Разве?

– А сейчас посмотрим.

– Что, интернет подключен?

– Через вай-фай. Чтобы и со стационара зайти, и с планшета, и телефон тоже подключен, чтобы дома трафик мобильный не гонять. Удобно. Больше того, я из дома и звоню через интернет, даром получается.

– Надо и мне так сделать. Ну, что там?

– Ягода, ты прав. Тут и классификация есть.

– Ну-ка? – полюбопытствовал Торопкий.

Веня зачитал:

– Домен – эукариоты. Царство – растения. Отдел – цветковые. Класс – двудольные. Порядок – розоцветные. Семейство – розовые. Род – слива.

– Интересно. Вот так живешь, ешь черешню, а ничего про нее не знаешь.

Торопкий тоже стрельнул косточкой в ведро, но не попал. Или ведро того не захотело. Дескать, чужим не подставляемся.

– Если подумать, Леша, мы вообще ничего не знаем, – сказал Веня. – И ты со своим высшим гражданским образованием, и я со своим высшим милицейским. Нет, в самом деле. Вот та же груша. – Веня показал на высящееся неподалеку грушевое дерево с крупными, но еще зелеными плодами. – Это что за фрукт? Ближе к яблоками или к чему?

– А ты посмотри.

Веня посмотрел и с удовольствием прочитал вслух:

– Род плодовых семейства розовые. Слово «груша» в русских письменных источниках встречается с двенадцатого века в форме хруша. В семнадцатом веке потреблялось слово «дуля», заимствованное из польского.