Я нервно рассмеялся. «Думаю, есть и преимущества. Я никогда не бываю слишком печальным или слишком счастливым».

«Что значит... ʻслишком счастливымʼ?» Чувства Джэнга редко бывали видны на его лице. Но, думаю, я заметил слабый след изумления в его пристальном взгляде.

«Иногда это тонкая линия между радостью и манией». Я сказал это резко и сразу же пожалел об этом. Джэнг действительно был единственным моим другом в этом пустом мире.

«О, да», – сказал он, и я не заметил раздражения в его тоне. «На самом деле, я слышал, что единственное различие в том, что мания длится дольше, чем радость. И, конечно, я знаю, что те, кто страдают от одной лишь мании, часто сопротивляются лечению».

Я снова рассмеялся, на это раз с истинным удовольствием. «Вот ты и разобрался. Я защищён от крайностей химического экстаза так же, как и от крайностей художественного вдохновения».

«Твои доктора... их не беспокоило, что они лишают тебя средства к существованию?»

Я пожал плечами. «Цивилизованному обществу нужно, чтобы его граждане оплачивали свои счета. Это ему нужно гораздо больше, чем ещё один посредственный художник. Но, я думаю, они решили, что это спорно. Как я сказал, я больше не рисовал. В любом случае, у большинства людей воображения гораздо больше, чем им в действительности нужно, сказали они».

«Они так сказали?» – спросил Джэнг с едва различимым намёком скептицизма.

«Да». Я заметил, что мои кулаки сжаты. «Да». Я старался никогда не думать слишком долго об этом очень плохом времени, странно незабываемом, когда я топил себя в химических развлечениях. Полагаю, я должен был остановится. И они утверждали, что моя смерть как художника была всего лишь неизбежным побочным действием лечения. Хотя иногда я думаю, что это неправда, что это было наказанием. Иногда я думаю, что это «побочное действие» было разработано вместе с лечением для того, чтобы страхом заставить художников более ответственно использовать наркотики. Ведь мы, в конце концов, по-видимому, являемся той частью населения, которую ярче всего притягивает чрезмерное стимулирование.

О себе я думал, что я храбрый, умный и модно циничный, шутил о своей неспособности рисовать, в то время, когда от работы меня останавливала лишь слабость и жалость к себе. Полагаю, я думал, что это временно. Теперь, когда моя неспособность реальна и постоянна, я понимаю, каким я был дураком.

«Этот наномонитор», – спросил Джэнг. «Он будет с тобой всегда? Он когда-нибудь требует настройки или обслуживания?»

«Изредка», – сказал я. «Обычно, каждые шесть месяцев у меня возникает глубокое сильное желание снова посетить своих благодетелей. Время повторной калибровки. Они сказали, что может произойти всякое плохое, если я как-нибудь избегу это непреодолимое влечение. Смещение настроек программы, странные навязчивые идеи, возможно сумасшествие».

«Я сожалею о твоей потере», – сказал Джэнг.

Я глубоко вздохнул и пожал плечами. «Ну, это не так плохо. Я не могу действительно сказать, что чего-то не достаёт. Вот такие дела, сказали они мне. И они дали мне новые имя и лицо, чтобы избавить меня от всякого смущения, столкнись я с кем-то из моих старых близких друзей. Свобода от вызывающих привыкание обстоятельств – так они это называют. Всё – часть лечения».

«Понятно», – сказал Джэнг. «А что с твоими навыками, твоей технической подготовкой? Эта процедура их тоже удалила?»

«Нет, не думаю», – сказал я. «Нет, если ты покажешь мне яблоко, я, возможно, ещё смогу сделать его рисунок и он будет выглядеть как яблоко. Но это будет всего лишь яблоко, не больше и не меньше, исключая чистую случайность. Так мне объяснили, хотя я признаю, что никогда не чувствовал желания попробовать».

Джэнг обдумал это. Последовало долгое молчание, во время которого я попытался успокоить себя. Общение неожиданно стало некомфортным. Обычно я так рад, когда ко мне относятся как к полностью нормальному человеку, что не возражаю против лёгкой неловкости. Но сейчас её было как-то уж слишком много.

