"Послеродовая депрессия", - как один, твердили в голос врачи и психотерапевты и советовали максимально освободить леди-вамп от утомительных забот о младенце. Но она и так практически не занималась младенцем, пропадая вечерами в "Бархате", а дома устраивая истерики при малейшем плаче Тристана. Иногда, очень редко, её взгляд, обращённый на мальчика, теплел, и Эйдан надеялся, что его жена не лишена полностью материнских чувств.

   Эпоха "ревущих двадцатых" закончилась, и наступила Великая депрессия. Эйдану казалось, что положение в мире целиком отражает состояние, в котором оказалась его семья, точнее, его жена. "Бархат" пришлось временно закрыть, Глория оказалась абсолютно невостребована и неоплачиваема как певица. Дни в доме превратились в один кошмарный сон (иногда Эйдан надеялся, что он проснется, и любимая вновь будет такой жизнерадостной и очаровательной, как раньше).

   Все чаще он находил жену у бара. Вместо того, чтобы играть с Тристаном или проводить вечера с Эйданом, Глория выбрала в качестве наиболее предпочитаемой компании виски. Эйдан убрал бар из дома, однако, это не улучшило её состояния.

   - Скажи мне, - как-то раз он тихо произнес, с горечью наблюдая, как она сидит перед камином, неотрывно глядя на огонь. - Что тебе нужно для счастья? Что мне сделать, чтобы вернуть тебя прежнюю?

   Глория запрокинула голову и рассмеялась. У него по телу пошли мурашки от звука её смеха.

   - Для счастья? - эхом повторила она. - Я хотела вечности. Вечность юности, красоты и беззаботности. Чтобы ни от кого не зависеть, чтобы ничто не мешало мне наслаждаться жизнью...

   - Я мешаю тебе? - гневно прервал он её. - Тогда зачем я тебе? Зачем ты вошла в мою жизнь и стала моей женой? Чтобы сидеть на осколках того, что у нас осталось, проклинать судьбу и ненавидеть нашего сына?

   Она повернулась к нему; его лицо искажено было душевной мукой, на её - застыло отчаянное выражение.

   - Я люблю тебя! - выкрикнула она. - Я хочу прожить вечность с тобой! Я хочу бессмертия... - Она рывком поднялась, приблизилась к Эйдану, схватила его за рубашку и горячо зашептала: - Я слышала о ритуале, который дает вампирам вечную жизнь, так почему же нам не стать такими? Мы могли бы....

   Эйдан оттолкнул её. В его глазах читалась такая боль, какую никто и никогда не видел в нем.

   - Забудь об этом. Это не дар, а проклятие.

   - Я не хочу, чтобы всё было вот так, - прошептала Глория, отступая назад. - Мне мало такой жизни, какую я веду сейчас. Я устала...

   - Ты устала?! - повысил голос Эйдан. Он закрыл глаза, прижал руки к голове, и через мгновение, овладев собой, холодным тоном отчеканил: - А я хочу, чтобы ты была женой и матерью. Это все, что мне нужно.

   Он развернулся и ушёл. Глория неподвижно стояла несколько секунд, а затем он услышал звон полетевшего на пол фарфорового сервиза.

***

   После самой тёмной ночи наступает рассвет. Но иногда случается, что ночь затягивается. Не успев оправиться после разрушительной Великой депрессии, люди столкнулись с ужасами Второй мировой войны. Однако, семью Ван Голд это, как ни странно, чуть-чуть сплотило. Возможно, причина была в постоянно грозившей опасности, а возможно и в том, что Глория, воодушевившись, вновь вернулась к карьере певицы, сменив для безопасности имя и имидж. Хотя её и так никто бы не узнал: людям было просто не до какой-то джазовой певицы, блиставшей в беспечные двадцатые. Поднимая дух солдат, выступая на концертах для военнослужащих, Глория почувствовала себя гораздо лучше.

   Казалось, что и с Эйданом её отношения наладились и даже вернулись в то счастливое состояние, которое было у них до брака и в его первые дни. Результатом этого потепления стала нежная белокурая и голубоглазая малышка Эмили, появившаяся на свет на после окончания войны.

   И все повторилось.

