Настоящая красота.

Коляска, выделенная тем же военным, который нервно просил доктора приехать, остановилась в самом конце Розовой улицы, у аккуратного маленького домика, за которым зеленели деревья Королевского парка. Только после того, как он слез вслед за доктором на землю, прижимая к груди вверенный ему аптекарский саквояж и сверток с инструментами, Эрех сообразил, где они. Знаменитый павильон на озере. Вернее, на искусственных прудах в парке, но тем не менее. Самый дорогой частный дом в городе.

Он разулся у порога, радуясь, что на прошлой неделе купил с заработка целые носки, и стараясь даже дышать тише, чем обычно, проследовал вслед за доктором Баком во внутрь, уже предвкушая, что сейчас увидит те самые панели с изображением сюжетов из "Судьбы бессмертных" Кароля Линдэ, классической поэмы великого поэта эпохи Первых Фаттихидов. По легенде, эти панели даже написаны были по заказу самого Линдэ, и изначально стояли у него в доме, на сгоревшей дотла столетия назад вилле в Алессо.

В доме их всех действительно ждало ошеломляющее зрелище.

Золотистые циновки тонкого плетения, затянутые такой же золотистой бумагой перегородки и, главное, те самые панели, были щедро залиты успевшей свернуться и потемнеть кровью. Эрех замер, вцепившись в саквояж, как младенец в мать. Кровь его не пугала, нет, но боги... Хорошо, хоть панели лакированные, можно будет отмыть, мелькнула непрошенная, стыдная мысль.

- Боги мои! Ваша светлость! Что здесь случилось! - полный неподдельной тревоги голос доктора вернул Эреха в реальность, в который раз за этот день.

Он моргнул и только тогда осознал, что в комнате они не одни, что в ней, в кресле у окна сидит пожилой, белый как мел, мужчина, а вдоль стен, переступая ногами в носках, мнутся, будто школьники перед наказанием, трое военных.

Мужчину Эрех узнал. Магистрат Мауве Ойзо, человек, железной хваткой державший весь город. Как поговаривали, в его масштабах он был много влиятельней даже кабинета королевских министров.

Седой, старый человек с растерянным взглядом. Который нервно потирает рукой область груди рядом с сердцем.

Доктор бросился к нему и Эрех поспешил следом, стараясь наступать ногами на чистые участки пола. Это было сложно. Создавалось впечатление, что кто-то, кто бы он ни был, обмакивал в кровь огромную кисть и размахивал ею из стороны в сторону. Ну, или кругами таскал по полу тело, из всех артерий которого струями била кровь. Скотобойня, а не дом.

Доктор меж тем опустился на колени перед своим влиятельным пациентом, не жалея брюк дорогого костюма, и принялся внимательно проверять пульс на обеих запястьях. Эрех пристроился рядом, послушно подавая требуемые материалы.

- Вы испытываете серьезное нервное истощение, - тихим голосом комментировал доктор свои действия. - Сердце...вы на грани приступа, мой эрл. Это опасно. Вам надо перестать так беспокоиться...

Он осекся.

- Как я могу, - еле слышным шепотом пробормотал магистрат. - Как я могу...Вы же видите, мастер, что творится вокруг. Мой сын...

Стоящие у стены военные в беспокойстве переступили ногами, как по команде. Эреху не надо было прикасаться к ним, чтобы чувствовать расходящиеся по комнате тонкие нити их испуга. Страх, непонимание. Причем страх самого неприятного свойства - за свое положение.

- Мой сын пропал, мастер... - ловкие руки доктора, серебряные иглы, запах прижиганий. - Как вы думаете, вся эта кровь...есть ли шанс, что он может быть жив?

Это вряд ли, честно подумал про себя юноша. При таком-то напоре.

- Я бы на вашем месте сейчас об этом не думал, - твердо, хоть и с почтением ответил доктор Бак, и Эрех восхитился его профессионализмом. - Даже если случилось что-то страшное, вы, заболев, ничего не сможете с этим поделать. Как давно пропал ваш сын?

Полыхнула, поджигая траву в курильне, спичка. Воздух наполнился кружевами белого, ароматного дыма, отбивающего запах крови.

- Сегодня ночью. Еще вчера вечером его однокурсники были с ним на вечерних занятиях, а потом... Что здесь случилось, о боги... Столько крови...