Наконец Джэнг пошевелился и заговорил. «Лисон, я хочу попросить тебя об одолжении. Ты не сделаешь для меня набросок мёртвой женщины? У нас есть изображения с камеры безопасности, но они плохого разрешения, так как она была довольно далеко за периметром. Ху Мун выдаст тебе доску и метастиль».

«Думаю, сделаю», – ответил я. «Зачем?»

«Я дотошный», – сказал Джэнг с одной из своих почти незаметных улыбок.

«Что на счёт анализа?» – спросил я, когда Джэнг поднялся со скамьи.

«Камня? У него любопытный состав, в основном кварц с включением нескольких редкоземельных элементов и прожилками магнетита. Странная кристаллическая структура и наноуровневые полости, заполненные кремнекислым натрием. Корабельный компьютер кажется думает, что он может становиться до некоторой степени пластичным со слабым сдвигом в расположении. Чем-то сходный с формами жизни на кремниевой основе, но без точного соответствия». Джэнг кивнул, опустил щиток шлема и вернулся на корабль.

Я сидел в корабельной обсерватории, уставившись на доску без единой метки, когда снова сработала сигнализация.

На этот раз я не кинулся вооружаться. Я прикинул, что Джэнг справится с любым призраком, удостоившим лагерь своим посещением, и я не думал, что смогу сделать какой-то жизненно важный вклад в защиту. Я подошёл к ближайшему иллюминатору, выходящему на лагерь и руины.

Я мельком увидел Джэнга, вооружённого и двигающегося с неестественной быстротой. Он пересёк периметр и углубился в руины. Одна из небольших лун Грэйлина IV разливала над пустошью тусклый свет, но в своей чёрной броне Джэнг терялся в тени, так что скоро я потерял его из вида.

Голос Ху Мун с треском разнёсся по корабельному интеркому. «Лисон! Ты где?»

«Здесь, в комнате отдыха», – сказал я, всё ещё пытаясь разглядеть, куда делся Джэнг.

«Ирвэйн с тобой?»

«Нет. Я один. Что происходит?»

Но ответа не было. Через некоторое время сигнал тревоги внезапно отрубился и корабль наполнился тишиной.

Я чрезвычайно не хотел спускаться к периметру. Но в этом случае, мне показалось, что мне следует выяснить, почему сработала сигнализация, и не грозит ли какая опасность. Бесцельное любопытство – это то, без чего большинство из нас может обойтись, но слишком много отчуждённости может быть опасным, так говорили мне те, кто руководил моим лечением. «Ты по-прежнему должен обращать внимание на окружающую тебя обстановку», – говорили они. «Даже если она тебя не особо интересует».

У северной границы периметра я нашёл Ху Мун. На ней был комплект антикварной энерго-брони, который имел вид потускневшей серебряной инкрустации с кружащимися золотыми линиями по форме рисунка её татуировок. Очень стильно, подумал я. Она пристально всматривалась в темноту пустоши, в руках она держала на готове меленький гамма-лазер.

Дьюайн выглядывала из дверного проёма их убежища, схватившись за ворот своего халата, лицо напряжённо испуганное. Я не увидел Ирвэйна и Джэнг, очевидно, был всё ещё снаружи. Я подошёл к Ху Мун, которая крутанулась и наставила своё оружие на меня. Я остановился и осторожно поднял руки, на случай, если у неё тупая пушка.

«Это я», – сказал я.

«Лисон», – сказала она напряжённым голосом. «Где твоё оружие? Ты обязан вооружаться, когда звучит сигнал тревоги».

«Прости», – сказал я. «Сейчас возьму». Но она уже повернулась назад к темноте.

Я взял свой смартган и пожалел, что у меня нет энерго-брони, которая, видимо, у всех остальных была.

Соответственно своему подчинённому положению я встал прямо позади Ху Мун и попытался понять, что она высматривает. «Что это?» – спросил я.

«Ещё одна невозможность», – сказала она. «И мы не можем найти Ирвэйна».

«Невозможность? Снова мёртвые гиганты?»

Она раздражённо покачала своей головой в шлеме. «Нет. Давай сейчас не будем об этом, хорошо? Просто держи глаза открытыми, а рот – закрытым. Действительно, почему бы тебе не стать полезным? Иди присмотри за южной границей периметра, пока Джэнг не вернётся. Кричи, если увидишь что-то странное».