Я сочувственно слушала, кивала, ахала, хваталась за щеки - короче, вела себя как всякая нормальная недалекая девочка. Однако думала при этом: "Почему мужики так любят врать всякую ерунду? Вроде ж мы не пили...".

Еще я подумала про карму - мол, какая же у него карма, что он убийство считает достижением. В голове словно что-то щелкнуло, и меня "понесло". Сперва я увидела большой шлейф черноты, стелющийся по земле в предутренних сумерках - за его головой. Конечно, я тут же ужаснулась и кинулась в просветительско-прочувствованную лекцию. Я старалась как могла, разворачивала перед ним принципы Агни-Йоги, вселенской любви и всепрощения. Я даже приплела что-то из Кастанеды, хотя казалось бы - где нагвализм, а где всепрощение? Как ни странно, Волк внимательно слушал, не перебивая. Он хотел слушать. Он хотел, чтоб его любили, жалели и спасали, и чтоб делала это женщина.

Наконец он остановил меня и сказал:

- Анечка, если ты все это видишь..... Вот я оглядываюсь, - и он обернулся через левое плечо на лес через дорогу, темные заросли малинника, едва невидимые в темноте. - Я вижу там окно. Я часто вижу там окно. Желтое окно. Я не знаю, что с ним делать, жутко.

Оглянувшись, я ничего не увидела.

Но внезапная перемена, произошедшая со мной, казалась особенно разительной: от проповедей о всеобщей любви - к безжалостной сосредоточенности. Вот мужчины жалуются, что не понимают женщин. Да иногда я сама себя не понимаю!

- Войди туда! - резко сказала я. - Я тебя подстрахую.

Я остро понимала, что если эту проблему тут же не решить, потом это будет сделать гораздо труднее: такой благоприятный для человека случай упускать нельзя. Я твердо помнила слова дона Хуана о том, что Смерть - лучший советчик.

На этот раз уже он послушно закрыл глаза. Посидев молча, он начал говорить, запинаясь:

- Там... Желтый тусклый свет... И стол. Там рука, и на пальцах... Надеты три черепа. Медвежий, волчий - средний, и человеческий.

Я промолчала. Внезапно он глухо выдавил с уверенностью:

- Это моя смерть.

- Поговори с ней! - воскликнула я. - Если ответит - проси подарок!

Он вздрогнул и расслабился. Я подумала, что если это будет продолжаться долго, меня съедят комары. Моя безжалостность улетучилась, зато я подумала, что молитва еще никому не мешала, и стала читать все молитвы, какие знала, направляя силу на сидящего рядом человека. Удивительная эклектика в моей голове. Но зато каким простым тогда всё казалось...

Наконец я услышала вздох. Он хотел что-то сказать, недоговорил, встал, махнул рукой...

- Засиделись... - Он потянулся.

- Ну и как? - нетерпеливо спросила я.

- Кажется, - медленно проговорил он, - я получил дар. От Нее: меня предупредят заблаговременно.

Я подумала, что это весьма спорный и сомнительный дар, но от Смерти другого ожидать и не приходится. Оживленно прокомментировала уменьшение его хвоста.

- Какого еще хвоста? - подпрыгнул он от удивления.

- Да кармического же! Ты вот думаешь, чего это Странник так на тебя взъелся у костра? Он решил, что ты из этих самых - "чернушников", за тобой же такой шлейф грязи тащился, просто ужас. Так вот пока ты со Смертью разговаривал...

("пока я молилась за тебя!")

...он стал в два раза меньше!

Он улыбнулся ясной открытой улыбкой, легкой и радостной. И мне показалось, что с ним действительно что-то произошло.

Я хорошо разглядела его улыбку, и поняла, что уже светает. И жадно впилась взглядом в его лицо. Представьте, миллион лет прожить вместе с человеком - и не знать, не видеть его лица!

Да, смешно, но тут я впервые его увидела.

У него было молодое, волевое и слегка задиристое лицо. Лоб пересекала черная повязка-"хайратник".

- Сколько тебе лет? - спросила я.

- Девятнадцать.

Я радостно и даже облегченно засмеялась.

- А-а! Я-то думала все время, что сорок!

- Почему так много? - ошарашено спросил он.

