— Молодцы, интересно придумали, — одобрил Хрущёв. — Правильно, нужно обращать все изъяны и уязвимые места капитализма против него.
— Теперь по поводу Гордона Мура, — сказал Серов. — Операция развивается по плану. Конфликт в компании Shockley Semiconductor Laboratory уже назрел, дело уверенно идёт к разрыву. Помимо Мура, компанию собираются покинуть ещё семь специалистов — Джулиус Бланк, Виктор Гринич, Джин Кляйнер, Джей Ласт, Роберт Нойс, Шелдон Робертс и Жан Эрни. Мы уже подвели к ним нашего сотрудника, который играет роль представителя инвестиционного холдинга. Пока что он общается с Муром и остальными как их общий знакомый, о делах никаких разговоров нет. Но Мур и прочие в курсе, что он работает на состоятельного инвестора, и, вполне понятно, что первый, к кому они обратятся — это он. Судя по данным прослушивания, такую возможность они уже обсуждали не один раз.
— Хорошо, — кивнул Хрущёв.
— Я тут анализировал, так сказать, сравнительный ход истории, — сказал Серов, — и выяснил любопытную вещь. Ведь по разработке полупроводников мы с самого начала американцев опережали!
— Это как? — удивился Хрущёв.
— А вот так! — усмехнулся Серов. — У американцев только 1 декабря 1957 года Эрни предложит Нойсу новый подход, известный как планарная технология. Она стала вторым по значению, после изобретения транзистора, событием в истории микроэлектроники, но даже в 1959 году в Штатах она осталась незамеченной. Fairchild анонсировал массовый переход с меза-технологии на планарную только в октябре 1960 года.
— А у нас, — продолжал Серов, — в сентябре 1953 года, когда организовывался НИИ-35, туда перевели группу специалистов из НИИ-160. И уже в этот момент был завершён первый этап НИР «Плоскость», в ходе которой разрабатывалась планарная технология.
— Вот это да! — удивился Хрущёв. — А как же так получилось, что с полупроводниками мы потом отстали?
— Тут минимум две принципиальных ошибки в «той истории» было сделано, — сказал Серов. — И здесь и там, первоначально у нас работали с полупроводниками на основе германия. Но сейчас мы после получения «направляющего пинка» в октябре 1953-го, переключились на кремний, а в «той истории» налаживали серийное производство полупроводников на основе германия, у которых характеристики хуже.
— Вторая принципиальная ошибка, — продолжал Серов, — в «той истории» уже в 1956 году в ЦНИИ-108 и НИИ-35 Самохвалов и Кубецкий пробовали групповое размещение транзисторов на одной пластине полупроводника. Но продолжали пилить её на отдельные транзисторы. Сейчас мы с самого начала знаем, «как надо», поэтому у нас уже микросборки производятся малыми сериями, и микросхемы в лабораторных условиях постепенно осваиваются. А у американцев пока самого понятия «планарная технология» ещё год не будет!
— Вот это приятно слышать, — улыбнулся Хрущёв.
— Ну, и организационные решения тоже важны, — сказал Серов. — Помнишь, как прошлом году кто-то из чиновников заявил, что полупроводники только для слуховых аппаратов годятся? Ты им тогда ещё навставлял от души...
— Как не помнить! — усмехнулся Хрущёв.
— Очень правильное решение, что при НИИ-35 с самого начала был организован опытный завод, — продолжил Серов. — За счёт этого мы имеем возможность производить новую элементную базу не единично, а партиями, одновременно отрабатывая технологии массового производства. (Опытный завод при НИИ-35 существовал и в реальной истории)
— Так это Первухин ещё в 1953 настоял, — вспомнил Хрущёв. — Правильно решил Михаил Георгиевич... Ну и скоро, надеюсь, Берг со своими минифабриками развернётся.
— Ну да, — согласился Серов. — Да и твоё решение организовать производство полупроводников и микросхем в Зеленограде, принятое не в 1962 году, а в 1954-м, уже после получения информации, работу ускорило. Потому те ЭВМ, что в «той истории» собирались на лампах, сейчас Лебедев и остальные делают на микросборках и опытных образцах пусть простейших, но микросхем.