   Послеродовая депрессия, истерики, холодность и отчуждённость. Добавилась ревность к Эмили (а девочка, как впрочем, и Тристан, отчаянно нуждалась в матери), проведение вечеров вне дома с совершенно неизвестными компаниями, и многие вещи, о которых Эйдан лишь догадывался. Его надежда, то ослабевавшая, то усиливающаяся, постепенно начала угасать.

   Однажды вечером ему не хотелось возвращаться домой после работы. Не хотелось вновь столкнуться с рыдающей Глорией или узнать от слуг, что миссис Ван Голд опять отбыла в неизвестном направлении. Лишь мысль о том, что его выбежит встречать Тристан, его гордость, его музыкально развитый мальчик, а в детской возится с игрушками малышка Эмили с золотистыми локонами, подняла ему настроение и направила домой.

   Тристан не выбежал. Он сидел в гостиной и бездумно смотрел на камин, как когда-то делала и его мать. У Эйдана сжалось сердце в предчувствии какой-то катастрофы. Управляющий домом, сменивший Дэвида, которому пришлось уехать к родным в Бриджпорт, стоял в проеме арки, бледный и испуганный.

   - В чем дело? - требовательно спросил хозяин, пытаясь отогнать от себя мрачные мысли и панику.

   Управляющий развел руками.

   - Простите, мистер Ван Голд, - пролепетал он. - Я пытался её остановить...

   Не дослушав, Эйдан ринулся наверх. В спальне царил беспорядок, все ящики из комодов были выдвинуты, гардеробная была нараспашку. Вещи Глории отсутствовали. Не было ни её любимых платьев, ни перчаток, ни туфель. Не было и драгоценностей из белого золота и бриллиантов, которыми её щедро одаривал Эйдан в надежде вернуть былое и порадовать жену.

   Она уехала.

   Эйдан медленно подошел к окну. Солнце лениво разливало своё багряное золото, и закат окрашивал город в розовые тона. Среди всей тяжести произошедшего, обрушившейся на Эйдана, робко прорастало незнакомое чувство. Чувство облегчения.

   Он услышал радостный лепет и обернулся. Эмили умудрилась приползти из детской в спальню, находясь под присмотром няни, к которой привыкла больше, чем к матери. Девочка устроилась на ковре и, глядя на Эйдана абсолютно любящим взглядом, что-то промяукала на своем младенческом языке. И, несмотря на овладевшее им состояние полной опустошенности, он улыбнулся.

   - Папа, - вдруг довольно четко произнесла Эмили и довольно уставилась на отца. Эйдан застыл в радостном изумлении. Её первое слово...

***

   - Папа, - повторила Эмили, в нетерпении постукивая туфелькой по паркету.

   Эйдан оторвался от воспоминаний, отвернулся от окна, через которое было видно, как вода в фонтане переливается розовато-сиреневыми оттенками в сумеречных лучах, и взглянул на дочку.

   - Потрясающе! - вырвалось у него. - Ты сегодня выглядишь просто прекрасно!

   Маленькая вампирша нетерпеливо тряхнула волосами. Эйдан не мог поверить, что в кои-то веки джинсы и бесконечные розовые майки она сменила на очень элегантное миниатюрное платье черного цвета.

   - У нас тематическая вечеринка в "Бархате", - пояснила она. - Хэллоуин же, ты забыл? Ты поедешь с нами?

   Ван Голд вздохнул и рискнул приобнять свою маленькую бунтарку.

   - Прости, милая, но у меня ночью самолет в Италию. Дела в Монте-Висте.

   - Как всегда, - ответила ему Эмили, погрустнев.

   Они вышли из дома и разошлись по разным автомобилям: Эмили села в спорткар к Тристану, Эйдан в такси. Выезжая за пределы своих владений, он окинул мрачный особняк рассеянным взглядом. После ухода Глории они с Дэвидом пытались её отыскать, однако её след обнаружился только в сухом письме, к которому были приложены документы о разводе. Эйдан больше не мог выносить золотистых оттенков в клубе, которые напоминали ему о ней, и полностью переделал его под модные представления о вампирских барах: кроваво-красный цвет был везде, даже в названии. В светлом шикарном особняке, где никак не выветривался запах её духов, и каждая вещь напоминала о ней, он тоже больше не мог находиться и переехал с детьми в не уступающий по размерам дом, только гораздо более мрачный.