Тогда Серёга подговорил своего соседа Саньку Маумена пойти с ним воровать яблоки. Они пошли к Лёньке. Тот тоже согласился. Возле Лёнькиной избы проходила через гумно тропа, ведущая в обход улицы. Тропа шла рядом с садом. Там на углу стояла клеть. Остановились. Прислушались. Тихо. Не слышно стука дедушки Николая. Значит, его тут нет. Потихоньку они разобрали возле самой стены несколько тычек и ползком проползли в сад. День был солнечный. В саду работали пчелы. Одни улетали, другие прилетали с ношей к ульям. Пчёлы летали по всему саду, садились на кусты смородины, на ветки яблонь. Зачуяв чужого человека, начали кружиться над головами пацанов. Они садились на головы, путались в волосах, ползали по шее, по лицу, по рукам.
Серёга с Санькой залезли на яблоню, Лёнька остался внизу подбирать яблоки и поглядывать по сторонам и на избушку, не покажется ли какая опасность.
Дед Николай в это время сидел в избушке возле окна, натягивал проволоку на новые рамки и лепил вощину. «Гостей» он заметил сразу, но дал им возможность залезть на яблоню. Потихоньку вышел из избушки и пошёл к яблоне. Лёнька, хотя и был за сторожа, но опасности сразу не заметил, а когда заметил, было уже поздно. Сам он успел убежать, но на бегу несколько пчёл воткнули своё жало возле глаза и в шею. Дед Николай подошёл к яблоне и, задрав вверх голову, язвительно сказал:
– Здоровеньки булы.
Громом среди ясного неба были его слова для ребят. От неожиданности из-за пазух и карманов посыпались на землю яблоки. Даже попробовать, какие они на вкус, не успели. А дед внизу стал разоряться:
– Ну, мироеды, оглоблю вам в рот. Хватит там хорониться, слезайте.
Дед Николай сперва взял за рубаху одного, потом второго и повёл их в избушку. Пока они сидели на яблоне, им здорово досталось от пчёл. Глаза у обоих заплыли от укусов, на шее и лбу появились шишки. Дед посадил их на лавку и заскрипел надрывным голосом:
– От итит твою налево, чо удумали. Я вам щас покажу, сопля зеленая, как по чужим садам шастать.
– Простите, дядя Николай, больше мы не полезем воровать яблоки, – с жалобным подрогом в голосе просили ребята.
– Давно ли вас, антихристов, бабка хлестала крапивой за самародину? Запамятовали что ли?
– Я, дядя Николай, не лазил за самородиной, – жалобно проговорил Санька.
– Охальник, чирей тебе на язык, – осерчало проговорил старик. – Ишь чо выговаривает. У тебя, варнак, свои яблоки растут. Почему ты их не повёл к сабе?
– У нас не такие как ваши. У вас слаще, – со слезами на глазах жалобно отвечал Серёга.
У Серёги и Саньки на голове были длинные волосы. Дед Николай взял обеими руками за волосы, прижал плотнее головы и связал их вместе волосами. А чтобы узел не развязался, закрутил его тонкой проволокой, какую натягивал на рамки. Узел получился прочный.
– Ну, вот, окаянные, щас идите отсель подобру-поздорову!
Они попытались идти узкой тропкой в огороде, но у них не получалось. Со стороны они были похожи на двух баранов, бодавшихся и зацепившихся друг с другом рогами. То один тащил в сторону, то другой, а заплывшие глаза от укусов пчёл плохо видели тропку. Дед Николай проводил их до ворот, направляя на тропу, вывел на дорогу прогона и отпустил.
– Жогнуть бы вас бичом, мироеды окаянные, да мараться неохота. Тикайте отсюда, да больше не попадайтесь мне, а то ещё не это зроблю вам. Будете назад пятками ходить.
Пока «два барана» шли по улице, они то и дело «бодали» друг друга. То один пятится вперёд задом, то другой, то оба пятятся боком вперёд. Пока они так шли к дому, собралось много маленьких мальчишек и девчонок смотреть на «баранов», как они идут и «бодают» друг друга. Сидевшие в своих избах возле окна старушки, увидев большую ораву ребятишек, идущих по улице, заинтересовались и вышли из домов, чтобы получше посмотреть, что за чудо идёт среди толпы ребятишек.
