Некоторое время он так смотрел на командира роты, что Белов не мог определить — в сознании ли парторг.

— Что удивляешься? — негромко, но довольно внятно проговорил Князев. И было странно слышать его чистый, хоть и слабый голос. — Ничего не пойму… В голове шум… Давит ее, словно в тиски кто зажал…

Парторг попробовал приподняться, но лицо его так болезненно исказилось, что руки Белова сами потянулись к нему, удерживая друга от лишних движений. Сергей закрыл глаза, но тут же снова раскрыл их. По его лицу Белов понял, что парторг старается что-то вспомнить.

— Постой, постой… Где же это мы находимся? Черт побери, все выпало. Владимир Викторович…

— Узнал! Вот здорово! Хорошенькое дельце. Если хочешь, это победа, дружище! — обрадованно восклицал Белов, в нетерпении то вставая, то опять опускаясь на ящик. — Положение наше не изменилось, все в той же траншее…

— В траншее? Вспоминаю. — Князев поднял правую руку, пошевелил пальцами, будто проверяя, подчиняются ли они, и провел по повязке на голове. — Значит, меня стукнуло…

— Да, Сергей. Погорячился ты…

— Долго я лежу?

Белов взглянул на часы.

— Два, может быть, три часа…

Как бывало уже не раз, совершенно неожиданно грохнул залп близкой минометной батареи, послышался нарастающий шелест мин, и траншею потрясли частые, сливающиеся один с другим разрывы.

Белов нагнулся, загораживая своим телом голову Князева.

— Начали свою музыку! — в сердцах проговорил он. Пододвинул раненого товарища плотнее к стене траншеи, натянул на лицо плащ-палатку.

— Накрыл тебя, Сергей. А то глаза пылью запорошит. Я побежал. Теперь скоро атаки жди. Подготовиться надо.

На горе загремел второй залп, и лейтенант едва успел укрыться в окопе Исакова.

— Сабантуй вновь зарядили, товарищ гвардии лейтенант.

— Раненых смотрел? — строго спросил Белов.

— Так точно. Все живы. Старший лейтенант никак в себя не придет.

— Пришел уже. Смотри в оба…

И, выбегая из окопа, закричал на ходу:

— Командиры взводов — ко мне!

Команда его потонула в новом грохоте разрывов.

«Чёрт бы вас…» — выругался лейтенант, снова укрываясь в окопе и с нетерпением ожидая, когда пролетят осколки.

Промежутки между залпами были настолько короткими, что он едва успевал выглядывать из траншеи. Впереди все плотнее, чернее и выше подымалась смрадная пыльно-дымовая завеса.

— Старшина Сотников явился по вашему вызову, — услышал Белов у себя за спиной.

Продолжая наблюдать, он махнул рукой, прося подождать. Огонь как будто переносили влево.

— Сержант Крутиков явился…

— А почему Крутиков? — повернулся командир роты. Старшина и массивный сержант стояли перед ним навытяжку.

— Старший сержант Круглов… приказал долго жить… Прямым попаданием…

— Так… — мрачно оборвал Белов. — Думаю, атаковать они справа будут. Исакова, Ложкина и Одинцова — на правый фланг. Смотреть в оба. По местам!

Противник сделал еще три — четыре огневых налета по правому флангу траншеи, что окончательно убедило командира роты в намерении врага. Он передвинул на угрожаемый участок старшину Сотникова, а сам перебрался в его окоп. Отсюда и увидел он ползущую вражескую цепь…

— Товарищ лейтенант, лезут! — прерывающимся от волнения голосом прокричал рядом Исаков.

— Вижу! Пусть лезут! — оборвал лейтенант, даже довольный тем, что начинается атака и затихнет этот изнуряющий огонь минометов. — Без команды не стрелять! Двух бойцов ко мне!

Прозвучал последний залп, и цепь фашистов дружно бросилась в атаку с явным намерением зайти в тыл гвардейцам. Бойцы застыли у автоматов. Их было очень мало в длинной, исполосованной разрывами траншее.

Белов издали заметил в цепи фашистского офицера. Невысокий, хорошо тренированный, он бежал не сгибаясь и что-то кричал. Когда цепь приблизилась метров на сорок, офицер выхватил гранату. Белов хорошо видел, как он рванул предохранитель, изготовился к броску, и — лейтенант нажал на спусковой крючок автомата:

— Огонь!

