– Вы молоды, Артур, – сказал мажордом очень серьезно, – и даже не представляете, что тот долг, который мы на себе носим, зачастую не нами самими на себя взвален.

Юноша посмотрел на него в упор.

– Может быть, – сказал он. – Но я постараюсь бегать от чужих долгов так долго, как только смогу.

Мердок лишь покачал головой и ничего не ответил ему. Видно было, впрочем, что он недоволен. Откуда-то высунулась пара грумов, вознамерившихся отвести Вихря на конюшню. Как будто не привыкли, что Артур всегда делал это сам, не прибегая ни к чьим услугам.

– Я сам, – в который раз сказал им юноша, беря дарнейца за поводья. Тот на мгновение уткнулся носом ему в плечо.

На конюшне, как всегда, было тепло и сухо, по стенам бодро трещали факелы. Айтверн завел жеребца в стойло, снял с него сбрую. Лошади любили его, сколько он себя помнил. Первый раз юноша залез в седло, едва научившись ходить. Слуги смеялись, что он больше похож на астарийского всадника, из тех, что всю жизнь проводят в седле, а вовсе не на иберленского аристократа. Может быть, все дело было в его родословной. Ведь фэйри всегда ладили с животными и ездили обычно на неоседланных конях, а герцоги Запада происходили от истинных, высоких фэйри, в незапамятные годы владевших землей. От последних на свете драконов, что пришли некогда к эльфам, сотворили себе тела, подобные их телам, и стали обучать сидов тайнам древнего колдовства. Когда человеческий род, тесня эльфийский, утвердился на этих землях, предки Айтвернов примкнули к нему. Тогда они лишились бессмертия и утратили способность принимать обратно драконий облик, став почти во всем людьми. От драконов к эльфам, от эльфов к людям – такова была легендарная история его дома, хотя Артур и не знал, правдива ли она.

Юноша принялся чистить коня. Он никогда не чурался этой обязанности. Единственная грязь, которой стоит опасаться, – это пятна на чести, но никак не пятна на одежде. Потомок многих поколений верно служивших королю рыцарей, сам уже два года как удостоенный титула «сэр» и полагающихся по такому случаю серебряных шпор, Артур Айтверн твердо знал, что ни при каких обстоятельствах не уронит своего доброго имени.

Собственное будущее виделось ему исключительно в радужных тонах. Отец еще далек от старости, более того, пребывает в самом расцвете сил, а значит, пройдет немало лет, прежде чем Артуру придется занять его место, унаследовав герцогский титул и все, к нему прилагающееся. А до тех пор можно смело радоваться жизни. Пока что молодой Айтверн, пройдя службу у одного из могущественнейших иберленских вельмож, отточившую его воинское искусство, предавался размеренной столичной жизни, но знал, что бесконечно она не продлится. Скоро обязательно грянет война – на границах давно уже было неспокойно. Артур думал еще какое-то время посидеть дома, может быть, полгода или год, чтобы этой войны дождаться. Соседи уже давно ходили набегами на окраины Иберлена, и скоро, видимо, дойдет до больших сражений. Но пока до них дело не доходило, а сидеть в какой-нибудь пограничной крепости в ожидании стычки, которая невесть когда еще случится, Артуру не хотелось. Он на эти стычки насмотрелся, еще когда ходил в оруженосцах у герцога Тарвела.

Напоследок вновь расчесав дарнейцу гриву, Айтверн поднялся в дом. Вокруг уже вовсю кипела дневная суматоха, туда и сюда сновали направлявшиеся по делам слуги. Прошмыгнув в свои покои, Артур наскоро воспользовался ванной комнатой. Он умылся водой, текущей из крана, лезвием сбрил с лица трехдневную щетину, изучая отражение в зеркале. Затем наследник драконьих герцогов натянул свежую одежду. Изумрудно-зеленый с золотым шитьем камзол пах почему-то полевыми цветами – а может, ему так просто показалось от бессонницы. Спать не хотелось, хоть убей. Хотелось плясать и веселиться, отсюда и до самого Судного дня.

Айтверн поднял с подушки старинный роман в тяжелой обложке, до сих пор им недочитанный. Рассеянно перелистнул пару-тройку страниц, почти не задерживаясь на строчках взглядом, и, положив книгу на место, рванул обратно в коридор. На выходе он едва не столкнулся с молодой служанкой, идущей на кухню из столовой с подносом посуды в руках, поспешно извинился перед ней и припустил дальше.

