Камбер поклялся себе, что пока он жив, этот новый претендент ни за что не получит корону.

– Лорд Эрдер. – Герцог Радлер Айтверн приветливо улыбнулся. Казалось, он был искренне рад видеть регента. – Хорошо, что вы наконец присоединились к нам. Я тревожился, пока вы заперлись один в своих покоях на три дня. Желаете выпить глинтвейна? Сегодня холодней обычного. – Подтверждением его слов служил выступивший на щеках Радлера румянец.

– Я не нуждаюсь ни в каком глинтвейне, – сухо ответил Камбер, занимая свое место во главе стола. Виллем встал в трех шагах позади него. – Это моя родина, Радлер. И мне здесь не холодно.

– Воля ваша, – кивнул Айтверн.

Радлер сидел в противоположном конце зала, окруженный своими вассалами. Он словно нарочно выбрал место в самом низу стола – прямо напротив регента. Герцог Западных Берегов был облачен в родовые зеленые и золотые цвета, сплошь бархат и шелк. Фамильные светлые волосы, скрадывающие и делающие незаметной легкую пока еще седину, рассыпались по плечам. Пальцы Айтверна, пребывающие в неизменном движении, то и дело касались висящего у него на груди медальона, украшенного гербом дома – расправившим крылья драконом.

Эрдер заставил себя отвести взгляд от старого друга. Друг этот стал сейчас немногим лучше врага, потому что решение, к которому Радлер склонял совет, являлось безусловным злом. Но любого врага можно вызвать на поединок и пронзить мечом, остановив распространение подогреваемой им смуты. Айтверн врагом не был. Их семьи всегда были дружны. Камбер и Радлер вместе учились ратному делу и вместе скакали на войну. Прежде лорд Эрдер и подумать не мог, что их с Радлером может разделить пропасть непонимания.

– Вы достаточно много времени провели у себя, размышляя. Скажите же, каково ваше окончательное решение? – подал голос Ральф Блейсберри, чья семья всегда была верным вассалом дома Эрдеров, а он сам – верным вассалом Камбера. Граф Блейсберри сидел по правую руку от регента, но, как и все остальные здесь, принял сторону Айтверна.

– Мое решение остается неизменным, – тяжело ответил герцог. – Мы никогда не согласимся на предложение Ретвальда. Да я скорее позволю имперцам сжечь весь Иберлен дотла, а пепел его засыпать солью, нежели увижу на престоле Эларта эту бледную тварь! Мне стыдно слушать вас и видеть вашу трусость. Вспомните о том, кто вы есть! Никогда наши предки не ползали на коленях перед всякой мразью, и не нам нарушать их обычаи. Предлагаю прекратить впустую сотрясать воздух и перейти к обсуждению насущных дел. Например, к планированию весенней кампании. А о том, что говорилось здесь раньше, и думать забудьте.

По залу волной прокатился шепот – совсем тихий во главе стола, он усиливался, приближаясь к месту, где замер герцог Запада. Радлер Айтверн сидел в кресле ровно, будто насаженный на копье. Его доселе блуждавшие тут и там ладони легли на самый край стола, скованные несвойственной им неподвижностью. Внезапно старый друг показался Эрдеру очень молодым – куда моложе истинного своего возраста, куда моложе даже собственного сына и наследника, не присутствующего на совете. Радлер выглядел совсем еще юнцом, мальчишкой. В точеных чертах лица, выдававших родство с эльфами, обозначилась беззащитность. Но вот Радлер тряхнул головой, и наваждение пропало.

– Мне кажется, – сказал он, и в мелодичном голосе зазвенели серебряные колокольчики, – мне кажется, у нас найдется куда более животрепещущая тема для разговора, нежели весенняя кампания. Потому что, как к ней ни готовься, весна все равно не принесет нам ничего иного, кроме смерти. Давайте посмотрим правде в глаза, милорды. Лгать себе самим – последнее дело, а мы сейчас только этим и занимаемся. Мы проиграли эту войну. Нас убьет если не голод, то штурм, а если не штурм, то осада. Нам некуда отсюда бежать, а осаждать нас здесь имперцы смогут долго. Мы не продержимся и до лета. Наш единственный оставшийся шанс – чтобы кое-кто все же предоставил нам обещанную им помощь. Вы знаете, о ком я говорю.