Застигнутый пулей на взмахе, выронив гранату, фашистский офицер по инерции пробежал еще три — четыре шага и головой ткнулся в землю.

Белов и стоявший вблизи Исаков расстреляли редкую на левом фланге вражескую цепь и развернулись было вправо, как рядом с ними упала и тут же разорвалась граната. Белова сильно встряхнуло, ударило о землю. Выпустив из рук автомат, цепляясь пальцами за земляную стенку, он медленно повалился на дно траншеи.

В эти самые секунды несколько фашистских солдат спрыгнули в траншею. Один из них оказался у самых ног укрытого плащ-палаткой и наполовину засыпанного землей Князева.

Парторг внимательно прислушивался к ходу боя. Он уловил и команду лейтенанта, и дружный огонь гвардейцев, услышал, как над головой простучала короткая очередь немецкого автомата, почувствовал шуршание по стенкам траншеи.

Что-то тяжелое грохнулось рядом с ним. Чуть ли не у самого уха раздалась очередь чужого автомата.

Сергей сдвинул с глаз плащ-палатку и в ногах у себя увидел коренастого немца в каске. Немец стоял к нему спиной и стрелял вдоль траншеи. Правая рука старшего лейтенанта привычным движением пробежала по поясу, наткнулась на кобуру. С большим трудом он извлек оружие, взвел курок и задрожавшей от усилия рукой поднял пистолет. Не целясь нажал на спусковой крючок раз, другой, третий… Немец взмахнул руками и повалился прямо на ноги Князева. Автомат его ударил о стенку траншеи и прикладом ткнулся в раненую голову парторга. Сергей замер от непереносимой боли, но через секунду он уже не чувствовал ее, погрузившись в полузабытье. Исчезла окружающая действительность, и наполовину дремлющая мысль переметнулась далеко на север, в Ленинград, на родину.

Ему представился проспект Гаазе, большой серый четырехэтажный дом, где с двадцатого года проживали его отец, мать и он вместе с братом и сестрами… А вот огромные корпуса старейшего в городе Кировского завода. Здесь десятки лет работали его прадед, дед, более сорока лет трудился в турбинном цехе отец — Виктор Кузьмич Князев.

На этом заводе три года, до призыва в Красную Армию, проработал слесарем-лекальщиком и он, Сергей Князев. В 1939 году его призвали на действительную службу, он участвовал в боях с белофиннами, потом учился в Военном дважды краснознаменном училище имени Фридриха Энгельса, оттуда его направили в десантную бригаду, преобразованную после в гвардейский полк.

Постепенно мысли Князева становились все расплывчатее, неопределеннее. Прояснения памяти чередовались с полными провалами ее. Вот он вспомнил последнее письмо из дому… увидел старенькую, иссохшую от недоедания мать, склонившуюся над сестрой Таней, умирающей от голода. Нужно помочь, помочь им… Но он снова словно проваливается куда-то, кругом туман, туман…

И опять короткое просветление. Перед ним мелькнуло свежее девичье лицо, родные глава… Вера…

«Почему же она не подходит?» — успел подумать Сергей. И опять все закружилось перед глазами.

Он окончательно потерял сознание.

Лейтенант Белов очнулся. Сознание сразу отметило необычную тишину. Увидел лицо Исакова, склонившегося над ним, знакомую стену траншеи.

«Значит, кончилось? Отбили? Без меня? Сколько же я лежал?» — Белов пошевелил головой — больно, приподнял руку — больно, ногой шевельнул — тоже острая боль.

— Лежите, лежите, товарищ гвардии лейтенант. Тряхнуло вас здорово, даже меня напугали, — ласково заговорил Исаков, довольный тем, что его старания помогли и командир роты пришел в себя. — В лицо вам попало, в шею, в руки, ноги… восемнадцать осколков… Кругом изранены. Вот как я вас спеленал…

Белов хотел подняться и не смог: все тело его стягивали бинты.

— Так что — положено лежать, товарищ гвардии лейтенант.

— Положено, да не нам, — возразил Белов с удовлетворением отмечая, что память у него ясная и боль не так уж сильно донимает. — Помоги подняться.

С помощью Исакова лейтенант сел у стены.

— Сотникова ко мне!