Эрл Ойзо зашелся в приступе кашля, и Эрех, покорно подчиняясь знаку, поданному доктором, выхватил из саквояжа флакон зеленого стекла. Наверное, в нем вытяжка из боярышника и валерьяны, смешанная с ягнячьей травой, лучшее средство от болезней сердца и учащенного сердцебиения ведущего к приступу. Эрех отсчитывал капли в серебряную рюмку и вспоминал все, что знает о сердечных приступах.

- Мне просто страшно подумать, что все, что у меня останется от моей семьи - это карточка моего сына, - произнес магистрат, когда кашель отступил.

Повел головой в сторону стоящего у стены шкафчика, на котором стоял серебряный отпечаток, с изображённым на нем большеглазым и длинноволосым молодым человеком лет двадцати пяти.

Доктор и трое военных, как по команде, послушно перевели взгляд на карточку, склонив головы в вежливой печали. Только это позволило им не заметить, как Эрех, впившись глазами в черно-белое лицо пропавшего тула, неимоверным усилием остатков воли удерживается от падения в обморок и сжимает, до боли в пальцах, зелёный флакон с сердечным лекарством.

Спустя еще несколько часов, когда эрл Ойзо перестал терять сознание, когда доктор Бак сделал все, что надлежало сделать, а также милостиво разрешил Эреху вернуть его инструменты в госпиталь и даже предоставил выходной. - спустя все это время Эрех сидел на ступеньках, ведущих в закоулок к его дому, и горько, по-детски, рыдал над своей судьбой. Набрякшее тучами ночное небо хмуро разглядывало эту картину, потом, видимо подумав, решило добавить влаги, и теперь усиливающийся дождь стекал по шее за шиворот.

За что?! Ведь этот день так хорошо, так многообещающе начинался! И какие силы понесли его ночью к этому озеру?!

Эрех вспомнил, какие, и зарыдал еще горше. Шансов у него не было. Хоть завали персиками храм светлейшей, но она не заведует такими вещами. А молиться Крылатой бессмысленно - Эрех, худо-бедно, посвященный, такие как он не в ладах с Судьбой или Повелителем случая. Он вытащил из кармана носовой платок, высморкался от души, поднял лицо к узкой полоске дождливого темного неба между крышами. В глаза тот час щедро плеснуло текущей с карниза водой.

Пришлось перестать рыдать, подняться и засобираться домой. Кое-как отжав успевшие напрочь промокнуть рукава тужурки, Эрех повернулся в сторону, в которую ему следовало идти, и буквально носом уткнулся в две красочные афиши, наклеенные поверх стены, куда обычно вешали свои объявления мелкие торговцы, да владельцы украденных животных и сбежавших мужей. "Павильон диковин и чудес мастера Тулли", гласили плакаты, с которых Эреху улыбались и корчили рожи бородатая женщина, человек-змея и что-то, что никакими словами было не описать. А между ними чье-то объявление, начинавшееся со слов "поиск пропавших".

Пальцы у целителя дрожали, когда он подцепил край неплотно приклеенной афиши, и, оторвав, обнаружил еще слова. Поиск и возврат. Частный сыск. Информация по вашему требованию. Забыв о слезах и страданиях, срывая ногти, Эрех судорожно выколупывал объявление из-под взявшихся коркой афиш Павильона диковин. Кто бы из богов это не сделал, но все же его услышали.

По возвращению домой Йон всегда проделывал одни и те же вещи. Снимал и аккуратно вешал на специально для этого приспособленного деревянного болвана костюм и котелок. Начищал туфли, чтобы они блестели, словно зеркало, и засовывал во внутрь скомканные листы "Эха Альмейры", которым там было самое место. Если день был удачным, как вот сегодняшний, доставал из тайника жестяную коробку и, предварительно еще раз пересчитав, укладывал в нее заработанные ляны, а на специально лежавшем поверх листке бумаге записывал изменившуюся сумму. Потом ужинал, постелив на стол вышитую кувшинками и стрекозами салфетку, и внимательно глядел перед собой, на стену, куда булавками прикрепил маленькую цветную иллюстрацию, еще больше укрепляясь в достижении мечты. После всего, умывшись, он укладывался спать, перед сном обычно анализируя прошедший день и составляя план работы на следующий, если работа имелась. Это был его ритуал, который он неукоснительно соблюдал последние восемь лет.