- Не, ребята, как-то неприкольно: солнечный день, толпы зевак, а тут стреляют да ещё из танков. Может спектакль?..

И ещё через некоторое время:

- Как всегда, все удовольствия - Москве. Можно прийти, бесплатно поглазеть на драчку двух президентов...

Просидев несколько часов у телевизора, Костя свыкся с картиной происходящего и больше думал о том, чтобы взятие Белого дома обошлось с наименьшим количеством жертв. Вместе с Сергеем он попенял властям за то, что идут на штурм в лоб, не применяя вертолётов, что допускают присутствие на расстоянии полёта пуль такого количества праздного народа.

С ностальгией Костя вспоминал август девяносто первого. Теперь у Ельцина была армия и не только эти четыре танка, выехавшие на мост и повернувшие свои орудия на здание парламента. И исход теперь ясен. Тогда армия была в распоряжении старой власти, но власть отступила. Видно, не всегда всё решают танки. Народ был един, и народ стряхнул с себя семидесятилетний маразм. Тогда, в том августе, Костя с друзьями-сокурсниками собирался лететь в Москву. Они фактически уже приготовились, нашли деньги, чтобы купить в столице какое-нибудь оружие, и только сообщение в новостях о том, что московские аэропорты закрыты, остановило их, а стремительный крах ГКЧП заставил отказаться от попытки добираться на место окольными путями. Никогда не забыть тот порыв единства, которым были захвачены все: владивостокцы, выступавшие по местному телевидению, люди под очистительным дождём у этого же большого здания, новые лидеры на трибуне. "Где же это единство теперь? Где тот рождающий новую жизнь дождь?" - спрашивал себя Костя и чувствовал почти физически горечь из-за утраты чего-то прекрасного, безвозвратно ушедшего. "Две власти дерутся, а народ где-то в стороне. Наблюдает. А если и участвует в этой борьбе, только по обязанности или за деньги. С августа девяносто первого для России должна была начаться новая эра, основанная на всём лучшем, что накопили мировой опыт и собственная

121

история, и - самое главное - на объединяющей всех идее возрождения Отечества и равного участия людей в подъёме экономики и культуры. Шанс был упущен. Его угробили. И теперь у нашего поколения потенциал энтузиазма уже исчерпан. Не за Ельцина люди бросались под танки два года назад, а за Россию. Не за великую, а за нормальную, достойную уважения. Где теперь та гражданственность? Шоковая терапия разъединила народ. Либерализация цен не повысила уровень жизни, а приватизация - теперь уже через закон - показала людям, что они никогда ничего не имели и иметь не будут.

Началась Эпоха Великого Воровства. Власть не дала новой всеобщей идеи, и идею навязали проходимцы: мани, мани, мани... Идея-урод. Она и привела к октябрю девяносто третьего, потому что обогащение чуждо русскому народу, и часть людей, на которых и опираются те, кто в Белом доме, потеряв прежнюю идею и не приняв новую, отвергли власть. Вон эта толпа, рванувшая к зданию сквозь кордоны милиции. Они готовы к гражданской войне. Это плохо. Но они поступают по своей совести. Это нельзя не признать.

Костя отвлёкся на обострение обстановки, но через несколько минут его ум снова вернулся к любимому занятию - выводам. "Где же выход, ёлки-палки?.. Начать всё сначала не получится. Запущены механизмы, движение которых трудно остановить. Что же, ждать, когда индивидуализм и поклонение золотому тельцу начнут приводить людей к деградации и когда, как в начале века, появятся благотворительность, меценатство, забота о сирых и убогих?.. Опять мы пошли по тому кругу, что и при Александре Третьем. Опять надо упиться ложным, чтобы отвергнуть его...

