– Из головы! – пошутил Вагнер, имея в виду не вообще человеческую голову, а конкретную – Марину Макаровну Голову.

Крамаренко его понял:

– Да вот именно, из нее, из нашей Марины-красавицы. Вот я ей позвоню, пусть расскажет, что к чему.

И Крамаренко позвонил.

У них с Мариной Макаровной были вполне приятельские, соседские отношения, в том числе из-за того, что обе части Грежина были повязаны многими общими вещами: водоснабжением, канализацией, где она имелась, электросетями, схема которых до сих пор была довольно запутанной, а главное – уникальной системой газоснабжения. Магистральная труба издавна шла из России в Украину, сначала в украинский Грежин, потом сворачивала в Грежин российский, а из него через несколько мелких населенных российских пунктов уходила опять в Украину и дальше тянулась уже чуть не до самого Киева. После разделения братских республик немедленно началась путаница с расчетами. То решали, что украинский Грежин будет просто платить по российским расценкам, да и всё, но тут оказалось, что украинские расценки ниже, и бывший до Марины Макаровны глава, мужик лукавый, потребовал от российского Грежина компенсации или отчислений за транзит. За наш же газ они же с нас и деньги хотят брать?! – возмутился предшественник Крамаренко. И не стал платить совсем. Никому. В отместку не стали платить и в украинском Грежине. Вмешалось верхнее руководство, сделали какой-то перерасчет, потом еще один, к описываемому моменту царила уже такая неразбериха, что никто не способен был понять, кто кому должен, поэтому пока остановились на том, что никто не должен никому.

Марина Макаровна, конечно, была готова к разговору и сказала, что возведение забора входит в перечень намеченных мероприятий по упорядочению границы.

– Марина, ласка моя, какой еще перечень, какие мероприятия, люди у нас там и там живут, там и там работают!

– Будет нормальный пограничный пропускной пункт, в чем проблема? Он и так есть, на самом-то деле.

– А почему с нами не посоветовались? Улица Мира не ваша только, она и наша тоже, а вы ее перепахали!

– Объезды будут.

– Главное, Марина, помнишь, я просил тебя Праздник Дружбы перенести с осени на лето, и ты ведь не против была?

– Это ты к чему?

– К тому, что как теперь мы его проведем? По разные стороны? Через забор?

Марина Макаровна, если честно, слега смутилась: да, Крамаренко ее просил перенести праздник из-за какого-то приезда какого-то большого начальства, и она согласилась, исходя из того, что в его положении просила бы о том же, но, если честно, запамятовала.

– Ничего, – сказала она. – Что-нибудь придумаем. Временно разберем забор в одном месте, вот и все.

Прохор Игнатьевич вздохнул и совсем дружески, даже сочувственно, как человек, понимающий обузу административных решений, спросил:

– Правда, что ли, отделиться хотите? И от них в том числе?

– Хотим, – ответила Марина.

На самом деле она еще вчера очень в этом сомневалась, но в ней с каждым часом нарастало желание перемен. Ее взбудоражили не нахлынувшие в Грежин военные люди и чуть было не случившееся побоище, ее взволновал странный этот человек Евгений, вернее, даже не он, а мысли, возникшие после общения с ним. Ей вдруг поверилось, что и после Максима возможна полноценная жизнь, возникло предчувствие какой-то встречи. И, если замутят они тут эту авантюру с забором (а Марина понимала авантюрность начатых действий), само собой, появятся тут разные люди, мужчины всяких сортов, а значит, и возможности, с этим связанные.

Конечно, этого она Крамаренко не сказала и сказать не могла, но ей стало жаль этого усталого и озабоченного человека, и она на прощанье утешила:

– Да не журись ты особенно, Прохор Игнатьевич, на самом деле мы же с тобой всегда договоримся.

– Через забор?

– Ну, знаешь, и с забором соседи хорошо живут, и без забора собачатся, – почти поговоркой ответила Марина.

Это утвердило Крамаренко в мысли, что в газете ничего печатать пока не нужно, он позвонил Вагнеру и сказал об этом, а тот передал сотрудникам.

– Люди всё знают, а газета молчит, – осудительно сказал Аркадий.