Добрались они до Санькиной бабки Лукерьи, та посмотрела на них и всплеснула руками:
– В сад к кому-нибудь лазили, паскудники. По делу вас, по делу. Так вам и надо. Не будете больше лазить. Кто это вас так отлупцевал?
– Дядя Николай Суровиков, – ответил Санька.
– За яблоками, наверное, лазили? А морды-то на что похожи? У окаянные.
– Пчёлы нас искусали. Мама стара, развяжи нас, – попросил Санька.
Тётка Лукерья досадливо вздохнула, посмотрела на узел и не могла найти конца проволоки.
– Придётся, паразиты, выстригать вам ножницами волосы.
Она взяла ножницы и поднесла их к голове Серёги, отстригла узел, потом отстригла волосы и у Саньки. Подала Серёге пучок волос:
– Вона, держите, стервецы окаянные, распутывайте узел сами.
Они сидели на лавке перед домом, чувствовали себя свободно, как будто с плеч свалился тяжёлый груз.
– Вот так наелись сладких яблок, – тяжело вздохнул Санька.
– Я даже попробовать не успел, – с грустью в голосе сказал Сережа.
Он слезливо посмотрел на свои ободранные коленки. Поднял голову. Там вдали за горизонтом темно-красный диск солнца заходил в тучу. Вечерело.
– Кончилось-то леточко, скоро снова идти в школу, – тяжело вздохнул он.
Хотя в сентябре солнце ещё по-летнему греет, и свободно можно ходить в школу босиком, раздевшись, а потом? Потом опять каждый день обувайся в лапти.
«У Леньки Кирилова отец был зимой рогожник, а весной пирожник. Его семья весной вся была занята выпечкой белого хлеба, разных булочек и пирогов. У них была большая лодка. Весной вода подходила близко к их дому. Они нагружали в лодку печенье. Отец Леньки садился в корму, старшая дочь Санька – в распашные весла, и ехали на Ветлугу. Поднимались вверх по реке. Встречали плывущую сойму (грузовой плот). Подставлялись к борту плота и вели торговлю. Если печенье не все продавалось, поднимались снова вверх, встречая новую сойму. Отец Леньки несколько раз брал с собой и меня.
Интересно прокатиться на лодке, а еще интереснее посмотреть, как работают и поют сплавщики при подъеме лотов (груз в несколько сот пудов тащится по дну). Я залезал на «гулянку» (вышка лоцмана). Наблюдал, как работают речники, мне было интересно слушать, как лоцман падаёт команду головному управлению: «Поднять лот!», «Головка!», «Выехать на луга», «Выехать в горн» и т. д.
На плоту стояли два дома для жилья. Здесь же была оборудована вышка. На шпиле вышки развевался красный флаг. На крышах обоих домиков крупными буквами было написано, какого владельца данный плот.
У Миньки Борисова отец летом занимался торговлей. Привозил сухую рыбу воблу. Бывало, Минька наберет рыбы, иногда пряников. Я, Минька и Ленька Кирилов часто ходили в поле. Там были сложены срубы и покрыты тёсом. Заберемся под крышу и грызем воблу. Потом шли на горох. Нарвем гороху, и снова под крышу. Сидим, едим горох, толмачим друг с дружкой о житье – бытье, к вечеру отправляемся домой.
В деревне за оврагом жил Макар. Был он неженатый, воспитывал приемного сына, звали его Никанорка. В субботу, обычно после бани и ужина, мужики уходили к Макару играть в карты. Играли на деньги в «двадцать одно». С каждого банка Макару давалась определенная сумма денег. Никанорка сидел возле играющих и ожидал «банка» и брал положенную сумму. Этим промыслом Макар прожил до самой смерти. Много ходило к Макару «болельщиков». Захаживал посмотреть за игрой и мой отец. Однажды собрался отец к Макару и говорит:
– Дай-ка, мать, мне десять копеек, схожу к Макару, попытаю счастья.
Мать его наругала, но всё же десять копеек дала. Отец ушел. Сколько он там играл времени, неизвестно, но только, действительно, ему повезло. Когда в шапке у него оказалось 10 рублей, он из игры вышел. Домой пришел поздно ночью, когда все уже спали. Наутро мать сказала детям, что отец выиграл 10 рублей, и что завтра пойдут на базар покупать корову, чтобы было свое молоко».
Назавтра отец с матерью пошли на базар и купили корову, определили ее в стайку. Мать взяла доёнку и пошла доить корову. Все дети вышли на крылечко, присели на корточки в ожидании.