Он собирался навестить Айну, свою шестнадцатилетнюю сестру.

Когда Айтверн оказался в восточном крыле, его бег чуть замедлился, а на подходе к учебной комнате он и вовсе перешел на шаг. Массивная дубовая дверь была распахнута, из комнаты доносились голоса. Артур с ногами забрался на широкий, озаряемый солнцем подоконник и принялся слушать.

– …Едва не привело королевство к гибели. Если бы не магия его величества Бердарета Первого и не единодушие высоких лордов, сплотившихся вокруг его знамени, стране наступил бы конец. Тарагон превратил бы наше государство в жалкую, разграбленную провинцию, задушенную податями и поставляющую солдатню на убой в ряды имперских легионов. Только не имевшее примеров в истории взаимодействие знати и древнего волшебства спасло наших предков от порабощения. В битве на Борветонских полях его величество обрушил на врагов свою Силу, и те были сметены и растоптаны. – Голос был старческим, хорошо поставленным, выдавал опытного лектора, привыкшего владеть вниманием слушателей. Мэтра Гренхерна выписал из Тимлейнской Академии высоких наук герцог Айтверн, чтобы тот прочел для его дочери курс лекций по поэтике, риторике, богословию, естествознанию и истории. Сегодняшнее занятие, по-видимому, касалось именно последней.

Сам Артур знал историю не слишком глубоко. То есть он помнил, порой даже наизусть, множество старинных баллад, в поэтической форме повествующих о славных деяниях былых дней, и прочел также уйму героических жест, посвященных поединкам на мечах, спасению принцесс из заколдованных замков и тому подобным вещам. Но, неплохо разбираясь во всем этом, Артур совершенно терялся, когда дело касалось более серьезных повествовательных хроник, или толкования древних законов, или дат рождения и смерти былых королей. Да и потом, в легендах хотя бы было понятно, где добро и где зло, – а хроники казались то не совсем искренними, то откровенно пристрастными и путаными. Он не всегда понимал, можно ли им верить. С балладами все было как-то проще. Если их сочинители и врали в чем-то, то ради того, чтобы приукрасить действительность, а не выслуживаясь перед очередным государем.

– Значит, – второй голос, мелодичный и мягкий, принадлежал девушке юных лет, – первый Ретвальд был последним волшебником на земле? – Сестренка, она всегда любила слушать сказки про магию, еще когда старая Анна, кормилица, заменившая им мать, рассказывала эти сказки у огня в зимние вечера. Губы Артура сами собой сложились в любящую улыбку.

– Все имеющиеся у нас факты говорят, что да, – подтвердил мэтр. – Во всяком случае, с тех пор не было слышно ни о каких чудесах или деяниях, достойных именоваться волшебством. Даже сын и преемник монарха, Артебальд Ретвальд, никогда не выказывал признаков владения сверхъестественными силами. Одни полагают, что сын Бердарета не обладал магическим даром, другие – что Король Чародей попросту не захотел обучить наследника своему искусству, третьи склоняются к мнению, что Артебальд владел Силой, но скрывал это всю жизнь, не имея поводов и необходимости ее применять. Правды не знает никто, и уже никогда не узнает.

– Как жаль, – проронила Айна Айтверн.

– Жаль? – эхом откликнулся мэтр Гренхерн. – Юная леди сожалеет об исчезновении из нашего мира магии? Это можно объяснить тягой к небывалому, испытываемой молодостью. Но сам я всегда полагал, что вреда от волшебства было бы куда больше, чем пользы. Это очень опасная вещь – оружие, способное ставить города и народы на грань уничтожения. Вдвойне оно опасно, будучи отданным в руки не достойным и не мудрым, не сильным и не смелым, а совершенно случайным людям, не отличающимся от окружающей их толпы ничем, кроме врожденного дара, позволяющего творить заклятия. Война Пламени очень дорого обошлась Иберлену и всем Срединным королевствам – мы заплатили за нее огромную цену. Ни высокие лорды, ни даже короли не имели тогда никакой власти – вся земля была в руках чародеев, которые распоряжались ею по своему усмотрению. Когда умер последний из них, люди вздохнули с облегчением. Магия делает людей неравными, и хорошо, что Господь избавил нас от нее.