А положение её действительно было хуже некуда. Старшую дочь, Лилю, свекровь забрала к себе: решение бабушки, видимо, было продиктовано тем, что в мусульманских семьях старики, по традиции, забирают первенца-внука на воспитание в свой дом .
Мы с Аллой были отданы в ясли в возрасте двух месяцев и часто болели. А когда нездоровье укладывало в постель маму, нас оставляли в яслях на круглые сутки. Жили небогато: без помощи родителей на две маленькие зарплаты с тремя ребятишками сильно не разгуляешься. Особенно, если хозяин дома сам не прочь выпить и погулять. Единственной отдушиной для мамы были редкие поездки в гости к своей старшей сестре. Тетя Зина с семьей жила в Фергане, буквально в часе езды от нас, но отец не любил отпускать маму туда. Полагаю, он стыдился нашей неустроенности и того, что, будучи главой семейства, так и не сумел создать достойных условий для нашего существования.
Из гостей мама приезжала оттаявшая и повеселевшая. Наша тетя Зина тоже вышла замуж за нерусского и тоже без родительского благословения. Армянин дядя Арам был намного старше маминой сестры и уже до брака с ней имел двух взрослых сыновей и дочь. Потом у них родилась еще одна девочка. Семья маминой сестры была очень обеспеченная и дружная. Дядя Арам занимал высокую должность в управлении торговли, тетя Зина работала бухгалтером в этой же сфере. Они знали, как нелегко живется маме, жалели нас и готовы были помогать хоть изредка. Однако глупая отцовская спесь полностью исключала какие бы то ни было гуманитарные поползновения со стороны богатых маминых родственников.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Однажды весной мама отпросилась к тете Зине. Это было на Пасху. Она провела там целый день и вернулась, когда уже начинало смеркаться. С собой привезла полную сумку гостинцев, но куличи, яйца и присланные для нас наряды тут же были отправлены в огонь. Эта инквизиторская выходка не утолила отцовской злости, и он, не обращая внимания на наши крики, дал волю своим кулакам. Стыдно признаваться, но причиной моих слез тогда была все-таки не мама, а сгоревшие в огне конфеты, пироги и красиво раскрашенные яйца. Нас так редко баловали сладостями...
Этот позорный инцидент и стал последней каплей, вынудившей маму написать откровенное письмо своим родителям. Вместо ответа к нам из Казахстана пожаловала русская бабушка. Звали ее Евдокия Васильевна. Баба Дуня посмотрела на нашу невеселую жизнь, горестно покачала головой и отправилась в дом к сватье. Она хотела попросить - нет, не помощи, а всего лишь уважения к матери своих внуков. Но сватья слушать не стала и сообщила, что будет счастлива, если обе русские женщины навсегда покинут ее дом. При этом она добавила, что внучку оставляет себе.
Это известие подкосило маму, но о том, чтобы выкрасть ребенка, не могло быть и речи. Лилю стерегли и не спускали с нее глаз. Решили ехать вчетвером: мама с бабушкой собрали кое-какие детские вещи, взяли нас с Аллой и, когда отец ушел из дома, поспешили на поезд. Мама всю дорогу плакала, бабушка успокаивала ее обещанием: пройдет время, они обязательно вернутся и заберут Лилю.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В АД
В отчем доме маме было сытно и тепло, но не было покоя ее душе. Сердцу не прикажешь: оно рвалось к ребенку, оставленному за тридевять земель. В конце концов, бесконечные слезы и вся эта неопределенность доконали всех: бабушка предложила нам вернуться к отцу, который к тому времени забросал маму письмами с уверениями в бесконечной преданности.
Мы вернулись, но жить маме теперь пришлось со свекровью: служебную квартиру уволенному с работы отцу приказали сдать. Первое время бабушка как будто мирилась с нелюбимой невесткой. По крайней мере, при маме она не выказывала своего неудовольствия. Нас, после возвращения, видимо, в целях экономии, отдавать в садик не стали: воспитание целиком легло на плечи бабушки.
Шло время. Мама снова устроилась на работу и... снова ждала ребенка. Это был сын! Такой долгожданный в мусульманской семье наследник! Радовались все - родня, друзья, соседи, но больше других - отец. Он ликовал и был постоянно навеселе. Потом Бог послал нашей семье еще одного сына. И снова в доме поселилась радость! В моей памяти этот отрезок времени запомнился как самый необыкновенный! Именно в эту счастливую пору я познакомилась с... творчеством великого Шекспира.