— Это ты сам всё накопал? — недоверчиво спросил Никита Сергеевич.
— Вместе с Келдышем, — ответил Серов. — Даты сопоставить не трудно было. Я это к тому, что американцев во главе с Муром и Нойсом пока что имеет смысл контролировать, а брать у них нам пока, в общем-то, и нечего. Мы уже впереди.
— Может, сбить их с магистрального направления в сторону? — предложил Хрущёв.
— Нет. Пусть работают, как работали, — ответил Серов. — Они не дураки, так просто их не собьёшь, там доктора наук работают. Кроме того, это опасно.
— Почему? — спросил Хрущёв.
— Мы пока что о времени и временных парадоксах знаем чуть больше, чем ничего, — пояснил Серов. — Только логические построения. Как знать, если они не создадут в нашей истории один из своих процессоров, не исчезнет ли твой ноутбук из 2012 года у тебя перед носом? Вместе со всей информацией.
— Потому сейчас группа Селина и перегоняет информацию круглосуточно на несколько телетайпов сразу и переснимает на фотоплёнку то, что текстом не распечатывается. На случай, если посыплется вся эта техника, — Серов явно был озабочен. — И потому Лебедев сейчас уже работает над ЭВМ с двумя АЛУ и общим полем памяти. Иначе накроется медным тазом первая очередь ОГАС.
— Надо Лебедеву как-то помочь, усилить его, что ли, — задумался Хрущёв.
— Вот-вот, — согласился Серов. — Подумать надо.
— А что по этому... изобретателю машины времени? — спросил Никита Сергеевич. — И по его документам?
— Изобретатель в марте этого года заканчивает МЭИ, — ответил Серов. — У него защита диплома, и можно после этого брать его на работу.
— Куда?
— Академик Келдыш рекомендовал Институт Физических Проблем. Поскольку проблема на данный момент более теоретическая, чем практическая, — пояснил Серов. — Мстислав Всеволодович лично изучил полученные в ноутбуке лабораторные тетради профессора Лентова. В чём-то он разобрался, кое в чём — нет. Это тебе надо с ним лично говорить...
— А смысл мне с ним говорить... Если уж Келдыш не во всём разобрался, что я-то там пойму? — спросил Никита Сергеевич. — Кого Мстислав Всеволодович рекомендует в научные руководители для Лентова?
— Академик Келдыш рекомендовал Фока, — ответил Серов, передав Хрущёву краткую характеристику. И уже официально спросил. — Прошу разрешения на частичный допуск академика Владимира Александровича Фока и будущего аспиранта Тихона Андреевича Лентова к информации, засекреченной по уровню «Тайна». Только к материалам, имеющим отношение к их непосредственной работе — лабораторным тетрадям профессора.
— Разрешение дано, — просмотрев послужной список академика, ответил Хрущёв.
— Тишка! Тихон, Лентов! Тебя к ректору вызывают!
— С чего бы это?
Тихон, только что защитивший диплом МЭИ, был известен как отличник, человек, соответствующий характером своему имени. Он никогда не ввязывался в студенческие эскапады. Вызывать его к ректору было, вроде бы, не за что.
Он постучал в дверь, приоткрыл её, осторожно заглянул в приёмную. Секретарь ректора подняла на него взгляд.
— Лентов, Тихон Андреевич? — строго спросила она.
Он кивнул.
— Проходите, вас ждут.
Он вошёл в кабинет... и застыл столбом у двери. Ректора в кабинете не было, его специально вызвали в Министерство высшего образования, чтобы не задавал лишних вопросов.
За столом ректора сидел Мстислав Всеволодович Келдыш, а за длинным столом для совещаний — незнакомый ему усатый мужчина в круглых очках, и высокий строгий генерал с очень большими звёздами на погонах.
— Здравствуйте, Тихон Андреич. Проходите, не стесняйтесь, — пригласил его Келдыш. — Меня вы, я вижу, узнали. Это — академик Фок, Владимир Александрович, и генерал Серов, Иван Александрович. Садитесь, поговорим.
— З-здравствуйте, — Тихон пристроился было у края стола, но Фок сделал ему знак рукой, указывая на стул рядом с собой.