Да, они знали.

Бердарет Ретвальд. Так звали никому не известного бродягу, проходимца без роду и племени, явившегося ко двору Эларта через неделю после того, как империя Тарагон объявила войну Иберлену. Бледный, слабый телом, побитый жизнью невзрачный человек в черных одеждах, потребовавший аудиенции у его величества. Ретвальда впустили. Эларт был не из тех королей, что прячутся от народа за семью стенами. Эрдер помнил, как этот ублюдок стоял на беломраморных плитах тронного зала, в столице, в оставленном ими позже, в начале ноября, престольном городе Тимлейн. Незваный гость стоял, небрежно потирая пальцами подбородок и задрав нос до потолка. Надменно кривил губы, ронял с них презрительные фразы, будто говорил не с первыми рыцарями государства, а с равным себе сбродом.

Ретвальд сказал, что он чародей. Маг. Прошел обучение в каком-то тайном ордене за многими морями и является одним из сильнейших мастеров в своем ремесле. Двор ответил на его слова презрительным хохотом. Волшебник! Подумать только, волшебник! Да все люди во всех просвещенных землях, начиная с самого несмышленого ребенка и заканчивая дряхлейшим из стариков, знают, что последний чародей на земле сгинул шесть столетий назад. Да, когда-то на свете жили волшебники, укравшие секреты своего мастерства у фэйри. Но они были горды и надменны, они истребили друг друга в междоусобных войнах. Шесть столетий назад закончилась война, названная Войной Пламени. Победителей в ней не нашлось, и после нее всякая магия отошла в область сказок. Ни один здравомыслящий человек не поверит теперь в ее существование, и нужно быть полным безумцем, чтобы называть себя волшебником.

Так думали они все, пока чужак не показал кое-какие из своих умений. Черные тени толпились вокруг Ретвальда, призванные его волей, и колдовские огни разгорались в этих тенях. Тонкая вуаль задернула льющийся из окон свет, и удивительные видения смущали разум собравшихся у королевского трона высоких лордов. Настоящая, древняя магия, никем в стране не виданная много веков. При одном только воспоминании о том дне у Эрдера мурашки пробегали по коже – и тем сильнее становилась его злость. Потому что когда удивительное представление закончилось, Бердарет Ретвальд, так и не снявший с лица высокомерной гримасы, поведал о причинах своего визита в Иберлен. Он сказал, что в начинающейся войне у королевства нет никаких шансов победить. Что империя разгромит любые силы, которые только может выставить Иберлен. Что их сокрушительное поражение – не более чем вопрос времени.

И что он, искусный и могущественный чародей, единственный чародей в этой части света, готов предложить лордам Севера свои услуги. Истинную магию, которая окажется полной неожиданностью для тарагонцев и переломит ход войны. Но за любые услуги полагается цена, и Бердарет не забыл назвать свою.

«В случае, если мое искусство будет применено, – сказал он, в школярском жесте спрятав руки за спиной, приобретя оттого еще более нелепый вид, – в случае, если мое искусство будет применено и превозможет силу империи, принеся вам победу в войне, ваше королевство должно оплатить мне за спасение достойной платой. Ибо пусть в таком случае Эларт Кардан уступит мне и моим потомкам принадлежащие ему корону и трон, и все вельможи Иберлена признают меня своим законным королем и властителем».

Никогда за всю историю не звучало более неслыханного, дерзкого и смехотворного предложения. Добровольно отдать престол великой державы пришедшему с большой дороги наглецу?! Вот так, прямо как в сказке?! Уж не считает ли колдун их идиотами?

Разумеется, ему тут же указали на дверь. Иного и быть не могло. Тогда они еще пребывали в здравом уме. Уже уходя, чародей обронил: «Я ничуть не удивлен вашим отказом. Сильным мира сего свойственна гордость, переходящая в гордыню, так уж заведено на свете. Впрочем, любая гордыня рано или поздно сталкивается со здравым смыслом. Попробуйте выиграть эту войну сами – и когда увидите, что не способны сделать это, я охотно окажу вам свои услуги. Если пожелаете найти меня, ищите в Слайго», – назвал он порт на западном побережье.