Западный ветер продолжал дуть почти до полудня 20‑го числа и временно был крепкий, а иногда утихал. Мы во все сие время лавировали в Скагерраке, но не с большим успехом: в трое суток подались мы к западу только на 45 миль.

С нами были сопутники, судов до 20 английских под конвоем брига{37}. Линейный их корабль, увидевши наш флаг, к нам не подходил и не спрашивал, хотя был близко от нас, а в то же время осматривал нейтральное судно. Сей случай подтверждает мое мнение, что английские корабли, посланные против датчан, имели предписание не подавать ни малейшей причины к ссоре с нашим двором, хотя, впрочем, по последнему между Россией и Англией трактату они имели право осматривать наши военные суда.

Сего дня мы имели первую ясную и тихую погоду со дня отбытия нашего из Эльсинора; пользуясь оной, вся команда вымыла черное свое белье и проветрила платье и постели. Я о сем случае здесь упоминаю для того, что заставлять служителей проветривать их постели и переменять на себе белье как можно чаще почитается весьма нужным средством, способствующим сохранению их здоровья; и потому во все путешествие я не пропускал для сего ни одной хорошей погоды, и для мытья рубашек, давал им пресную воду и мыло{*6}.

В ночь 26‑го числа мы прошли сквозь английский конвой, шедший в Категат. В 5‑м часу после полудня нашел прежестокий шквал с сильным дождем; мы едва успели убрать паруса; и лишь он миновал, как тотчас другой нашел, несравненно жесточе первого; тогда же начался и самый крепкий ветер.

Буря продолжалась до 6 часов утра 27‑го числа, а потом начала утихать. К полудню очень стихло, и мы тогда увидели вдали высокие горы норвежского берега. Шторм сей с начала и до конца дул жестокими шквалами, которые находили один после другого минут через пять и десять, сильными порывами, с дождем, или изморосью. Облака отменно быстро неслись по воздуху; лишь туча показывалась на горизонте, как через несколько минут уже была над головой, шквал ревел и продолжался, доколе она совсем не проходила. Притом шквалы сии дули не так, как постоянный шторм, не занимали большого пространства моря. Многие из них проходили мимо нас очень близко, так что мы видели дождь, как он из туч опускался, и слышали шум ветра, но сами их не чувствовали. Во все сие время воздух был особенно холоден.

В полдень 30‑го числа по обсервации мы были в широте 57°23 1/2'. В 3‑м часу увидели мы под ветром, в 5 или 6 милях, судно без мачт. Лоцман уверял, что оно должно быть рыбацкое и стоит на якоре на Ютландском рифе{38}. Я имел случай и прежде много раз видеть рыбаков, стоящих на якоре, на банках Северного моря в крепкие ветры; тогда они обыкновенно, имея съемные мачты, убирали их. Но в такой сильный ветер и жестокое волнение я не думал, чтобы они решились положить якорь на глубине Ютландского рифа; однакож, приняв мнение лоцмана, продолжал путь.

Между тем, смотря беспрестанно на помянутое судно, мы скоро приметили, что оно не стоит против ветра, а несется боком, часто переменяя положение; тогда уже не осталось никакого сомнения, чтобы оно не было в бедствии. Для вспомоществования ему мы должны были спуститься под ветер много и держаться подле его, доколе ветер и волнение не позволят послать к нему гребные суда, а между тем надобно бы было беспрестанно дрейфовать вместе с ним на подветренный берег. Несмотря на сие, однакож, я решился сделать всякую возможную помощь претерпевающим бедствие, хотя тем подвергнул бы себя большой опасности, если бы крепкий ветер продолжался дня два.

Подойдя к нему на такое расстояние, на какое бывшее тогда жестокое волнение позволяло, мы увидели, что наверху ни одного человека не было. Судно сие величиною было от 80 до 100 тонн; мы выпалили из пушки, но наверх никто не показывался; если бы на нем были люди, то весьма невероятно, чтобы, находясь в таком бедственном состоянии, сии несчастные не стояли по очереди на карауле для поднятия сигнала в случае появления какого–либо судна. Итак, уверившись, что люди с него сняты прежде, и не имея никакого способа спасти судно, мы оставили его на произвол ветра и волн.