В один из летних вечеров наш непредсказуемый отец сообщил, что мы идем в театр. Мама онемела от неожиданности, потом тихо засветилась. Мы с сестрой суетились, выбирая наряды. В положенный час семья чинно отбыла на мероприятие в летний театр.
Спектакль шел на узбекском языке. В силу своего возраста я была далека от понимания происходящего, но роскошные костюмы и декорации, гармоничная, нараспев, речь актеров и какая-то совершенно неземная печаль этих небожителей меня заворожили! Я слушала не ушами, а сердцем, отчаянно плясавшим в моей детской груди. Я испытала нечто такое, чего никогда прежде не ощущала. В какой-то момент, помню, сильно испугалась: откуда-то, из чрева сцены, наверх выбрасывались безобразные людские черепа. Их было много - целая гора...
Да, это был бессмертный 'Гамлет', но об этом я узнала гораздо позже.
Кажется, даже я остепенилась и перестала строить всем козни.
Кстати, в нашей семье все дети были зарегистрированы под узбекскими именами: Гульрано, Гульчехра, Гульсанам, Махмут и Бохадир. Так решили наши бабушка с дедушкой. Мама возражать не смела, но называла нас всегда только по-русски: Лиля, Майя, Алла, Коля и Витя. К слову, впоследствии никто из нас не воспользовался правом и не изменил в документах свое имя на русское. Такая мысль возникла у меня, но в последний момент, когда были подготовлены нужные документы, я отказалась от своей затеи. Уже на пороге ЗАГСа, где должна была быть поставлена последняя точка, мне вдруг показалось, что я совершаю предательство. Это было глубоко внутреннее чувство - самоощущение вины.
ВО МНОГИЯ ПОЗНАНИЯ
Не хочу кривить душой и рассказывать, будто с рождением мальчиков в нашей большой семье долгожданный мир воцарился навечно. Увы, это не так. И хоть теперь времени на выяснение отношений у взрослых не оставалось, белых флагов вывешивать никто не собирался. Мама по-прежнему работала. Отец, уволенный из органов за какую-то провинность, искал новое место. Жизнь дедушки проходила на базаре. Он всегда сидел на одном и том же месте, под навесом, и торговал: зимой - пряностями, летом - фруктами и овощами. Ну, а бабушкин день был расписан по минутам и с раннего утра до позднего вечера пролетал в беспрестанных хлопотах о нас.
Не знаю, как она справлялась, но мы всегда находились в поле ее зрения: старшие аккуратно делали уроки, младшие - кто гулял во дворе, кто резвился в люльке. Все были сыты, ухожены и вовремя уложены в постель. При этом бабушка успевала заниматься еще и своими, взрослыми, делами: едва освободившись, она пододвигала низкую скамейку к топчану, удобно усаживалась и что-то быстро писала на грубой серо-желтой бумаге. Исписанные страницы аккуратно складывала стопкой и прятала в свой сундук. Когда их скапливалось много, она укладывала страницы под домашний ручной пресс, из-под которого через несколько дней выходили, как мне казалось тогда, уже готовые тоненькие брошюрки. Куда потом исчезали бабушкины рукописи, к сожалению, не знаю.
Писала бабушка красивой арабской вязью справа налево. Вместо ручки у нее был калам - самодельная тростниковая палочка, которую она изредка затачивала острым ножом; в качестве чернил использовалась густая черная жижа: скорее всего, это была разведенная водой сажа.
Человеком бабушка была необыкновенным и чрезвычайно занятым. Лекарь-самоучка, она занималась нетрадиционной медициной, но была глубоко верующим человеком и потому отвергала все, что имело отношение к магии. Тем не менее, люди называли её знахаркой и относились, без преувеличения, с глубоким почтением. Она лечила всех - родственников, знакомых и совершенно не знакомых ей людей, которые приезжали порой издалека. Это паломничество прекратилось, как только наши семьи воссоединились: постоянный цейтнот не позволял ей заниматься любимым делом. Не отказывала она в помощи только детям и старикам.