Ударили танки, и Костя почувствовал внутри какой-то надлом. Он прислушался к себе и не смог понять: это боль или что-то от психики. Выстрелы были ожидаемы, они были даже предпочтительнее, чем штурм под прикрытием бронемашин, когда "вэвэшники" гибли от выстрелов с верхних этажей. Сергея орудийный обстрел заставил замолчать, хотя последнюю четверть часа он подробно объяснял жене военную дислокация. Почему эти довольно меткие выстрелы, быстро вызвавшие пожар, были так неприятны? Ведь только что Костя вслух возмущался, что так долго берут здание, совсем не похожее на крепость, с защитниками, вооружёнными только автоматами. Потом начали выходить мятежники. Анжелика стала злорадствовать, а у Кости всё не проходило чувство какого-то внутреннего надрыва. "Что-то

122

здесь не так, - устало думал он. - Всё кончилось, но радости нет. Но всё кончилось. Теперь спать. Ещё будет время обдумать. Главное: всё спокойно на улицах Багдада. Худой мир лучше доброй ссоры.. Конечно, если мир не ведёт к краху..."

16

На следующий день, встав в пять часов, Костя успел приготовиться к урокам. Руки всё время тянулись к дневнику, но он знал, что если начнёт писать сейчас, переполненный впечатлениями и мыслями, то остановится очень нескоро.

Первые два урока в шестых классах прошли быстро. Хотя Костя и собирался провести сегодня со всеми учениками, которые придут на историю, что-то вроде политинформации, однако решил, что события в Москве - не для понимания двенадцатилетних. Зато в учительской произошла настоящая схватка. Когда Костя вошёл туда на второй перемене, разговор, очевидно, только начался.

Возле окна, сложив руки на груди, стояла математик Светлана Геннадьевна Белозёрова, женщина предпенсионного возраста с тридцатилетним стажем и с тремя коровами в собственности. Рядом, за первым столом, сидели Новиков, директор, Галицкая, за другими - ещё семь человек учителей; присутствовали даже физруки Максим и Виктор Викторович, оба не любители пережёвывать на переменах деревенские сплетни. Чувствовалось, что именно произошедшее в стране собрало вместе большую часть педколлектива.

-... Не понимаю, что надо было Руцкому с Хасбулатовым, - говорила Светлана Геннадьевна. - Всё имели: власть, деньги... Чего ещё желать?..

- Ещё больше власти и денег, - пошутил Максим.

- А сколько можно терпеть всё это в стране? - нервно и не совсем понятно из-за вставных зубов воскликнула Добрихина.

В коллективе её недолюбливали, и поэтому возникла пауза: говорить после Лилии Романовны значило бы поддержать разговор с нею. Воспользовавшись молчанием, она выпалила текс целой листовки:

- Союз развалили, перед Запалом, как собачки, на задних лапках ходят. Всю страну за два года разворовали. Сколько добра в Китай вывозится.

123

Прихватизация эта... Ворам да преступникам всё подарили, а простому народу шиш, извиняюсь за выражение. Цены в тысячу раз взлетели, хлеба боишься купить лишнюю булочку. Заводы стоят, работы нет, зато всё из-за границы везут, как будто самим нельзя изготовить...

Речь была бы убедительнее, если бы Лилия Романовна говорила внятно, а так некоторые слова прозвучали не только непонятно, но даже и неприлично, что кое у кого помоложе вызвало улыбку. Однако никто не возражал, а Виктор Викторович поддакнул:

- Почему законный парламент разогнали?.. Мы его выбирали, а ОН разогнал... Теперь ещё не такое получим: некому будет бандитам возразить...

Валентинов сказал, как будто точку поставил, и Костя не выдержал:

- А что, лучше бы гражданская война?

- И правда, - согласилась Крат. - Столько народу поубивали в Москве. За что солдат да милиционеров этих молоденьких убивать? Они же по приказу идут...

Костя словно развязал всем узелки на ртах. Каждый, в том числе и директор Виктор Степанович, начал что-то прибавлять к словам Ольги Васильевны.

- Зачем только безоружных людей было звать на площади? - резюмировала Елена Николаевна минут через десять. - По мне, так ни стой, ни с другой стороны нет справедливости. Власть в России она всегда против людей...

Прозвенел звонок и моментально перенаправил мысли учителей на уроки. Москва Москвой, но донести свой учебный материал до детей было для любого из них самой главной проблемой дня. Прихватив журналы, все озабоченно пошли по классам.