К ночи ветер еще усилился и дул шквалами, как и в последнюю бурю. Шторм продолжался почти до 12 часов следующею дня (30‑го числа). Ночью большим валом выбило у нас стекло в боковой галлерее, отчего много воды попало в мою каюту. Мы принуждены были парусиной обить окно галлереи.

К рассвету волнение усилилось до невероятной степени. Поутру мы видели под ветром идущих к NO до 30 купеческих судов.

С полуночи 31‑го числа ветер стал очень скоро утихать; а в 4 часа утра совсем затих, но тишина стояла только до 9‑го часа, а потом ветер сделался нам благополучный. Мы тогда пошли настоящим нашим курсом под всеми парусами. Шли мы, не видя берегов, до 3 сентября. Мы видели всякий день рыбацкие суда на банках, а 1 сентября опрашивали гамбургское судно, шедшее в Опорто {39}; более никаких судов не видали.

Берег мы увидели в 8‑м часу утра 3 сентября; по мнению лоцмана, это был остров Шонен{40}, один из островов Зеландской провинции Соединенных Штатов {41}, что весьма было согласно с положением нашим по широте; но мы не ожидали быть так близко к голландскому берегу.

В полдень мы утвердили свое место на карте. Оно пришлось на самой середине между голландским и английским берегом, на 36 миль восточнее счислимого пункта.

От определенного таким образом полуденного пункта мы шли до 8‑го часу вечера; ветер был умеренный, и лунная, светлая ночь. Вдруг приметили, что вошли в сильное, толкучее, похожее на бурун, волнение, какое обыкновенно бывает в мелководных местах. Бросили лот: глубина 5 сажен; а за четверть часа прежде была 15. В таком случае не надобно терять времени. Я тотчас велел руль положить на борт и стал поворачивать. Приведя на левый галс, лоцман советовал продолжать итти оным под малыми парусами; его мнение было, что мы пункт наш в полдень отнесли слишком далеко к О; что виденное нами поутру не была земля, а туманная банка или призрак, в мрачности берегом показавшийся; и что мы действительно находимся подле опасной мели Галопера, у английского берега лежащей, на которую прямо и шли.

Такое чудное заключение, в минуту принятое, меня весьма удивило: берег и с башнями или церквами на нем мы видели собственными своими глазами, в том никакого не было сомнения. Голландские рыбацкие лодки, прошедшие мимо нас прямо к нему, ясно показывали, что мы были весьма далеко от Галопера, куда они никогда не ходят; притом глубина у самого Галопера 18 и 20 сажен по восточную сторону сей мели.

Когда лоцману напомнил я о сих обстоятельствах, он согласился на мое мнение, что мы теперь находимся между Фламандскими банками; следовательно, курс сей ведет нас прямо в берег к мелям, и советовал, ни минуты не теряя, поворотить на другой галс и держать выше.

Поворотя, мы пошли на WNW по компасу и, бросая лот беспрестанно, имели глубину 5–18 сажен; на сей последней глубине поставили все паруса, будучи уверены, что опасность миновалась.

В полночь 4‑го числа увидели мы огонь Норд — Форландского маяка {42} и стали держать по курсу к Доверскому проливу {43}.

5 сентября в 4 часа после полудня увидели мы остров Уайт{44}. К вечеру подошли к нему. Ночь была лунная, светлая. Но лоцман наш, давно не бывавши в Порсмуте{45}, не хотел вести шлюп ночью на рейд, и потому мы всю ночь при входе лавировали, а с рассветом пошли к рейду. Приметив, что лоцман весьма дурно знал плавание в Английском канале{46}, а еще того хуже входы в гавани оного, и о течениях при здешних берегах не имел никакого сведения, я решился, по случаю усилившегося тогда ветра, потребовать местного лоцмана, который на сигнал от нас тотчас приехал и повел шлюп на рейд.

Перед полуднем мы стали на якорь благополучно, против Портсмута на рейде, называемом англичанами Спитгед, в расстоянии от города 1 1/2 мили; тут между многими английскими военными и купеческими судами находился и наш фрегат «Спешный» {47}.

Я отправился из Портсмута на другой день (7 сентября), препоручив шлюп в командование лейтенанта Рикорда, а поутру 8 сентября приехал в Лондон.