– Люди никогда ничего точно не знают! – возразил Вагнер. – Они только предполагают. Может, так, а может, и не так. А вот если в газете появится, для них сразу станет так.

– Но оно же так и есть!

– Как оно есть, пока на самом деле неизвестно.

Аркадий замолчал, зная, что Вагнер умеет утопить любую тему такими вот беспредметными разговорами.

Да и не до этого ему было: он смотрел в окно и видел входящую в здание редакции Светлану.

Светлана принесла материал о планах преобразования поселка, которыми поделился с нею Геннадий.

– Вот, – сказала она, положив перед Вагнером флешку, где был текст, который она полдня сочиняла в саду материнского дома, под яблоней, сидя с ноутбуком в старом плетеном кресле.

Вагнер вставил флешку в свой компьютер, начал читать – как всегда, с непроницаемым лицом, чтобы автор ни о чем не догадался.

Светлана налила себе кипятку из редакционного электрического чайника, бросила чайный пакетик и села неподалеку от Аркадия. Аркадий, человек нетерпеливый и прямодушный, тут же задал вопрос, который его волновал:

– У тебя новый друг появился?

– Уже не друг.

– Рассорились?

– Нет. Он мне сделал предложение, я невеста теперь, – улыбнулась Светлана в чашку чая своему подрагивающему отражению.

– Ну-ну, – не поверил Аркадий.

– Я серьезно.

– И я серьезно, – все равно не верил Аркадий.

Светлана не стала убеждать, пила чай. И пила она его с таким удовольствием, с каким этот плохонький чай пить невозможно, если только не добавить варенья или лимона. Именно это, а не слова Светланы или ее многозначительное молчание, заставило Аркадия поверить, что всё – правда.

Ему стало горько, обидно: ведь он чуть не изменил жене, он почти уволился, поругался с Вагнером, он на все был готов ради Светланы, а тут появился залетный москвич – и все? И сразу замуж? Та ли девушка вообще Светлана, какой он себе ее вообразил?

– Яков Матвеевич, у меня статья не на полосу, неужели все еще читаете? – спросила Светлана. Сотрудники переглянулись: они не позволяли себе торопить редактора.

– Давно уже прочитал, – ответил Вагнер. – Просто смотрю, что есть в интернете на эту тему. И ничего не вижу.

– Значит, в государственном масштабе это не такое уж важное событие.

– Да? Строительство узла рядом с границей и фронтом боевых действий – не такое важное событие? А я думаю, просто серьезные средства информации поступают осторожно. И разумно. Чтобы не облажаться. – Вагнер иногда ради демократизма употреблял новые жаргонные словечки. А вот матом ругаться, заметим, в последнее время почти перестал. – Напишут, поспешат, а ничего не будет.

– Яков Матвеевич, здесь уже полсотни людей из Москвы, и еще приедут, включая военных строителей, у меня об этом тоже написано.

– Военных строителей, сразу скажу, вычеркну, скользкая тема. Вот приедут, тогда посмотрим.

– Хорошо, а те, кто приехал? Не считается?

– Мало ли. Посмотрят и уедут.

– Яков Матвеевич, они не смотрят, они уже готовят конкретные проекты! Узел, терминалы, здания, в том числе жилые. Я говорила с человеком, который этим занимается. Это масштабное событие для поселка – и мы об этом не напишем?

– Событие, Света, – разъяснял Вагнер Светлане, но все понимали, что он и им дает урок журналистской стратегии, – это то, что уже произошло. Вот землетрясение в Непале, весь интернет в страшных картинках. Оно уже произошло, это – событие. А до этого никто не писал, не волновал людей. И правильно, потому что поднялась бы паника.

– Потому что не предвидели. И это разные вещи.

– Ничего особо разного. В том случае не надо было пугать, а в нашем – не надо обманывать людей. Они прочитают, будут на что-то надеяться, а окажется, что ничего этого не будет, как мы будем выглядеть?

– А мы можем написать – предположительно! – вступился Аркадий за Светлану остатками своей любви. – Предположительно намечается строительство крупного узла. Ну, как мы про урожай пишем в районе или про погоду: предположительно ожидаются дожди и хороший сбор картошки. Будут дожди и сбор – попали, не будут – мы всего лишь предполагали, мы не синоптики!