- Ну, у тебя слишком взвешенные мнения, ты - личность. И еще - очень низкий голос.

Он отвернулся, спрятав довольное выражение лица.

- Слушай, - вдруг осознала я, - а как тебя зовут-то?

Он назвался. Я попробовала имя на вкус, и не поняла своих ощущений.

- Пора спать, да? Завтра я уезжаю. Вернее, сегодня.

- Как, уже? Ты же всего один день пробыл!

- Мы только на выходные приехали.

Прежде чем разойтись по своим лагерям, я успела задать один вопрос из серии терзавших меня "сомнительных":

- Послушай, если тебе всего 19, то когда же ты успел в геологах поработать?

В его глазах мелькнула какая-то тень. Кажется, его задело мое недоверие. Но он ответил, честно (и старательно) глядя мне в лицо:

- Я с первого класса каждое лето с партией ездил, с отчимом.

Так, что мне стало даже немного стыдно.

- До свидания.

- До свидания.

Заворачиваясь в спальник в пустой палатке, я успела только удивиться Наташиному отсутствию в столь поздний - или, наоборот, ранний - час, и тут же выключилась.

Как потом оказалось, нечему удивляться - Наташка всегда забиралась в палатку только тогда, когда начинало теплеть, то есть после восхода солнца.

4. Шаманский нож.

Утром вся наша группа собралась у оживленно потрескивающего костра.

Утро в Зоне - это не то же самое, что утро в городе. Во-первых, после ночной "охоты на уфозябров", как любил выражаться Витька, оно начинается тогда, когда нормальные люди уже обедать идут. А во-вторых, оно начинается с того, что сперва надо дрова собрать, костер разжечь, еду приготовить - а уж потом ее лопать.

Пока мы с Наташей в палатке причесывались, выдирая репейник из волос, Сергей, наш агни-йог, бородатый и костлявый как и полагается йогу (без "агни-"), начал всех увещевать, что нужно трудиться, что без труда человек не развивается духовно, и что принесение дров для огня - это не только трудовой подвиг, но и насущная необходимость. Еще он говорил, когда я уже из палатки вылазила, что спать утром вредно, и что солнышко питает нас энергией, и что Виктор вчера дров не носил, поэтому неплохо было бы обратить внимание на коллектив. Еще он говорил, что утром надо обливаться, и пусть Витя и Вова вылезают из палатки (оттуда торчали их ноги) и присоединяются к процессу приготовления еды.

Пока он все это говорил мягким увещевающим тоном, Алекс успел подняться (собственно, он и начал всех будить), поколол дров из принесенной им с вечера дровины, споро разжег огонь и повесил котелок с водой.

- Девчонки, - сказал он, - вы какую еду готовить будете?

Слово "еда" оказало волшебное действие на торчащие из палатки ноги - они исчезли. Затем из палатки вылетела консервная банка. Следом появились заспанные головы. Сергей сказал, стоя возле палатки, что мясо есть не будет, потому что это сильно портит духовную энергию, и что недальновидны те, кто ест мясо.

В результате каких-то долгих унылых действий начался "Поход за дровами". Мы с Наташей взялись за готовку.

- Аня, что мы будем варить? - испуганно спрашивала она меня, а я лениво отмахивалась - мол, какие продукты будут, то и сготовим. Наташа пыталась получить у меня четкие инструкции по приготовлению определенного блюда, а я от нее - инструкции по специфике приготовления такового на костре. Я не могла понять ее мучений - ведь она-то третий раз в Зоне, а я вообще в лесу впервые с детских лет, так кто кого должен учить? В результате обе мы запутались настолько, что плюнули и стали просто чистить картошку, которая потом пошла в суп.

Сергей между тем сказал, что зеленые насаждения - наши братья, и поэтому никто не должен рубить деревья. Человек разоряет природу, говорил Сергей, прилежно что-то стругая - кажется, щепочки для костра; человеческая цивилизация на грани катастрофы именно потому, что мы, люди, безжалостно уничтожаем природу, и она, природа, нам отомстит. И поэтому нужно относиться к ней бережно, и вот он, Сергей, если кто заметил, лапник под палатку не рубил, а спит на голой земле.